— Ты сам говорил с ним? — спросил Ревюэль.
Грозовой пророк удрученно взглянул на него:
— Старался, как мог. Насколько вижу, Вейл говорит правду. Хотя он гордец, как все из домов.
Такая у них была репутация, но сам Арвида никогда особо не общался с навигаторами. Во время коротких переходов флот Тысячи Сынов нередко направляли сами чернокнижники, что приводило к трениям между санкционированными представителями Нобилите и командирами кораблей. Только его братья обладали столь разнообразными, переплетающимися талантами, и здесь крылись истоки враждебности к легиону Ревюэля.
— Мне это дорого обойдется, — предупредил Арвида. — Ты доверяешь чутью Раваллион? Ей пока немногих удалось переубедить.
Таргутай неопределенно развел руками:
— Что еще нам остается? Выбор небольшой. Если бы дела обстояли иначе, я не гнался бы за именем из прошлого смертной женщины, но сейчас гибель подступает к нам, словно волки к костру. — Чогориец посмотрел на Ревюэля, и его золотистые глаза, до сих пор кажущиеся чернокнижнику странными, блеснули в слабом свете. — Все остальное мы уже перепробовали. И да, я доверяю ей. Доверяю с первой нашей встречи.
Арвида кивнул, внутренне собираясь с силами. Есугэй предпочитал видеть только лучшее в своих подопечных, но он не был глупцом.
— Хорошо, но не обещаю, что добьюсь успеха.
Довольный Таргутай хлопнул его по плечу.
— Когда такое можно обещать? Идем, Вейл ждет.
Они прошли из тамбура в верхней части командной палубы «Бури мечей» по коридорам к помещению для допросов. По пути мимо них пробегали слуги, быстро кланялись и уносились дальше выполнять свои поручения. Весь флагман гудел от бурной деятельности. Ханы, давно сражавшиеся вдали от Кагана, вернулись и бродили по жилым ярусам — рассказывали о тяжелых поражениях и недолговечных победах, искали товарищей, прощупывали почву и зондировали обстановку перед великим собранием у примарха. В другое время кто-нибудь обязательно вытаращил бы глаза на воина в багряном доспехе, но не сегодня. Все думали только о грядущем выборе.
— Говорят, ты спас тело Са, — произнес Есугэй по дороге.
— То, что от него осталось.
— Это не забудется. — Таргутай благодарно взглянул на Арвиду. — И Каган будет помнить. Если ты передумаешь, попросишь цвета легиона, тебе с радостью их дадут.
Ревюэль внутренне содрогнулся. Он уже давно принял решение и не собирался его менять. Кроме того, местами его тело приросло к внутренней поверхности доспеха и понемногу вдавливалось в механизмы керамитовых лат. Тысячный Сын скорее выдернул бы наружу собственный скелет, чем вырвался из объятий брони.
— Когда-нибудь — может быть, — только и сказал он. — Не сегодня.
Воины подошли к отсеку для допросов с тяжелыми железными дверями, по обеим сторонам которых стояли легионеры-охранники. Большинство камер пустовало. Захватывать пленных стало труднее, они приносили меньше пользы, к тому же ханы после триумфов, как правило, истребляли всех уцелевших врагов в отместку за прошлые зверства.
Вейла поместили в одну из наиболее светлых, сухих и удобных камер. Сторожа регулярно приносили ему пищу, чистую воду, не слишком докучали наблюдением, но не скрывали, что мейстера держат под замком. Как только два библиария — шаман и чернокнижник — вошли в тесное помещение, старик поднялся и отвесил замысловатый поклон.
— Вижу, еще один явился попытать счастья, — заметил Вейл, осматривая Арвиду с головы до ног. — Но ты — настоящая диковинка. Я слышал, вас всех перебили.
— Очевидно, не всех, — возразил Ревюэль.
Тысячный Сын сел на металлическую скамью напротив смертного, Есугэй последовал его примеру. Мейстер по-прежнему стоял, но теперь мог смотреть в глаза космодесантникам, почти не задирая голову. Он выглядел взбудораженным, словно кот, слишком долго просидевший в клетке.
— Так что обсудим? — спросил Вейл. Его взгляд перепрыгивал с одного псайкера на другого. — Снова Гейзенские вихри? Легенды о воплях Смятения? Басни старых навигаторов, что навсегда вернулись домой, на Терру, и сладко дремлют в непроглядной тьме чертогов Патерновы?!
Арвида следил за всеми жестами смертного. Тот отчасти играл на публику, изображал ярость аристократа, незаконно удерживаемого против его воли. Но мейстер нервничал и по-настоящему, как будто не верил в добрую волю своих тюремщиков.
— Вряд ли ты расскажешь мне об Океане нечто новое, — произнес Ревюэль.
— Неужели? — презрительно воззрился на него Вейл. — Ох уж вы, чародеи-заклинатели. Вы, словно дети, окунали ладошки в его волны. Забрели в них по колено, и этого хватило, чтобы погубить вас. Смогли бы вы проплыть там, где не виден солнечный свет? Смогли бы выжить там, где охотятся левиафаны?
Таргутай не вмешивался, но Арвида чувствовал, что соратник наблюдает за беседой и делает выводы.
Чернокнижник подался вперед, и мейстер отшатнулся.
— Дай мне руку, — попросил Ревюэль.
Агент Нобилите, словно капризный ребенок, засунул костлявые кисти в глубокие карманы рясы.
— Не надейся заставить меня, колдун. Я…
+Дай мне руку+, скомандовал Арвида.
Вейл повиновался, даже не успев осознать этого, и протянул ему обе раскрытые ладони. Взяв мейстера за правую, Ревюэль раздвинул ему пальцы. Кожа старика была заскорузлой, посеревшей от жизни, проведенной над книгами и звездными картами.
Мейстер по крайней мере проявил благоразумие и не стал вырываться из хватки библиария. Он лишь впился в Арвиду глазами, полными ненависти.
— Я из Навис Нобилите и пользуюсь большим уважением Правящих домов. Знай, что мои права неприкосновенны, согласно древним обычаям и договорам!
Ревюэль ощутил панику, скользящую под тонкой пленкой пустых угроз. При всех его громких словах, Вейл был просто очередным испуганным человеком, затерявшимся в круговороте войны.
— Не надо бояться, — успокоил его Арвида. Если мейстер не расслабится, невозможно будет успешно сплести чары прорицания. — Ты не почувствуешь боли.
Тысячный Сын для пробы открыл разум эфиру. Варп хлынул внутрь него — слишком быстро, как пенящийся поток, — и Ревюэлю пришлось сдерживать напор. Силуэт Вейла сделался прозрачным, как и большая часть камеры. Плотность сохранил только Есугэй, сам наполовину скованный душой с потусторонним миром.
У мейстера затряслась рука, но он не двинулся с места. Арвида проник чуть глубже, и в его разум потекли призрачные образы.
Он увидел отражение тенистых залов, уставленных от пола до потолка томами в кожаных переплетах, затем огромный купол с армиллярными сферами[25] и моделями планетных систем, потом людей в темных бархатных рясах, ходивших по галереям, где разносились любые шепоты. Он увидел ряды железных колыбелей, в которых слегка покачивались младенцы: лоб каждого из них скрывала тканевая повязка, а крохотные глаза неотрывно смотрели на звездные карты, подвешенные вверху, — изумительно сложные, серебряные на эбеново-черном.
После этого видение стремительно перенеслось в иные, далекие края — на океанические планеты с рукотворными кольцами из адамантия; к парящим телескопам в окружении боевых кораблей с серебристыми носами; в пустоту, где плыли странные космолеты с мачтами, парусами и пульсирующими сферами в днищах. Среди таких картин порой мелькали более приземленные воспоминания вроде торжественного бала на множество персон, где под лучами люменов, исполненных в форме лебедей, элегантные люди в дамáсте[26] и горностаевых мехах танцевали подобно Платоновым сферам. Гости обменивались древними фразами — заключали контракты, присягали на верность, вступали в альянсы. Среди придворных и мейстеров сновали агенты с бегающими глазами, неся известия о созданных или разорванных союзах.
+Все это люди твоего круга, — отправил Ревюэль. — Теперь покажи мне Эревайл.+
Новые образы не сразу обрели четкость. Вейл не сопротивлялся, но и не знал, как подчиниться. Наконец каюту заполнили пейзажи сожженной планеты, в небо которой, покрасневшее от тысяч орбитальных лэнс-залпов, выбрасывали дым обрубки жилых шпилей. При виде городов, что рушились под собственной тяжестью, Арвиде вспомнилась гибель другого мира.
Затем видения умчались в прошлое до прибытия Третьего легиона, на улицы большого, суматошного и хаотичного улья, полного жизни, грязи и роскоши. Ревюэль увидел стеклянные полы, по которым ходили толпы чиновников с лицами, наполовину скрытыми за поблескивающей аугметикой. Там были писцы, хранители знаний, схолиасты[27] — все облаченные в пышные меха и богатые шелка Магистерия Ашелье. Лишь на нескольких из них псайкер заметил плотные налобные повязки, украшенные по краям золотом и самоцветами. Их носили Окули — те, кто видел суть Океана, дозволенные мутанты, возникшие еще до пришествия Императора, в кошмаре всеобщего раскола. Ныне их влияние проникло в каждый уголок известного космоса.
На переднем плане возник один из навигаторов, молодой мужчина со старыми глазами. Он был худощавым, со смугло-оливковой кожей и тоже носил бандану, но выкрашенную хной и расшитую сапфирами. Его изображение то размывалось, то вновь попадало в фокус. В руке незнакомец держал длинный посох черного дерева, увенчанный белый камнем.
+Отслеживай,+ Арвида обращался уже не к Вейлу.
Образы сместились, вышли за пределы воспоминаний мейстера и двинулись дальше по следу, оставленному теплом души навигатора. Разум Ревюэля мчался по темным коридорам, проплывая сквозь запертые двери. Ему открывались новые огромные карты, высеченные в мраморе, с вытравленными на камне змеящимися маршрутами и названиями множества планет. Он видел схемы, устройства, слышал громко спорящие голоса. Появлялись и исчезали странные лица — раздутые, с черными глазами, любопытные и злобные.
Арвида смутно понял, что в осязаемой реальности творится какая-то суматоха, но он уже слишком углубился в эфир.
Мужчина с оливковой кожей обернулся. Он улыбался, показывая идеальные после омолаживающих операций зубы. На стене возле него виднелась еще одна звездная карта, выполненная золотой резьбой. Обсидиановый фон опутывала паутина линий, прочерченных рукой самого навигатора. Также в комнате стояли другие люди, в черных одеяниях и масках, скрывающих лица. Ревюэль чувствовал запах благовоний — мускусный, дурманный.
Незнакомец жестикулировал, но трудно было уследить за его движениями. Нить слабела, Арвида уже упускал ее. Псайкер сосредоточился на стене и карте с золотыми символами. Он увидел слова, вырезанные на стилизованной пустоте рунами, древность которых струилась в видении подобно дыму.
+Темное Зеркало,+ отправил Ревюэль, узнав это наречие.
Там были и другие фразы, протянутые цепочкой вдоль варп-маршрута. Арвида разглядел еще несколько золотых линий, что вплетались в единый узор через все слои Океана и тянулись к юной желтой звезде. Конфигурация показалась Тысячному Сыну знакомой, и его бросило в дрожь.
Затем мужчина обернулся вновь и взглянул прямо на Ревюэля. Он еще улыбался, но уже холодно.
+Тебе здесь не место.+
Арвида резко отступил, и видение затянули серые облака. Такое не могло произойти — он ведь наблюдал за событиями прошлого, изучал отражения отражений, застывшие во времени подобно насекомым в янтаре…
Псайкер пошатнулся, чувствуя, как опора — реальная опора — трясется под ногами. Он услышал крик боли, глухой и отдаленный:
— Выпусти меня!
Ревюэлю не удавалось открыть глаза, веки словно бы заварили намертво. Изменения плоти болью отдавались в висках, кровь закипала в груди.
+Брат,+ копьем пронзил трясину неразберихи, заглушил посторонний шум мысленный голос Есугэя. Арвида вцепился в него, как утопающий в кусок доски. +Ты мучаешь его.+
Рядом кто-то вопил. Тысячный Сын пытался всплыть на поверхность, расталкивая скопившиеся вокруг образы. В последний момент, когда они потускнели и уплыли в никуда, Ревюэль заметил тень, что взирала на него из глубины — великана с гривой алых волос, одноглазого, который наугад брел между разрушающимися стенами эфирной магии.
Миг спустя Арвида вырвался, задыхающийся и покрасневший, с мутью перед глазами. Вейл стоял на коленях, визжа от боли. Чернокнижник осознал, что по-прежнему стискивает его кисть, уже раздавленную латной перчаткой. Из бесформенной массы меж керамитовых пальцев хлестала кровь.
Ревюэль тут же разжал хватку, и мейстер повалился на пол, сжимая изуродованную руку. У Арвиды раскалывалась голова, он не мог отдышаться, но все же встал со скамьи. Есугэй, тоже поднявшийся, тревожно смотрел на него.
— Что стряслось? — спросил Таргутай, но Ревюэль не слушал; он привалился к стене и озирался, словно не понимая, где находится.
— Кажется, я видел… — неразборчиво пробормотал Арвида.
Грозовой пророк схватил его за плечи:
— Что? Что ты видел?
Тысячный Сын яростно моргнул и проглотил желчь, подкатившую к горлу. Он осознал, что Изменение отступает, словно пенная волна после прибоя.
Осязаемый мир уплотнялся вокруг. С собой он приносил боль, вонзающуюся подобно шипам в открытые теперь глаза, которые узрели очень многое.
— Что ты видел? — вновь спросил Есугэй, более настойчиво.
Забытый всеми Вейл хныкал в углу.
Поначалу Арвида не мог подобрать слов. Легионеру казалось, что рот просто разорвется, если открыть его. Затем чернокнижник взглянул на покрытое шрамами лицо Таргутая, и на миг ему почудилось, что в ответ на него посмотрел генетический отец, облик которого словно бы накрыл обветренные черты чогорийца.
— Я знаю, — прохрипел Ревюэль, чувствуя вкус крови во рту.
— Что ты знаешь? Скажи мне!
Но даже тогда Арвида не сумел открыть истину. Впрочем, у чернокнижника осталась другая правда, за которой его и посылали.
— Я знаю, где он, — произнес Тысячный Сын, спешно восстанавливая в памяти звездную карту. Он судорожно сглотнул и отбросил все лишние мысли, способные повлиять на его решения. — Тебе нужен этот человек, Ашелье. Я знаю, куда он отправился.
«Стойкость» с привычной грубостью разорвала пелену, рассекая вещество вселенной на куски в каскаде серебряных вспышек. Отголоски жесткого перехода подобно волнам устремились в пустоту, их путь отмечали гейзеры потрескивающего разрядами эфира и хвосты грязного дыма. Колоссальный боевой корабль вернулся в телесное измерение, грозные ряды тяжелых орудий один за другим выскользнули из бездны. Секундами позже возникли другие звездолеты, пронзившие подобно дротикам клубящиеся облака материи у точек возврата в реальность.
Мортарион прошагал к краю командного возвышения на мостике. Перед ним распахнулись варп-ставни иллюминатора величиной с собор, открыв для обзора загруженный трафиком участок космоса. Здесь собрались сотни военных кораблей, несущих на палевых носах «мертвую голову» — символ Четырнадцатого легиона. Как только «Стойкость» подошла ближе, на экранах когигаторов начали вспыхивать идент-руны: «Неукротимая воля», «Коса Жнеца», «Моритатис окуликс»,[28] «Несгибаемый».
Примарху не нужно было смотреть на значки, чтобы понять, кто ответил на его зов. Он знал по силуэтам все корабли своей армады и заранее отыскал место для собранных здесь великанов. Мортарион подмечал множество деталей: тени от вспомогательных звеньев эскорта, проносящиеся по бокам гигантских космолетов; баркасы, что доставляли припасы с грузовых судов на линкоры; ремонтные челноки в красных цветах Механикум, парящие над исполинскими блоками двигателей и соплами ускорителей.
— Где он? — спросил примарх.
Внизу, в рабочих ячейках и желобах капитанского мостика, трэллы в масках не подняли глаз от консолей. Бойцы Савана, стоявшие у краев тронного возвышения, как всегда, промолчали, глядя перед собой из-под скошенных визоров. Из высоких ржавых жаровен, словно бы охранявших многочисленные посты экипажа, тянулись огромные клубы зеленоватого дыма. Во влажном, липком воздухе висели густые облака пыли.
— Где «Терминус Эст»?
По экранам пробежали очередные строки идент-рун, обозначения вновь прибывших: кораблей, приданных флоту из других легионов; старых космолетов с Барбаруса, поставленных на службу Гвардии Смерти; вспомогательных судов, с которых стерли полковые эмблемы Армии и заменили их «мертвой головой». Здесь собралась необозримая армада, большая часть сил Четырнадцатого, отозванных из сотни различных кампаний. Пока авгуры добавляли их названия к сборному списку, звездолеты продолжали возникать в точках Мандевилля и на всех парах мчаться к рою союзников через реальное пространство.