Команда — «найти Есугэя» — застыла у него на губах. Одновременно, что не могло быть случайностью, Хан услышал мысленную речь Таргутая, пусть и искаженную страданием.
+Вначале я был Шиназом,+ произнес Есугэй, сумев добавить слабую нотку юмора в симфонию боли. +Помнишь? Ты назвал меня по-своему.+
— Не делай этого, — пробормотал Хан, быстро перебрав варианты и осознав, что произошло. Механизмы, подземелья Дворца, отсутствие Отца на войне — с внезапной и грозной ясностью фрагменты головоломки встали на свои места. — Я приказываю тебе. Не делай этого.
+Глубинные дороги опасны, якша во множестве обитают там. Ты защитишь остальных.+
Хан уже шагал прочь от командного трона. Возможно, он еще успеет воспользоваться телепортом.
+Знай, мой господин, что я последовал бы за тобой до конца. Я встал бы рядом с тобой на Терре. Но я ухожу. Не дай остальным забыть. Не позволь им отдаться ненависти.+
— Вернись…
+Ты — их защитник.+
И он исчез, вырванный из бытия.
Джагатай пошатнулся, упал на колено. Мир словно бы закачался, сбитый с устоев. Хан поднял голову: все на мостике кренилось и падало, Илия вопила, чернокнижник с Просперо кричал в голос, сагьяр мазан смотрели в пустоту, не в силах дождаться последнего боя. Его легион умирал, брошенный наконец в горнило войны, вне пространства, вне времени.
Таргутай погиб. Хасик, Цинь Са, теперь Есугэй — лопнуло последнее звено, что связывало Джагатая с миром, который он построил, когда не существовало ничего, кроме степей, неба и тысячи царств между ними.
«Ты и сейчас нужен мне!»
Хан запрокинул голову, утратив надменное спокойствие. Воздев к небесам сжатые кулаки, он завыл от ярости и горя, и на мгновение исчезли все звуки, все мысли, остался лишь черный ураган неизмеримого гнева примарха…
Но тут в иллюминаторах вспыхнул белый холодный огонь.
Темное Зеркало схлопнулось. Из полыхнувшего главного реактора метнулся ввысь грохочущий багровый факел, который с треском пробил верхние палубы. Яркие импульсы колдовского света ринулись вниз по варп-якорю прямо в сердце разлома. Как только они достигли цели, сама пустота засияла ослепительным блеском.
От трона во всех направлениях помчалась широкая, увенчанная молниями волна, которая не щадила ничего на своем пути. Сокрушенная изнутри кристаллическая сфера разлетелась шквалом мерцающих осколков стекла. Энергия, накопленная в них, тут же высвободилась и усилила мощь детонации. Физическое пространство разрывалось на части, рушился извечный вселенский баланс.
По пустоте, уже не бывшей вакуумом, прокатились отголоски чудовищного рева, и миллиард смертных воплей разом обрел звуковое воплощение. Вещественный космос зарябил и расползся по швам, обнажив многоцветное безумие, что бурлило под кожей Галактики.
Основание станции — сфера из непроглядно-черного железа вокруг трона — уцелело и неистово вращалось наподобие пульсара, окруженное стремительными вихрями огня и эфирного света. Из полюсов шара выстреливали серебристые струи, которые рвали материю в клочья и послойно свежевали реальность.
Ударная волна обрушилась на звездолеты, что сражались высоко над пустотной базой, и захлестнула их потоком ионов. Малотоннажные корабли разбросало, словно лодки в шторм, они бешено закружились под рев высвобожденных сил. Шквал жестоко встряхнул даже самые могучие колоссы типа «Глориана» и линейные боевые баржи, вскрыл их пустотные щиты и ободрал внешние корпуса.
Неудержимая волна понеслась дальше от эпицентра, набирая скорость, — казалось, ее подгоняют хоровые вопли бесчисленных призраков. Следом мчались клубы и завитки красноватого дыма, в котором мелькали едва заметные очертания глаз, или зубов, или острых когтей.
Фрагменты Темного Зеркала исчезли в круговороте имматериума, призванном Есугэем. Материальный космос вокруг базы пожрала бездонная пасть бесконечности. На его месте возник новый, куда более громадный варп-разлом, пронизанный золотыми разрядами молний и непотребно раззявленный.
По его внешней грани метались и проползали дуговые выбросы эфирного вещества, на краях же ревело пламя — так, словно его подпитывал кислород, а не души.
В диаметре новорожденный разлом намного превышал брешь, созданную первой попыткой Ашелье. Через эту воронку в эмпиреи мог пройти целый линейный флот. Стенки раструба стремительно вращались подобно водовороту, сверкая копьями электрических разрядов. Его основание терялось вдали, но оттуда струился жуткий не-свет, всех тонов и ни одного сразу, выходящий далеко за рубежи человеческого восприятия. Он вытекал в мир живых, словно желчь, изрыгаемая неким раздутым зевом величиной с Галактику.
Останки физической реальности у границ разлома дрожали, изгибались и тряслись. На линиях столкновения буйствующих стихийных сил распускались цветки взрывов с фиолетовыми сердцевинами и зелеными лепестками. Есугэй из последних сил удерживал психический контроль над брешью, где-то посреди грозного вихря еще жила его воля. Но она угасала, мысль за мыслью, мечта за мечтой, пока мстительный эфир разбрасывал обломки трона по измерениям, полным безумия.
Первым опомнился Арвида. Как и почти все на мостике, Ревюэль рухнул на палубу, когда флагман тряхнула ударная волна, и в его разуме загомонил шумный хор псионических голосов. С трудом поднявшись, он окинул взглядом экраны, что шипели белым шумом, сервиторов, безвольно обвисших в оплавленных клетях мыслеуправления, искрящие панели когитаторов. На всех ярусах завывали сигналы тревоги — флагман явно лишился управления, и гравикомпенсаторы работали со сбоями. От падения удержался только Хан, который непоколебимо стоял на коленях у командного трона и смотрел прямо в пасть разлома. Его худощавое лицо исказилось от омерзения.
Возможно, примарх сознавал, что произошло. Арвида понимал точно — он чувствовал дыру в реальности, прорванную Есугэем, ощущал, как в нее утекают свет и тепло из мира смертных. Там начинался путь, что уходил глубоко, в самую плоть варпа, и проникал в лежащую под ним сеть туннелей. Ошеломляюще сложная структура лабиринта была почти непостижимой для человеческого разума.
«Им понадобится поводырь».
— Каган! — позвал Ревюэль.
Тот поднялся, словно пробуждаясь от кошмарного сна, и обернулся на голос.
— Это он, — сказал Арвида, подходя к примарху. — Путь Небес. Таргутай открыл проход. Другого шанса не будет.
Хан апатично слушал его, думая о чем-то ином. Офицеры на мостике приходили в себя, вновь подключали системы, активированные перед неизбежной атакой. Снаружи, в истерзанном эфиром космосе, тем же самым занимались враги.
— Мой господин, мы должны воспользоваться им.
Ревюэль знал об опасностях впереди. Изменение тела вцеплялось в него, кружило у рубежей сознания, выискивая слабые места. Портал состоял из самого насыщенного, беспримесного варпа. Они могли погибнуть, но нужно было попытаться.
— Ты не видел победу, — сказал Каган.
— Нет.
Примарх внимательно посмотрел на очищающиеся экраны радаров. Неприятельские корабли вновь приближались к флагману, возмущения в пространстве почти не задерживали их.
— Значит, остаются варианты.
Раваллион бросилась между ними. На ее щеках блестели дорожки от гневных слез.
— Нет у нас вариантов! — прошипела Илия, яростно сверкая глазами. — Это сделал он. Не оскорби его. Воспользуйся путем!
Но Хан еще сомневался. Звездолеты врага снова поворачивались к ним. Опять засверкали лазерные пушки, рассекая озаренную эфиром бездну. «Стойкость» прорвалась на дистанцию залпа, испепеляя на ходу всех, кто осмеливался перекрыть ей дорогу. Она почти вошла в зону видимости, колоссальная, заметная без приборов; ее курс отмечали остовы космолетов, о ее прибытии возвещало отчаяние. Только один корабль мог бросить ей вызов.
Если отдать команду сейчас, если направить весь легион к порталу, отступление превратится в кровавую бойню. Нужно, чтобы кто-то держал оборону.
— Я должен сразиться с ним, — тихо произнес Каган.
— Не должен! — свирепо крикнула Илия, сама не своя от горя.
— Господин, если вы вступите в бой, то упустите шанс, — предупредил Арвида. — Будет другой день…
— Не для Таргутая! — взревел Хан, неожиданно придя в ярость. — Не для Са! Мои воины умирали за меня — и в этот день, и каждый день с тех пор, как мой поганый братец разжег восстание! Год за годом я смотрел, как они гибнут, как их сила уходит из мира. Хватит! Я ничего не добился, так хотя бы убью его!
Ревюэль дождался окончания тирады. Совсем непросто было выдержать гнев сына Императора, даже усомнившегося в себе из-за печали, но псайкер не отступил.
— Путь свободен, — сказал он. — Я поведу нас, если вы позволите. — Тысячный Сын помедлил, тяжело дыша и осознавая риск. Разлом уже начинал закрываться, реальный космос наползал на его края по мере того, как угасала душа Есугэя. — Нам предначертано быть на Терре. Вам предначертано быть на Терре.
Мостик окутала напряженная тишина, нарушаемая только звуками с нижних палуб, где велась подготовка к бою. Илия ждала в отчаянии, с побелевшим лицом. Торгун и остальные сагьяр мазан ждали, неподвижно стоя с оружием в руках. Ждал Арвида, ждал совет грозовых пророков, ждали Джубал и собравшиеся воины кэшика.
Примарх посмотрел в сердце варп-разлома. Посмотрел на атакующего врага. Ладонь Кагана поползла к рукояти тальвара, но он по-прежнему молчал.
Никто не двигался. Бурлил эфирный вихрь, засасывая материю в прожорливую пасть. Гвардия Смерти подошла на расстояние лэнс-выстрела, авгуры засекли первые залпы из макропушек.
Хан не глядел на Арвиду. Он не глядел ни на Илию, ни на Намахи, ни на Джубала.
Наконец он повернулся к Табану:
— Приказ всем кораблям: полным ходом идти к разлому.
Затем взор примарха упал на иллюминаторы, за которыми вырастал зловещий флагман Мортариона, пятно разложения на фоне варпового шторма.
— Всем, кроме этого. «Буре мечей» взять курс на перехват «Стойкости».
Глава двадцать четвертая
Братство Бури стремительно прорвалось на борт «Сюзерена» вслед за шквалом торпед, которые сбили пустотные щиты неприятеля и обнажили беззащитный корпус. Метко запущенные абордажные модули глубоко и далеко вгрызлись в тело корабля. Выдавив горящие десантные люки, три сотни воинов вырвались из капсул, достали оружие и бросились к точкам встречи с боевыми братьями.
Один из флангов вторжения возглавлял Джучи, который пробивался вверх из трюмных отсеков в передней части космолета. Другой вел Имань, углублявшийся со своим отрядом в недра «Сюзерена». Шибан, собрав своих воинов, рвался к мостику по центру, вдоль главной ветки гравипоезда.
Бойцы мчались, словно белые призраки, сметали членов экипажа в вихре клинков и болт-снарядов, постоянно усиливая натиск. Мутанты и жертвы плетельщиков плоти толпами атаковали Шрамов, заполняя узкие коридоры изуродованными телами, но легионеры истребляли их быстрее, чем твари успевали завопить боевые кличи измененными глотками.
Шибан совершенно не жалел себя. Враги вставали перед ханом, и он повергал их, без сомнений и задержек. Гуань дао летала вокруг него, будто спутник возле планеты, вертелась и плясала, оставляя за собой сияние расщепляющего поля. Любое движение приносило ему боль, но боль чистую: впервые за долгое время хан шел в наступление. Здесь не будет ни ложных ходов, ни обманных маневров — началась финальная схватка между теми, кто сохранил верность, и теми, кто увяз в извращениях.
К Тахсиру вернулась прежняя быстрота. Он выжимал все, что мог, из металлической брони-оболочки, рвался в бой так, словно настал Последний День и больше сражений не будет.
В темной дымке возникли первые силуэты Детей Императора; изменники грузно шагали навстречу Шрамам, стреляя на ходу. Бегущий Шибан извернулся, уклонился от снарядов и всем телом врезался в передового неприятеля.
— Каган! — взревел чогориец.
Вбив навершие глефы в грудь противнику, он заставил того неловко отступить. Хан шагнул за ним и ударил наискосок слева, потом справа, тяжело ранив легионера. Прокрутив оружие, Шибан схватил его обеими руками, острием вниз.
— Отступник, — прошипел он и резко опустил клинок, окутанный расщепляющим полем; гуань дао, пройдя через доспех и тело, вонзилась в палубу.
Рукоять оружия окатила струя крови, враг задергался, потом затих. Хан уже несся дальше, возглавлял атаку братьев, прорубаясь через ряды защитников корабля. Белые Шрамы ворвались в просторный зал, украшенный золочеными барельефами и ляпис-лазурью. Тут же на них обрушились болтерные очереди, над мраморным полом взметнулось мелкое крошево. Легионеры сверхъестественно быстро отскочили в стороны, дали ответный залп и ринулись вперед, чтобы скрестить клинки с неприятелем.
Шибан набросился на двух Придворных Клинков, вооруженных чарнобальскими саблями. Они перемещались так же, как и хан, — ловко, в напряженном темпе. Враги сражались дисциплинированно и строго, но Тахсир налетел на них подобно буре. Гуань дао яростно описала дугу, едва не вырвавшись из рук, но в последний миг Шибан дернул ее на себя. Окруженный энергией клинок, расколов керамит, выбил саблю из латных перчаток изменника. Его товарищ провел контрвыпад, пользуясь тем, что Шрам открылся сбоку, но его удар остановил другой меч — тальвар, что скользнул между мастерски откованной сталью и отставленной рукой Тахсира.
Джучи, возникший из клубов мраморной пыли, резко хохотнул.
— Они слишком хороши, — воксировал он. — Бери их по одному, мой хан.
Шибан засмеялся в ответ — раскатисто, без капли желчи.
— Тогда давай вместе.
После этого они с Джучи сражались бок о бок, шаг за шагом понемногу оттесняя Придворных Клинков. Враги бились достойно — возмутительно достойно, парируя каждый выпад Шрамов и отвечая свирепыми контратаками, — но в Тахсире снова пылал огонь, что наполнял жизнью искусственные мышцы и стальные связки.
— Хай Чогорис! — взревел он и, широко взмахнув глефой, с лязгом отбил в сторону саблю противника.
Тальвар Джучи метнулся снизу в возникший просвет и почти вертикально пронзил Придворному Клинку незащищенную подмышку. Чогориец всадил меч глубже, его хан обратным ударом рубанул изменника по шее — так сильно, что гуань дао почти сорвала с того шлем. Неприятель наконец рухнул, судорожно дергая конечностями, и Джучи прикончил его.
Тогда Шрамы снова понеслись вперед, все разом, целыми сотнями преодолевая залы и штурмуя коридоры. Закипели рукопашные схватки, одновременно изящные и жестокие. Детей Императора было больше, корабль принадлежал им, они сражались с пылом и высокомерием тех, кто уверен в победе своего дела.
Но братству слишком долго не давали развернуться, обрекали на непрерывную войну, полную поражений, где врагов всегда было много — подавляюще много, и бойцы словно бы тонули в бездонной трясине искаженных человеческих созданий. Теперь же Шрамов освободили, собрали вместе и снова позволили делать то, ради чего они были сотворены.
— Джагатай! — зарычал Шибан, и его боевой клич, усиленный шлемом, сотряс украшенные самоцветами люстры.
— Каган! — громом отозвался минган Касурга, братство Бури, как бывало на Улланоре, и Чондаксе, и сотне других планет, попадавших в широкий охват безжалостной войны Пятого легиона.
Они были на пороге триумфа. От мостика «Сюзерена» чогорийцев отделяли только вестибюли, забитые отступающими Детьми Императора. Предатели сплачивались в залах, готовясь к решающей схватке. Белые Шрамы пробились в покои с настенными зеркалами в серебряных рамах под сводчатым потолком. В обширном помещении собрались сотни защитников корабля, которые выстроились вдоль широкой каменной лестницы и окружили позолоченные основания громадных колонн. Центр обороны составляли фаланги Придворных Клинков, их поддерживали отряды смертных солдат с лазерным оружием. Болтеры предателей загрохотали в унисон, выбивая каменную крошку из стен за спинами атакующих, обрушивая дверные косяки. Зеркала разбились, расплавленное серебро потекло булькающими струйками.