Но цена, цена…
Очень легко ринуться в бой, зная, что единственный возможный исход — благородная смерть. Любой берсеркер это сможет.
Тогда как бежать, рискнуть пройти через неизведанное, услышать за спиной насмешливые крики «Трис!» — от подобного у Кагана разрывались сердца.
Вокруг него на мостике нового флагмана кипела бешеная активность. Сюда перебросили всех легионеров и членов экипажа, кого только смогли, или на «Грозовых птицах», или лучами телепортов. Выбрались и творцы погоды, и кэшик, и командный отряд Джубала. Все десантные корабли стартовали до начала последней атаки «Бури мечей», с трюмами, доверху загруженными снаряжением.
Сейчас владыка охоты был занят: кипя энергией, он громко раздавал приказы, по которым вся армада продолжала отход и перестраивалась оборонительная сеть «Копья небес». Грозовые пророки опять погрузились в свои обряды, призывая стихийные силы перед грядущим странствием. Арвида занял среди них главное место, и никто не возразил ему, ведь после гибели Есугэя во флоте не осталось более могучего псайкера, и было неважно, принадлежит ли Ревюэль к орду. Воины кэшика встали на страже по всему мостику, легионеров с «Бури мечей» разослали по уцелевшим основным кораблям, укрепив оборону против безумия и варп-усталости экипажей.
Подковыляла Илия, которая обхватила себя руками, словно защищалась от чего-то.
— Вы не могли поступить иначе, — сказала Раваллион.
Ее слова не принесли облегчения, в том числе потому, что были правдивы.
Снаружи, в пустоте, с прежней свирепостью полыхала битва. Большую часть флота Гвардии Смерти удалось отвлечь жертвой «Бури мечей», но Дети Императора продолжали погоню и не отставали.
— Разлом! — крикнул Табан. — Подходим к горизонту!
Быстро приближавшийся край бреши был подобен реке огня, что вздымалась, словно множество конских голов в кавалерийской атаке. Само пространство изгибалось и растягивалось, терзая уже поврежденные корпуса, и громадные дуги эфирных молний прыгали по соплам натужно работающих ускорителей.
Люди впервые увидели стягивающуюся кайму портала. Вокруг него вращались колоссальные стены неистовых разрядов, поразительно мощных и стремительных. На той стороне разлома виднелась сапфирово-золотистая дымка, бурлящая, словно перегретые пары прометия. Из этого жуткого месива выплывали неразборчивые образы пыток и безумия, кратко показывались на поверхности и тут же вновь утопали в бездонном брожении эмпиреев.
— Закрыть варп-ставни для эфирного перехода! — скомандовал Джубал.
Теперь все космолеты Белых Шрамов мчались вперед, уходя от залпов Детей Императора. Вспыхивали и уплотнялись поля Геллера, запускались варп-двигатели, плазменные ускорители по-прежнему разгоняли убегающие корабли.
На иллюминаторы реального обзора опустились заслонки.
— Что помешает им последовать за нами? — пробормотал Табан, изучая тактическую схему флота.
Первые большие звездолеты Пятого легиона уже проходили в брешь, находясь носом в варпе и кормой в обычном космосе.
— Разлом закрывается, — ответил Джубал, указывая на данные авгурного анализа, согласно которым раструб портала схлопывался.
— Недостаточно быстро, — возразил Джагатай.
Как и Табан, он внимательно смотрел на тактические сканеры. По крайней мере авангард штурмовых кораблей Третьего успеет преодолеть горизонт до полного исчезновения бреши.
Владыка охоты кивнул.
— Их не хватит, чтобы остановить нас, — осторожно произнес он.
Хан сузил глаза, наблюдая за расстановкой ползущих по экрану рун. Злобное воздействие эфира усиливалось, закрепляло позиции на мостике. Уже казалось, что все поверхности набрали заряд статического электричества, и в разломе положение только ухудшится. Вражеские корабли двигались странно, беспорядочно, рисковали собой, чтобы просто не отстать от Белых Шрамов.
— Но что сейчас направляет их? — спросил Каган. — Что там, у них на борту?
«Терзатель» круто забирал к зениту, его двигатели бессмысленно пережигали топливо, из залитого машинариума на трюмные палубы выливался неочищенный охладитель. Крейсер больше не стрелял, поскольку все его канониры были мертвы, разорваны на куски шипастыми цепами новых повелительниц звездолета, а их души вытянуты из тел и поглощены в оргии пси-чревоугодия.
Кровь текла в каждом коридоре, журчала в топливопроводах, испарялась на воздухоочистителях. Все люмены или лопнули, или безумно мерцали, из-за чего отсеки то погружались в непроглядную тьму, то озарялись ослепительным светом.
Порождения не вполне удачных магических опытов Фон Кальды скакали по коридорам и внутренним трапам, выискивая новую добычу. Все они выросли, раздулись с омерзительной быстротой. Самое маленькое из созданий теперь заметно превосходило в росте даже легионера; увенчанные загнутыми назад шипами, они хлестали по воздуху длинными косицами с ядовитыми жалами. Твари двигались соблазнительно, сладострастно, крались и скользили по палубам в дикой пляске света, их лишенные белков глаза блестели подобно жемчужинам.
Манушья-Ракшаси, присев среди развалин мостика, наслаждалась дрожью измученного корабля. По ее подбородку тянулась полоса жизненных соков, что вытекли из последнего легионера, бившегося с ней.
Теперь демоница была намного выше остальных. Ее напитала мощь крови, варпа и смертей, усиленная и возвышенная истинной природой существа — той дивной личностью, которой она являлась в царстве грез, ныне высвобожденной и растянутой для сотворения плотского обличья.
О, сколько имен она сменила за долгие столетия осознанного бытия! Она, сотворенная посреди чудесного разложения первой звездной империи, увидела начало всего и обрела разум в тот день, когда пресыщенные города-миры сгинули в родовых муках божества. Демоница бродила по разоренным поверхностям планет, растворяла их, создавая чистые ощущения, и выпивала души их создателей, что заходились плачем и воем. Она хватала чародеев этих миров, колдунов и провидцев, вгрызалась в их духовные тела, насыщалась эссенцией их сил и знаний. Тогда Манушья-Ракшаси обрела мощь, как и все подобные ей составляющие Темного Князя — юные, словно голубые звезды в бездне, смертоносные, как величайшие слуги более древних владык.
Да, по меркам Галактики, демоница была еще молода, а потому полна жизни, жестока и восхищена собою. Она потянулась всем гибким телом, лоснящимся в мерцании люмен-лучей.
— Воистину, я прекрасна, — объявила Манушья-Ракшаси, и меньшие Разумы гармоничным хором согласились с ней.
Она выпрямилась, являя свое неприкрытое величие. Хранитель Секретов — так называли этих созданий в мирах смертных.
И она хранила немало секретов: предсмертные воспоминания старых рас, переплетенные с жестокими тайными желаниями юных народов, что равно были обречены рассеяться в недрах эмпиреев и до конца времен застыть в изысканной агонии.
Манушья-Ракшаси оглядела пустоту, проникая взором в обугленный корпус космолета смертных, как сквозь прозрачный кристалл. Мир чувств истончался, превращался в сплав материального и мысленного. Это лишь укрепило демоницу, надежнее привязало ее своевольную суть к временному полотну, наполнило силой мышцы и упрочнило сухожилия.
Уже скоро ее воинству не нужны будут пустотные баржи смертных. Через несколько мгновений они смогут вольно скользить через бурлящий ураган, как и в первые моменты своего мучительного рождения.
Манушья-Ракшаси обозрела бойню, что бушевала по всей ширине вращающегося круга варп-перехода. Она видела звездолеты, как сгустки крови в жилах: сочные, липкие, созревшие для внесения яда. Один из них вздулся перед ней заметнее других — огромный боевой корабль, заполненный поющими душами плетельщиков эфира, которые собрались вокруг своего князя. Его дух пылал ярко, будто сами Круги наслаждений.
— Вон тот, — нараспев произнесла демоница, отправляя своему новорожденному легиону психическую команду о начале боя. — Заберем вон тот.
Глава двадцать пятая
Раньше закованный в сталь воин был слабее. Его удары прибавили в мощи и расчетливости, теперь их направлял более чистый гнев.
Но этого было мало, поскольку Карио сражался в ином стиле — он стремился к отстраненному совершенству фехтования, не зависящему от капризов боевой ярости. Мечник видел иронию галактического масштаба в том, что на смену такому кредо, некогда общему для всех воинов его легиона, пришла разнузданная погоня за излишествами. Впрочем, крушение Великого крестового похода родило немало горьких шуток.
Два клинка столкнулись вновь — сабля и глефа, одна стремительная, как падающая сосулька, другая размашистая, будто кистень, сорвавшийся с рукояти. Волна сражения несла обоих вверх по лестнице, и Раваш не противился ей.
— Теперь мы охотимся на вас, — невозмутимо произнес Карио. — Ваш флагман горит.
Шибан обрушил на него еще один удар — свирепый, усиленный злостью.
— Лучше сгореть, чем предать веру.
— «Вера»! — Болт-снаряды врезались в арочный проход над ними, ведущий к высокому мостику. — Забавно, что ты восхваляешь ее. Веру собирались искоренить.
Белые Шрамы рвались к вершине лестницы, где с золотых перил свисали знамена Придворных Клинков. На зеркальном полу сражались сотни легионеров: одни увязли в ближнем бою, другие спешили занять позиции для стрельбы. Обе стороны не желали отступать и бились изо всех генетически улучшенных сил и умений. Латные перчатки с хрустом врезались в кости, мечи рассекали керамит, снаряды с треском разрывали плоть.
— Не мы, — хмыкнул Шибан, уходя от косого взмаха, направленного в кабели шлема.
— Ах да, вы же были особенным легионом. — Позади них вздымались врата, отполированные, со многими колоннами. Над входом сверкала громадная неоскверненная аквила, которая сурово взирала на резню. За дверями виднелся сам мостик. — Если не считать остальных семнадцати.
Карио, до сих пор охваченный внутренней борьбой, описывал саблей мерцающие восьмерки, сдерживал разгневанного врага и не мешал ему тратить силы. Шрам, правда, пока не выказывал признаков усталости и продолжал натиск, а его братья теснили защитников под сень начищенного орла.
— Посмотри, что вы с собой сделали, — презрительно бросил Тахсир. — Посмотри, как ты себя изуродовал.
— Эти раны у меня от Шрамов. — Ощутив, как пробуждается его духовный искуситель, Раваш испытал приступ тревоги. «Еще рано». — И не все мы так поступаем.
— Твой господин заключил сделку. — Глефа метнулась далеко вперед, окруженная невыносимо ярким ореолом расщепляющего поля. Со Шрамом что-то произошло; он бился совсем иначе, куда радостнее, чем на судне «Мемноса». — Тебя ждет такая же судьба.
Битва переместилась на сам мостик, и плотность болтерного огня еще возросла; разрывные снаряды врезались в бронестекло иллюминаторов или зубчатые рычаги управления. Карио отступал вместе с братьями, Дети Императора строились в плотные фаланги, отходя к большому трону в верхней части мостика.
— Никто не защищен, — ответил Карио, целиком поглощенный выживанием в бою. Глубоко внутри него снова открылась пара глаз. — Хворь настигла и тебя.
— Так было. — Держа глефу двуручным хватом, Шибан обрушил ее на префектора. Сабля согнулась почти до предела прочности. — Но сейчас, перед концом, я вспомнил, как мы жили раньше.
Фиолетово-белые волны жестокой рукопашной схватки уже бушевали на тронной платформе. Легионеры Пятого продолжали наступление, невзирая на шквалы болтерного огня и мастерство неприятельских мечников.
Раваш чувствовал, что сам трон уже рядом. В суматохе упорного боя на мостике он лишь краем глаза подмечал яростные вспышки варп-света в пустоте и языки пламени, которые вздымались над краем громадного вихря.
Но он понимал, что это значит: «Сюзерен» летел внутрь. Корабль мчался туда, неуправляемо, слепо, без шансов отвернуть.
В недрах его существа улыбнулась рогатая тварь, показав черные зубы.
— Нет… — вслух произнес Карио.
Неистовым боковым ударом он отбросил лязгнувшую глефу в сторону, быстро отвел руку и направил саблю в горло Шибана. Хан парировал, но с большим трудом и впервые отшатнулся после атаки.
— Твои усилия напрасны, — злобно произнес Раваш. — Твои боги убиты, твои идолы разрушены. Более могучие силы теперь правят миром.
Сабля все быстрее и быстрее танцевала у него в руке, неудержимая, ведомая превосходным самоконтролем и несравненным талантом. Шибан вынужденно отступал, пытаясь дать отпор внезапно ускорившему темп мечнику.
— Ты сражаешься за гиблое дело, — бросил префектор и услышал, как напрягается его собственный голос, дополненный отзвуками чужого. — Я говорил тебе: в невежестве нет отваги.
Шрам, с хрипом ловивший воздух, не ответил. Он рубил и размахивал гуань дао, но уже перешел к обороне.
— А сильный всегда найдет путь, — прошипел Карио, оттеснив врага еще на два шага и неотступно преследуя его. — Мы управляем тварями, которых используем. Они наши подданные. Они наши рабы.
Прямым выпадом чарнобальской сабли Раваш попал в середину рукояти глефы и расколол ее. С треском высвобожденной энергии половинки оружия, вращаясь, разлетелись в стороны. Шибан не удержал равновесия и опрокинулся на ступени тронной площадки. Распластавшись на спине, он неловко потянулся за другим клинком.
Взмыв над полом, Карио вертикально направил саблю в главное сердце противника.
В тот же миг сущность внутри него радостно взревела, выпрямилась, и префектор ясно увидел ее мысленным взором. Тело создания светилось, кожа его была сухой и глянцевитой, как у змеи, и оно смеялось — точно так же, как смеялись твари в разломе.
Мечник приземлился, встал над Белым Шрамом, готовясь опустить клинок. Тут же палубу сотрясла ударная волна от мощного взрыва в пустоте. За иллюминаторами вспыхнул свет, яркий и жгучий.
На долю секунды Раваш поднял глаза.
«Терзатель» погиб, разорванный на куски детонацией перегруженных реакторов. Его выхолощенный остов кувыркался в разверстую пасть варп-бреши, но из растерзанной огнем груди крейсера вылетали твари, убившие его. Целый легион созданий, визжащих от наслаждения, мчался по сплетению эфира и реального космоса. Их возглавляла гигантская рогатая демоница с длинным мечом, которая подобно ангелу разрушения вознеслась над пламенем и реками крови — невероятно огромная, немыслимо прекрасная.
Существо внутри Карио отозвалось им. Префектор ощутил, как разогревается его кровь и учащается пульс. По телу потекли струйки пота, закипавшие на вздувшемся «черном панцире». Кожа на висках и кости под нею зашевелились. Наручи и поножи приподнялись, распираемые изнутри смертными мышцами, что превращались в свитую из варпа плоть.
И Раваш впервые хотел этого.
Впервые он узрел воинство эмпиреев на свободе и понял, что спасения нет, что оставшееся у него время давно уже медленно истекало — и теперь оно закончилось.
Выхватив из-за пояса длинный кинжал, Шибан неуклюже поднялся на ноги. Карио мог бы одним ударом выбить у него оружие. Мог бы вонзить саблю ему в живот и выпустить кишки. Вместо этого префектор опустил клинок, открывшись для выпада.
Пользуясь моментом, хан прыгнул вперед и глубоко вонзил лезвие в грудь Равашу. Тот почувствовал сильную боль, но не от телесной раны. Создание внутри начало извиваться, охваченное внезапным страхом и гневом.
Префектор упал на колени, напряженно пытаясь сдержать высвобожденную мощь. Шибан навис над ним, готовясь к новому выпаду, но вдруг остановил занесенный кинжал.
Карио почти утратил дар речи. Он знал, что скоро потеряет власть над телом. Тварь вырастала в нем, заражала кровь, брала под контроль руки и ноги. Ее шепоты уже превратились в команды.
Всех своих врагов префектор сражал, будучи самим собой — смертным воином в цветах и броне легиона, неизменных со времен Кемоса. На всем пути, от великой Перековки и истребления приверженцев Терры до марша к Тронному миру, он оставался прежним Равашем Карио, Придворным Клинком, самым идеальным воином самого идеального легиона, верным лишь своему стремлению к совершенству.