При этом противопоставить надвигающейся танковой лавине, кроме разрозненных маршевых пополнений, фон Боку просто нечего. Те части, на которые он рассчитывал, уже стоптаны потомками, фактически не снижая скорости, а от прибывающих в Бобруйск эшелонами через Польшу отдельных частей первой танковой группы потомки прикрылись двумя своими элитными бригадами, занявшими Жлобин и Рогачев. Флангового контрудара по всем правилам у немцев не получится, о такие заслоны способны пообломать зубы и парни посерьезнее, чем выгружающийся в Бобруйске генерал от кавалерии Эберхард фон Макензен вместе с его 3-м моторизованным корпусом. И это в том случае, если потомки, передав фронт на плацдарме подбежавшим с тыла стрелковым дивизиям 21-й армии, не нанесут по группировке Маккензена упреждающего удара. Те немецкие командиры, которые никогда раньше не имели дела с потомками, частенько попадаются на подобные уловки.
Конечно, 41-й моторизованный корпус генерала Рейнхарта, который до последнего момента атаковал сводную кричевскую группировку со стороны Пропойска (Славгорода), может развернуться на сто восемьдесят градусов и вдоль того же шоссе нанести удар в направлении Довска. С целью недопущения таких действий противника во втором эшелоне наступающих войск движется конно-механизированная группа генерала Ермакова в составе 108-й танковой дивизии, а также 55-й и 4-й Донской кавалерийских дивизий, усиленных двумя выбитыми Жуковым механизированными батальонными тактическими группами потомков. Стремительным рывком уже к завтрашнему полудню войска группы Ермакова достигнут рубежа города Пропойска (Славгорода), где перейдут к активной обороне по реке Проне между болотистым берегом реки Сож и не менее болотистым лесным массивом к северо-востоку от города. Если Ермаков успеет (а подозревать его в нерасторопности нет оснований), то Рейнхард сможет биться головой об его рубеж ровно с тем же удовольствием, с каким он бился об оборону под Кричевом. В любом случае в самое ближайшее время они с генералом Матвеевым собираются поставить всю группу армий центр в такую неудобную позу, из которой обычно пьют олени. И тогда в района Могилев-Орша для немцев начнется то же самое, что творилось под Минском два месяца назад при попытке частей Западного фронта выйти из Белостокско-Волковысского котла. Долг обычно красен платежом, а еще русских людей издревле учили отдавать долги сторицей, и если немцы об этом забыли, то это только их проблемы. А он, Жуков, должен сейчас снять трубку телефона и сообщить Верховному Главнокомандующему о том, что операция «Гильотина» развивается по плану и голова фон Бока уже почти находится в корзине с отрубями. Осталось ее оттуда только достать и показать публике.
5 сентября 1941 года. 14:15. Окрестности Могилева. Штаб группы армий «Центр».
Генерал-фельдмаршал Федор фон Бок.
Тактическая обстановка на участке прорыва «марсиан» под Гомелем продолжала осложняться с каждой минутой. Эти проклятые пришельцы из будущего оказались настолько стремительными и неудержимыми в своем движении, что ролики Гудериана по сравнению с их проворством казались просто медлительными черепахами. И еще стремительные действия ударных группировок, которые подобно капелькам ртути разлетелись каждая по своему направлению, говорили о том, что вражеский командующий четко знает, чего он хочет и твердо уверен, что его войскам эта задача по силам.
А вот он, фон Бок, после сообщения о том, что подвижной кампфгруппы 57-го мотокорпуса больше нет и гарнизоны севернее Довска замолкают один за другим, способен только тупо смотреть на карту, ни черта не понимая, что возможно сделать для спасения положения. Единственная мысль, которая приходит в его голову – это отдать приказ войскам 4-й армии срочно сниматься с позиций и форсированным маршем отходить к Смоленску, дабы не попасть в глубокий и надежный Рославльский мешок. Ведь несомненно, что после удара на Могилев, который подрезают всю группу «Центр», с вершины кричевского выступа последует еще один удар, который отсечет от группы армий «Центр» именно 4-ю армию.
Но по многим соображениям такой приказ является попросту невозможным. Во-первых – в ОКХ еще не осознают всю серьезность положения и требуют хотя бы сохранения текущих позиций. Во-вторых – против будет сам фюрер, уже провозгласивший принцип, что германский солдат ни в коем случае не должен уходить с тех позиций, которые уже достиг. В-третьих – такое решение и в самом деле будет означать проигрыш войны. И хоть агония вермахта может затянуться на год или даже полтора, но Советы получат необходимую им паузу для мобилизации всей экономики на военные рельсы, и тогда сдержать перекрашенный в красный цвет русский паровой каток станет невозможно, даже если ему не будут помогать «марсиане». На это и был основной расчет в стратегии блицкрига – нанести противнику поражение еще до того, когда он сможет отмобилизовать свой неисчислимый потенциал.
Но при любом раскладе после этого неизбежного поражения его, Федора фон Бока, песня будет спета. Как бы оно ни повернулось, фюрер и окружающая его камарилья не простят ему этого поражения, и если вспомнить, что случилось со многими неугодными Гитлеру людьми, отставка с мундиром и пенсией и дальнейшая жизнь в родовом имении может оказаться одним из самых благоприятных исходов его карьеры. В конце концов, ведь его могут просто расстрелять, обвинив в сговоре с «марсианами» или даже со Сталиным. Когда армия терпит поражение, то это проще всего объяснить изменой командного состава и труднее всего признать, что к ТАКОЙ войне вермахт был просто не готов. Но как бы то ни было, через несколько часов в этом лесу восточнее Могилева окажутся вражеские передовые части, и штабу группы армий пора объявить эвакуацию, дабы избежать позорной для командующего сдачи в плен.
Тогда же и примерно там же, вертолет Ми-8, 500 метров над землей Командир батальона специального назначения гвардии майор Алексей Пшеничный
Мерно воют турбины транспортных вертушек, на которые погружен наш батальон, и ударных «Аллигаторов» сопровождения, что будут нас поддерживать и прикрывать в этой операции. Шум в ушах стоит такой, что разговаривать просто невозможно, но нам сейчас и не надо. Все давно сказано, пересказано и выучено наизусть, и каждый знает, что он должен делать, хотя сначала, признаюсь, некоторое обалдение перед масштабом задачи имелось. Ведь для нас, спецназовцев, задача по разгрому штаба группы армий «Центр» и захвату его командующего генерала-фельдмаршала Федора фон Бока – это все равно, что для актера-любителя взяться за «Вильяма нашего Шекспира».
И вообще, на этой войне мы как в храме – кругом одни святые для нас люди. Вот тут Жуков, тут Василевский, тут Черняховский, и совсем рядом живой Рокоссовский; а так, может, еще доведется увидеться и с товарищем Сталиным… Но если брать по большому счету, то тут свят каждый сражающийся советский солдат и офицер, то есть пока боец и командир. Наша задача помочь им обрести себя, сбросить ужас и оцепенение перед мощью врага и показать, что русский человек способен нагнуть даже ужасного германского дракона-юберменша с белокурой челкой. Пусть это он нас боится, паскуда, а не мы его.
Вертушки закладывают вираж – и вот в иллюминаторе снизу видна аккуратненькая деревня, из которой выселили, а может, и просто расстреляли местных жителей. Посреди деревни – здание школы, в которой, собственно, и располагается штаб группы армий «Центр», а вокруг него грузовые и легковые машины и автобусы, и вокруг них серыми мурашами суетится германская солдатня. Ну тут, как говорил один известный персонаж (по другому, впрочем, поводу): «Ага, не ждали». «Алигаторы» почти сходу начали прицельно пускать в эту суету ПТУРы и пачки НАРов. Полыхнули первые взрывы – и во все стороны полетели обломки. Потом еще и еще.
С одной стороны, от такой активности хочется материться, ведь они ненароком могут прибить нам какую-нибудь очень важную персону, а с другой стороны, их задача – пока не поздно, подавить противовоздушные и противодесантные возможности объекта, чтобы мы спокойно могли выполнять свою задачу. А то упустят «аллигаторы» из виду пару «фирлингов» – и будет нам «счастье при высадке». Покрошат к бениной маме в капусту и фамилии не спросят. Но нет, парни на ударных вертушках работают тщательно, можно сказать, с огоньком, и если уже они застали немецких зенитчиков со спущенными штанами, то воспользуются этим обстоятельством по полной программе, до победного конца.
Мураши, по мере нашего приближения стремительно превращающиеся в человеческие фигурки, засуетились быстрее, некоторые из них схватились за оружие; но это уже бессмысленное сопротивление, потому что мы на своих «мишках» падаем прямо им на головы. Рев и свист турбин, настоящий ураган, вырывающийся из-под винтов десятков вертушек, одновременно высаживающих десант в десяти разных точках территории деревни, в том числе на тросах в окна той самой школы, внутри которой с наибольшей вероятностью и должен находиться херр генерал-фельдмаршал фон Бок собственной персоной.
Он там как раз и находился. Представляю себе удивление этого почтенного старца германской военщины, когда прямо в окно его кабинета, как акробат под куполом цирка, выбив окно вместе с рамой, ногами вперед влетел здоровенный парняга в полном обвесе и с устрашающим гримом на лице. К несчастью, на пути бойца оказался полированный письменный стол, но тот, проехавшись по нему задницей, как мальчишка по перилам, с криком «Хенде хох!» ловко соскочил на ноги, направив на генерала-фельдмаршала ствол своего автомата. И тут же из соседнего окна появляется второй из ларца, одинаковый с лица, только уже без приключения со столом. От такого «здрасьте» на всю оставшуюся жизнь можно остаться заикой. Сунул голову в дверь адъютант – посмотреть, что тут происходит у начальства и отчего такой грохот (а у генералов-фельдмаршалов адъютантами работают как минимум полковники-подполковники) – хлоп, и одним адъютантом, проявившим ненужное любопытство, на белом свете стало меньше. Ребята чуть перестарались.
Остальным, кстати, в этот момент, было уже не до генеральского кабинета, так как раз в это время мои бойцы со всех сторон врывались в помещение штаба и без особой грубости ставили местных штабных в позу «зю». Адъютант стал единственной жертвой внутри здания штаба, оказавшейся в неправильном месте в неправильное время, остальные отделались или легким испугом, или таким же легким мануальным внушением. Снаружи, на территории, жертв оказалось несколько больше – примерно каждый второй; но это не имело никакого значения, потому что самых жирных штабных крысок нам удалось взять живьем. А до подхода передовых частей Кантемировской дивизии оставалось чуть более трех с половиной часов.
5 сентября 1941 года. 18:45. Брянская область, райцентр Сураж.
Патриотическая журналистка Марина Андреевна Максимова, внештатный корреспондент «Красной Звезды».
Да уж, с какими только личностями не сводит меня судьба и моя профессия… И мне это нравится. Никогда не понимала инертных людей, с равнодушием взирающих на чудеса мироздания. Эти унылые субъекты с поджатыми губами и тусклым взглядом даже не подозревают, насколько они несчастны. И в своем ленивом невежестве они похожи на бессмысленно копошащихся личинок известных всем насекомых, для которых квинтэссенцией благополучия является навозная куча.
Впрочем, это лишь отвлеченные размышления, не относящиеся ни к кому конкретному; к счастью, в моем окружении (тем более нынешнем) сложно отыскать скучную и бесцветную личность. Вот взять даже эту Паулину Липсиус. Какой яркой индивидуальностью, страстностью натуры и умом наделила ее природа… и сколько при этом хлама в ее прелестной головке! Надо бы пообщаться с ней еще раз. Вообще неплохо бы взять над ней шефство. Ну вот нравится мне наставлять несчастных, направлять заблудшие души на путь истинный! Иногда у меня это даже получается. Вот Коляша – смотрит мне в рот и слушается во всем! Даже как-то иногда скучновато становится – никакой борьбы, никакого сопротивления. Но в то же время приятно ощущать себя чем-то вроде идола и идейного вождя в одной экономичной упаковке. Да и, собственно, все это неважно – просто я, кажется, влюбилась в этого человека из прошлого, почти что неандертальца, и сама не заметила, как это произошло…
Правда, секса у нас еще не было. Ну, это вообще для меня что-то невероятное; обычно я сама затаскиваю понравившегося парня в постель – такая вот я тигрица, любящая секс не меньше Паулины. Но Коляша мой такой застенчивый, просто прелесть… Прям как школьник. Можно подумать, что он девственник. Но это вряд ли. Тридцать три года, как-никак… За все время, как мы знакомы, он только и решился несколько раз меня слегка приобнять. Мы еще даже ни разу не поцеловались! И почему-то мне не хочется торопить события. Давно уж могла бы его соблазнить… Но я намеренно оттягиваю этот момент. Знаю, что стоит мне отдаться во власть поцелуя, как меня тут же накроет волна неудержимой страсти, с которой я не смогу совладать – уж такая я темпераментная штучка. Все это у нас еще впереди…
Но почему-то всем уже понятно, что мы пара. Наверное, наша любовно-платоническая связь ощущается людьми на ментальном уровне, благодаря флюидам, которые от нас обоих исходят. А может, все гораздо проще – и окружающие, часто видя нас вместе и замечая, как мы переглядываемся, думают, что мы «спим». А мы пока ни-ни. Пусть Коля хотя бы получит РВП, чтобы я смогла свозить его за портал, в наш мир. Хочу, чтобы тот день, когда мы с ним… ну вы понимаете, стал для нас обоих настоящим праздником. А тут какой праздник – тут война и немцы.
А вот про Максика я забыла начисто. Не до него мне сейчас. Пусть говнюк получает по полной программе то, что заслужил. Надо же, а ведь раньше все это казалось мне забавной игрой – я имею в виду нашу с ним связь и мои попытки «перевоспитать» его, изменить его взгляды. В реальности – точнее, в контексте произошедших фантастических событий – оказалось, что такие взгляды, как у него, это вовсе не шутки, и мировоззрение моего бывшего бойфренда есть ни что иное, как самая настоящая гниль и мерзость… Вот за них он и огреб проблем по самое не хочу – да и поделом.
Впрочем, вернемся к Паулине Липсиус. Совершенно случайно, в разговоре с моей подругой Варенькой, я узнала, что немка, у которой я совсем недавно брала интервью, заболела.
«Инфлюэнца у ней, – сказала Варвара, презрительно поджав губы, – жар, лихорадка – ну, ты, Марин, сама знаешь, что это за гадкая зараза…»
И я тут же, по старому русскому обычаю, решила навестить болящую, лежавшую прямо в том домике, где немок поселили на то время, пока решается их судьба. Не чужая она уже мне после того интервью, когда я влезла к ней в душу. Вообще, грипп, если она подхватила вирус от кого-то из «наших», должен протекать у нее в очень тяжелой форме, да и местная медицина не знает еще никаких противовирусных препаратов. Она и о вирусах не будет подозревать еще лет двадцать, если наши не просветят. Мне стало очень жалко немку – она и так была подавлена и растеряна всем произошедшим, а тут еще и грипп… И я засобиралась к Паулине, за которую теперь чувствовала некоторую ответственность, так как решила взять ее под свою опеку. Всех-то делов – попросить у начальства машину с водителем Васей на пару часов и смотаться в Унечу нашего мира, прибарахлиться в супермаркете. Надо было только дождаться того момента, когда на той стороне портала, в нашем времени, откроются магазины и аптеки.
Так, что там приносят больным? Разные вкусняшки – фрукты там, мандарины, яблоки… Естественно, закупиться всем этим следовало тоже в нашем мире. Ах да, и не забыть о противогриппозных препаратах – ну, это те, растворимые, которые моментально облегчают состояние.
Любовь и забота о больной немецкой проститутке распирали мое сердце, когда я шла вдоль полок супермаркета, выбирая для нее самые красивые мандарины и самые сочные, румяные яблоки. Я очень нравилась себе в этот момент и испытывала чувство такого глубокого удовлетворения, что улыбка доброго ангела не сходила с моего лица. Вот правда – никакой неприязни к немке у меня не было, хотя, наверное, должна бы быть… Хотя, собственно, почему? Она же никого не убивала. А если и делала зло, так не ведала, что творила… Обычная баба, больную от нашей и не отличишь – лежит сейчас, поди, с высокой температурой, дышит тяжело, может, даже бредит… Это предки, должно бьггь, неприязненно и с презрением к этим проституткам относятся, ну а у нас взгляды шире. Однако не думаю, чтобы и предки люто ненавидели этих женщин (так, может, отдельно взятые особо злобные личности), ну а в массе своей русский народ весьма великодушен – между прочим, сама Паулина отметила этот факт.