Переступив порог, Ликия охнула, а по телу пробежала дрожь. Стены палаты уходят вдаль, словно она не в помещении, а среди бескрайней степи. Своды затаились во тьме, свет факелов и светильников туда не достигает. Ей даже почудилось, что оттуда смотрят звезды.
А сама палата показалась огромным сундуком с драгоценностями, с которого откинули крышку и осветили всеми факелами. Богато одетые люди, красные и синие ковры на стенах, медные держаки для факелов, блеск золотой и серебряной посуды на столах!
Люди уже сидели за столом, смеялись, пили, хватали руками жареное мясо. Мрака усадили по правую руку принцессы. А она, восседающая на троне выше остальных, блистала, как огромный самоцвет, чистый и ясный. Ее крупные иссиня-черные локоны красиво падают на плечи, на голове изящная корона с драгоценными камнями, крупные глаза блестят счастливо, пухлые губы то и дело раздвигаются в улыбке. Ликия видела отчетливо, что принцесса старается держать губы на месте, но они сами расползаются в стороны, уголками задираясь к маленьким розовым ушам.
Ликию хотели было посадить в дальнем конце, где не то простые воины, не то вовсе старшие слуги, но Мрак увидел, помахал рукой. Только он оставался обнаженным до пояса, но это не выглядело неприличным: с его бронзовой кожей и шерстью на груди он выглядел чуть ли не в доспехах. Ликию отвели и усадили с ним рядом. Это был самый длинный стол, который она могла вообразить. Он шел по всей длине палаты, а по самой палате хоть скачи на коне, затем изгибался, шел вдоль стены, оставляя место для сидений, и возвращался обратно. Стол похож на подкову, а знатные гости – на ярких жуков в праздничных блестящих крылышках. На многих доспехи горят золотом, Ликия понимала, что это не настоящие, пальцем проткнуть можно, зато как красиво!
Ошеломленная, она шепнула Мраку:
– Ты знал?.. Или хотя бы чуял?
– Что?
– Ну, когда начал пускать стрелы по Змею! Никто бы ни… Да и то, как ты лук деда моего согнул! Многие к нам в дом заходили, но никто даже близко не мог…
Мрак буркнул:
– Под лежачий камень вода не течет.
– При чем тут вода?
– Тихо…
Слева от принцессы сидел тот самый грузный воевода, что остался ей верен. Сейчас он стукнул пустым кубком о стол, поднялся. Разговоры мгновенно стихли, все повернули головы. К воеводе подбежал слуга, наполнил кубок красным вином.
Воевода поднял кубок на уровень груди, локоть оттопырил в сторону. Выглядело это необычно и красочно. Голос прозвучал зычно, истинно воеводский голос, уверенный и властный, привыкший перекрывать шум битв и ржание коней:
– Сегодня великий день!.. Исполнилось великое пророчество!.. В наши земли наконец-то явился витязь, о котором сотни лет предвещали волхвы и кудесники. И не просто явился… а в самый черный день, когда Змей похитил нашу королеву, а земли наши начали погружаться в черную пучину раздоров… Теперь принцесса Мелигерда снова на троне, а власть крепка, как никогда. Да будет так!
Гости кричали хвалу, здравицу, осушали кубки, снова наливали и снова пили до дна. Мрак улыбался, кивал, пил, звонко чокался кубком со всяким, кто тянулся к нему кубком или чашей, лицо казалось довольным, и даже Ликия с трудом могла заметить глубоко запрятанную прежнюю печаль. В глазах этого странного человека пряталась могильная тьма. Ей даже почудилось, что тьма начинает расширяться.
Потом, когда во время пира гости начали разбиваться на группки, Мрак поднялся из-за стола, исчез. Сердце Ликии упало. Ей показалось, что принцесса тоже встала и вышла, но, как оказалось, она лишь отвернулась и вполголоса беседовала со старым воеводой.
Омертвев, она ела то, что ставили перед ней, совсем не чувствуя вкуса, к вину не прикоснулась, негоже молодой женщине, заученно улыбалась и кивала, что бы у нее ни спрашивали.
Вдруг сильный голос негромко сказал прямо в ухо:
– Наедаешься?.. Умница, надо в запас. А теперь вставай и иди к конюшне. Я там уже оседлал двух коней.
Мрак довольно похлопывал себя по брюху, морда сытая, хотя в глазах все та же непонятная печаль. Не веря себе, она прошептала:
– Мы… мы уходим? Уходим, да?
– Поторопись, – шепнул он.
Он исчез, а она ощутила, что ее бьет лихорадка, а руки трясутся так, что ложка стучит по столу. Значит, герой согласился на пир, только чтобы не обижать спасенную? Да еще и коней успел где-то… И оседлал! Двух оседлал… Даже для нее! Своими благородными руками…
Она страшилась, что завизжит диким голосом от переполняющего, просто разрывающего счастья, вскочит на стол или сделает что-то сумасбродное. Стены замелькали, словно она катилась с горы. Выскочила на крыльцо, солнце уже опускается к горизонту, высоко в небе ярко-алые облака, застывшие, блестящие, как раскаленное железо. Во дворе веселые голоса, вдоль забора уже полыхают мохнатым пламенем факелы.
Донеслось фырканье, из дальних врат конюшни двое как раз выводили коней. Первого коня вел гигант в сверкающих доспехах, второго – совсем мальчишка. Кони под седлами, красные попоны, стремена позвякивают…
Все еще не веря счастью, Ликия пронеслась через двор, не чувствуя ног. Кони обнюхивались и перебирали тонкими точеными ногами. Для Мрака подобрали белого жеребца, чем-то похожего на Снежка, а ей достался гнедой конь, с виду смирный, хотя с хитрыми глазами.
Ликия страстно мечтала, чтобы они вот так прямо и помчались через раскрытые врата, неслись и неслись как можно дальше, а потом чтоб и дорогу назад потеряли, однако Мрак остановил белого жеребца прямо перед крыльцом.
– Кликни принцессу! – велел он одному из бояр.
Тот раскрыл рот, не привык, чтобы ему приказывали, да еще так надменно, но взглянул в злые глаза, сейчас черные как ночь, челюсть вызывающе выдвинута вперед, а рука сжимает плеть, поперхнулся, поспешно сказал с поклоном:
– Да-да, сейчас…
– Ох, – только и прошептала Ликия, – не к добру это. Лучше бы так и поехали.
– Негоже так, – обронил Мрак мрачно.
– Да гоже-гоже, – сказала Ликия безнадежно, – был сон и кончился… А так что?
Мрак смолчал. Лицо его было угрюмым, а челюсть выдвинулась, словно готовился к бою. Конь переступал с ноги на ногу, нетерпеливо поглядывал в сторону ворот.
Дверь распахнулась, Мелигерда выскочила, как молодой олененок. И застыла, словно ударилась в ледяную стену, а сама превратилась в глыбу льда. На бледном лице глаза стали огромными, отчаянными.
Мрак вскинул руку:
– Прекрасная Мелигерда!.. Я не могу свернуть с дороги. Мне надо ехать.
Она шевельнулась с трудом, ее тонкие руки прижались к груди. Все услышали ее прерывающийся шепот:
– Как только ты выедешь за ворота… я умру.
Ликия сжала губы, не зря ж предупреждала, а Мрак громыхнул:
– Ты родилась в семье короля, Мелигерда. В отличие от простолюдинок ты знаешь, что у мужчин есть долг.
– Я умру, – повторила она едва слышно. – Я умру, как только перестану тебя видеть…
Глаза заблестели, в них отразилась луна. Ликия видела, как эти чистые озера наполнялись влагой, затем запруда прорвалась, по бледным щекам покатились крупные, как жемчуг, слезы.
Мрак шелохнулся в седле. Лицо его тоже было такое же бледное, а в глазах затаилась боль.
– Я вернусь, – выдавил он наконец.
Голос его был глухим, будто шел из глубокой могилы. Ликия сжалась в седле, в этот миг она горячо сочувствовала плачущей принцессе и почти ненавидела надменного героя.
Слезы все так же безостановочно бежали по нежным щекам, капали на грудь. Безнадежным голосом, легким, как дуновение ветерка, она спросила:
– Когда?
– Придет ночь, – сказал Мрак, – ты выйди и посмотри на месяц… Он только зародился, совсем молодой… Но он еще будет светить, хотя бы краешком… когда мой конь заржет под твоим окном!
Она вскинула голову. Солнечный свет упал на бледное лицо, трогательное и прекрасное в своей беззащитности, но не смог согнать печальной тени. Мокрые дорожки блестели, а глаза расширились. Потом из груди вырвался мучительный вздох:
– Да, только слабые следуют прихотям. Сильные исполняют долг… Но я не только правительница! В моей груди девичье сердце. Как только ночь поглотит последний краешек месяца, я умру… если твой конь не заржет под моим окном.
– Да, – сказал Мрак. Помолчал и повторил: – Да. Заржет.
– Возвращайся поскорее! – сказала Мелигерда. – Волхвами было предсказано, что меня выдадут за героя, которого свет не видывал. И что я рожу ему множество сильных и красивых сынов!
Мраку показалось, что уже слышал это или похожее. Губы с усилием держал раздвинутыми, кланялся, кивал, воздевал руки. Ликия, у которой сердце разрывалось от жалости и сочувствия к обоим, выехала вперед.
– Нам пора.
– Да, – повторил Мрак. Крупное лицо его застыло, как вырубленное из коричневого камня, но Ликии чудилась на нем душевная мука. Повторил еще раз хриплым голосом: – Пора, Мелигерда.
За спиной принцессы появлялись и пропадали люди. Один по ее знаку вынес ларец. Мелигерда открыла золотым ключиком. На свет появилась расшитая скатерть.
– Это тебе в дорогу, – сказала она. Даже в бледном лунном свете видно было, как щеки ее налились темной краской, а голос от смущения стал совсем тихим: – Невеста всегда дарит жениху скатерть…
Мрак сказал неуклюже:
– Зачем в дороге скатерть? Прости, нам пора…
– Это не простая скатерть, – сказала она уже живее. – Это скатерть-самобранка! У меня это просто… ну, память, что от отца к сыну… Еще от первых богов! Ты только разверни ее, когда на отдыхе. Не бог весть, в давние времена еще не знали перца, но зато яства из диковинных птиц и чудных рыб, которых уже нет на свете…
Мрак с неловкостью отстранил подарок. Принцесса сразу побледнела, губы задрожали, а чудные глаза наполнились слезами. Мрак сказал неуклюже, проглотив слова, готовые сорваться с языка:
– В пути всегда есть дичь.
– Но…
– А вдруг с твоей скатертью что случится?
Она сказала просто:
– Что тогда мне скатерть? Я сама умру.
Наступило тяжелое, как горы, молчание. Ликия, страдая за обоих, протянула руку. Ткань показалась легкой, прохладной на ощупь, словно на ладонь опустилась снежинка. Ликия молча сложила в седельную суму. Мрак натянул повод, но за спиной со двора донеслось гневное ржание. Двое могучих, как дубы, конюхов с великим трудом удерживали красного коня с оранжевой, как расплавленное золото, гривой и таким же оранжевым роскошным хвостом. Конь тряс головой, уздечка звенела, звенели стремена, а металлические части седла мерцали торжественно и таинственно.
Мелигерда медленно сняла с пальца большой перстень.
– Возьми. Пусть он постоянно напоминает тебе обо мне. Конь это тоже твой… Он способен за одну ночь домчать тебя хоть в Артанию, хоть в Славию, а хоть даже в таинственный и страшный Вантит… Оставь Ликию со мной, хоть что-то у меня останется от тебя. Останешься, Ликия?
Ликия, поколебавшись, кивнула. Мелигерда смотрела на них блестящими от слез глазами. Ликия слезла с коня, подошла и обняла принцессу, такую маленькую, худенькую и, оказывается, жалобную и несчастную.
Мрак стиснул зубы, в груди было так горько, что едва не взвыл по-волчьи. Торопливо спрыгнул с белого коня и пересел на красного, и сразу ощутил разницу, потому что если это конь, то до этого сидел на простой козе. Он подобрал поводья, вскинул руку в красивом прощальном жесте.
Стены домов понеслись навстречу. Темные массивные дома проскакивали по обе стороны, а над крышами висело послеполуденное солнце, яркая знойная синь охватила небо от края и до края.
Мрак стискивал зубы, зажмуривался, пряча глаза даже от коня, не желая видеть белый свет, мерзавец, так сволочно врал, прямо в глаза врал, не мог сказать правду… да и как сказать?
Конь несся, как стрела, выпущенная из богатырского лука. Земля сперва мелькала под копытами, потом просто замерцала, словно тусклая вода в сумерки. Дробный стук копыт участился и… затих вовсе. Встречный ветер раздирал рот, пытался выдавить глаза и выдрать волосы.
Далеко впереди показалась полоса деревьев, роскошные яворы. Он успел понять, что они у кромки воды, впереди широкая река, а конь несется, как черт. Под брюхом внезапно оборвалась земля, а внизу страшно заблестела вода, от нее пугающе ударило холодом. Сердце оборвалось, он зажмурился, тут же снова открыл глаза… Впереди возник берег, копыта со стуком ударили о твердое, тут же участили стук. Он оглянулся и успел увидеть убегающую за горизонт реку, линию деревьев.
Сердце робко стукнуло, как испуганный цыпленок, что учился клевать зерна, убедилось, что уцелело, затрепыхалось вовсю. Он перевел дух, и тут на место сладкому страху медленно начало заползать ликование. Он прокричал коню: «Еще! Еще быстрее!», пригнулся, ощутил мощный толчок, на миг потяжелел, а когда скосил глазом вниз, увидел, как под конем проносится зеленая равнина, а конь уже снова опускается, снова удар копытами, скачок… который равен ста конским скокам, если не тысяче, еще и еще, ускоряется, ветер ревет в ушах, конь разогрелся, уже как раскаленный слиток металла, который только что вытащили из кузнечного горна…
Он увидел впереди знакомое распаханное поле, домик, заорал: «Тпру!», с силой натянул поводья. Конь пронесся через поле, а возле домика перешел на шаг. Мрак направил его прямо через забор, конь перемахнул с легкостью.
На крыльцо вышел испуганный старик. Мрак спрыгнул с седла, старик смотрел на коня восторженными глазами. Мрак бросил ему поводья в руки, велел почти по-тцарски:
– Посмотри за конем. Лучше спрячь в сарае, я завтра-послезавтра приду за ним. И еще… твоя дочь в гостях у принцессы Мелигерды. Не боись, она хорошо устроена. Вот тебе от нее пара золотых монет… бери-бери!.. Как заработает, пришлет еще. Так уж получилось, что ей пришлось отбыть чуток неожиданно. Потом приедет в гости…
Старик вскрикнул тревожно:
– С ней ничего не случилось?
Мрак засмеялся:
– Вот увидишь!.. Она пристроена намного лучше, чем в той вонючей харчевне.
Он помахал рукой, солнце уже близко к вершинам деревьев, наливается красным. Отступил, вломился в лес, побежал быстрым шагом, вскоре ветерок донес издалека смутные запахи множества людей.
Ноздри уловили даже запах Аспарда, Мрак хорошо различал эту странную смесь ароматов крепкой здоровой кожи и непременных благовоний тцарского двора.
Он с бега перешел на шаг, холмы раздвинулись, он ощутил, что вот-вот навстречу выедут всадники, и потому заставил себя тащиться медленно, зацепляя ногу за ногу.
Через мгновение в самом деле показались всадники, целый десяток. За ними тащились тяжело груженные подводы. За подводами еще десятка два всадников. Острые глаза Мрака сразу вычленили распорядителя охоты, Червлена, Сисада и Билгу, придворных, что чаще других оказывались перед глазами. Все трое ехали горделиво впереди. Верный Аспард тащился с двумя воинами, малость поотстав. Мрак даже отсюда увидел, насколько Аспард угнетен и подавлен, плечи опущены, он согнулся, как старик под тяжестью нелегко прожитой жизни. Рядом двое воинов угрюмо молчат, но на их лицах он видел ясную печать поражения.
Всадники не сразу заметили одинокого путника, не сразу обратили на него внимание, а когда подняли взгляды, грозный Мрак был уже в десяти шагах, взор гневен, а голос напомнил всем рык разъяренного льва:
– Ну?.. И много бедных зверей набили?
Распорядитель отшатнулся, побелел, вскрикнул, руки с такой нервозностью дернули за повод, что конь захрапел, встал на дыбы, словно перед ним в самом деле возник страшный лев. Сисад и Билга что-то шептали, непрестанно хватались за амулеты, глаза дружно полезли из орбит, а Червлен уставился на Мрака гневно-изумленными глазами.
Послышался грохот копыт. Прискакал Аспард, двое его воинов, похожие друг на друга и на самого Аспарда настолько, что понятно: родня. Все трое схватились за мечи, окружили Мрака, глаза горят, зубы оскалены.
Аспард вскрикнул ликующе-тревожным голосом:
– Ваше Величество!.. Вы целы? Не ранены?