- Чего так мало?
- А зачем больше? – Удивился Дмитрий. – К серьезному бою она практически не пригодна. Лошади дурны да снаряжение пестрое и под борьбу со степью только и подходит. Там же нас ждут крылатые гусары. Эти поместных дворян стопчут – даже не заметят. Гонять рассеянные части врага мне не придется, ибо от обороны стану воевать. А значит они мне только для разъездов да охранения на марше нужны. Три-четыре сотни более чем достаточно для этого.
- Не высокого же ты о них мнения, - покачал головой царь.
- Как и о стрельцах. Пришло время новых войн и новых армий.
- Как знаешь, - тихо, но явно недовольно произнес Борис.
- Кто над ними начальным человеком пойдет?
- Петр Иванович Басманов. Брат того самого Ивана Ивановича, которого ты под Москвой спас. Я бы и Ивана поставил, да болеет. А у этого и голова светла, и жаждет славы. Да и перед тобой должок за спасение брата. Предать не должен.
- Может Михаила Скопина-Шуйского?
- Зачем он тебе?
- Поместная же конница. Дворяне. Чем выше род, тем проще ими командовать. Да и голова у него, говорят, светлая.
- Не, этого Шуйские на такие малые дела не дадут, - покачал головой царь. - Хоть и завидуют ему люто, особо Дмитрий Иванович, считая выскочкой, но все одно – поражение родовой чести над таким малым отрядом ставить. Я его лучше позже подошлю с подкреплениями к тебе. Немецкие роты да полка три стрельцов. За тобой может, и не угонятся, но к хлябям подойдут точно. Там уже сам разберешься, что с ними делать…
Часть 3. Война самозванцев
— Сойдись со мной в поединке! Я Ронвид из Малого Луга, связанный священным обетом…
— Сочувствую.
Геральт, Ронвид
Глава 1
22 февраля 1605 года, окрестности Смоленска
Сотник выбранецкой пехоты улыбался и вполне радовался жизни. Сытый и довольный. Он очень скептически оценивал себя как воина, но те поручения, что ему давали, исполнял охотно. И даже с рвением. Найти по расспросам деревушку. Добраться до нее. Набрать провианта да фуража во имя «царевича Василия». Забрать все деньги и ценные вещи. Попользовать сельских девиц. Да, такую службу он любил. Приятно, вкусно и безопасно.
Снег скрипел под ногами. Свежий мороз покусывал щеки. Кровь горячило вино. Голову радовало предвкушение утех. Он натурально блаженствовал в тот момент, когда услышал истошный крик кого-то за спиной.
Остановился. Оглянулся. И с каким-то детским удивлением уставился на стрелу, торчащую из тела его бойца. Одного. Там другого. Третьего.
Повел взглядом в ту сторону, откуда стреляли и… упал. Нет, не от удара. От шока. Ведь сквозь неглубокий снег на них надвигались всадники поместного ополчения. При каком-никаком, а доспехе и неплохом вооружение. А главное – в отличие от выбранецкой пехоты, которая занималась только фуражировкой да грабежами, эти махать саблей умели, регулярно практикуясь с татарами.
Истошно крича, сотник перевернулся на живот и словно пародия на снежного барса, рванул в лес какими-то странными, но энергичными прыжками. Жить ему вдруг захотелось невероятно! А тут под боком такой родной и любимый лес. Туда-то уж эти всадники за ним не полезут. Ну, убежал один? Какая беда? Вон сколько смазки для сабель!
И действительно – в вопящего и дико несущегося прыжками сотника даже стрелять не стали. Да и увлеклись поместные ополченцы рубкой. Конечно, у выбранецкой пехоты были пищали, бердыши и сабли. То есть, в принципе, отпор они дать могли. Но беда – все эти предметы пользовать совсем не умели, не зная, с какой стороны хвататься. А фитили к пищалям так и вообще, в целях экономии держали потушенными.
Налетели.
Порубили.
Похватали, что было на виду.
Отошли.
Пяти минут не прошло, как от сотни остались только остывающие трупы. Очевидно, разъезд опасался подхода подкрепления.
Но лишь через полчаса трясущийся от ужаса и холода сотник смог, наконец, выбраться из своей лежки. Осмотрелся затравленно. Прислушался. Принюхался, жадно пытаясь уловить конский пот или еще какую опасность в воздухе. И полез шарить по карманам бывших подчиненных…
Спустя три часа этот самый сотник, покачиваясь от усталости, достиг лагеря короля Сигизмунда.
- Эй! – Окликнул его часовой и осекся. Вид у него был тот еще. Голова перебинтована каким-то окровавленным тряпьем. Нога тоже перевязана. Идет, опираясь на мушкет, словно заядлый ветеран. Разве что странно большой мешок за спиной образ портит слегка.
- Моих людей больше нет, - затравленно оглянувшись, прошептал сотник, отвечая на незаданный вопрос. – Всех порубили… всех… - И поковылял дальше….
Король Польши и Великий князь Литовский Сигизмунд III Ваза выслушал доклад одного из своих капитанов о нападении разъезда московитов и задумался. А потом медленно процедил:
- Быстро они.
- Они не могли так быстро подойти, - возразил ему командующий войском Станислав Жолкевский . – Даже если голубем весть послали. Они еще месяц-другой телиться станут. А там и хляби. Я хорошо знаю московитов - раньше лета их и ждать не нужно. Потому и предложил именно сейчас подходить с осадой к Смоленску. Мы почитай полгода тут безнаказанно простоять сможем.
- А эти кто такие? – Поинтересовался Жерар Бернар, старый капитан из Франции, имевший на своем счету с десяток кампаний. Низкое происхождение компенсировалось богатым опытом, удачливостью и уважением среди наемников. И его чутье подсказывала, что все совсем не так радужно, как вещает командующий.
- Да может из города кто на вылазку ушел ночью, - пожал плечами Жолкевский. – Со слов того ничтожества мы даже не знаем, сколько их.
- Тогда это нужно выяснить, - продолжил француз. – Подготовка к выступлению шла очень бурно. В Москве могли узнать и начать сборы заранее.
- Им там сейчас не до того, - отмахнулся с усмешкой Жолкевский.
- А если до того?
- Да, - кивнул король, поддерживая Жерара. – Друг мой, не будем рисковать попусту. Отправьте пару сотен пятигорцев . Пускай все разведают. Если это передовой отряд московитов, то не хотелось бы об этом узнать, когда окажется поздно.
- Хорошо, сир, - кивнул недовольный Станислав Жолкевский, раздраженно зыркнув на француза. Тот его изрядно подбешивал. На что Жерар лишь улыбнулся и поклонился, выражая свое почтение. Жолкевский фыркнул, но немного успокоился. В конце концов, определенная логика в словах этого француза имелись.
Глава 2
23 февраля 1605 года, окрестности Смоленска
Сигизмунд чуть ли ни бегом вылетел из своего шатра, когда услышал от Жолкевского фразу, что «тот самый разъезд» стоит на берегу реки. Сам-то гетман его не видел, а судил по донесению, да такому, что сделать из него столь одиозного вывода не было никакой возможности.
Вышел быстрым шагом, с достоинством взял поданную ему зрительную трубу и уставился на хорошо видимый вдали отряд всадников.
Отряд как отряд. Обычное поместное ополчение Московии.
Но было две детали, которые выбивали его из нормы совершенно.
Прежде всего, это штандарт. Он прямо-таки притягивал взгляд на фоне белых снегов округи. Умеренных размеров квадратное полотнище кроваво-красного цвета в золотой бахроме было украшено очень качественным шитьем белоснежного единорога, вставшего на дыбы. Образ был настолько агрессивный, дерзкий и наглый, насколько это было только возможно. Даже эрегированный фаллос задиристо и провокационно торчал, далеко выходя за рамки символического обозначения . Причем, что интересно, образ единорога отличался удивительно гармоничным исполнением, стоившим Дмитрию массы нервов в поисках художника, который умеет рисовать.
Второй цепляющей деталью был всадник, возвышающийся над поместной конницей на пару голов. Тут и породистый конь, напоминающий гольштинскую породу, и сам человек, выглядевший в глазах Сигизмунда натуральным верзилой. Его прекрасно выполненные доспехи рейтара вызывали смешанные чувства. С одной стороны – рейтарские доспехи не являлись тем комплектом, которое предпочитали богатые и влиятельные аристократы. С другой стороны – даже отсюда было видно и воронение, и золотая вязь узоров, что намекало на весьма непростое происхождение. Ведь «на шпагу» взять такой «улов» практически исключено из-за габаритов владельца.
Эти московские всадники, пользуясь сложным рельефом местности, подъехали метров на двести. Поэтому их всех можно было рассмотреть в деталях посредством зрительных труб. И рыжий верзила не стал исключением. Он изучал военный лагерь Сигизмунда с явно выражаемым омерзением, раздражая тем невероятно. Король даже покраснел от злобы! Этот варвар изучал лагерь ЕГО армии с омерзением на лице! Немыслимо! Невозможно! Впрочем, иного и не могло быть. Потому что Дмитрий интересовался, прежде всего, тем, с каким противником он будет иметь дело. Его природа. Его дух. Его отношение к жизни. Поэтому обращал внимание на порядок, чистоту, организацию приема пищи и совершения испражнений. Иными словами, на все то, что составляет «грязное белье» любого коллектива. И то, что он наблюдал, вызывало омерзение. Да и то, только потому, что он старался сдерживаться и не корчить слишком отвратительные рожицы.
Немного помучив себя Босховскими страстями, Дмитрий перешел к более практичной деятельности – нанесению отметок на чертеж Смоленщины, полученный еще в Москве. Но буквально через пару минут плюнул. Этот чертеж, ну, то есть, карта, совершенно ни к чему не был годен. Кошмарное нарушение пропорций и геометрии объектов. Поэтому он, перевернув пергамент, постарался набросать топографическую схему свинцовым карандашом «на глазок». Но не успел. Подняли отряд пятигорцев, который стал угрожать, опасно двинувшись к днепровскому льду.
Оценив неблагоприятную обстановку для продолжения рекогносцировки, царевич предпочел отступить. Однако напоследок заметил, что в толпе придворных, окружающих Сигизмунда мелькали и дамы. Обычное дело. Если бы не одна особа, отжавшая у кого-то зрительную трубу и изучающая его. Это Дмитрия заинтриговало. Женщинам в эти годы мало чего позволяли и вели они себя соответствующе. А эта – выделялась. Что дразнило его любопытство, заводя и провоцируя. Разглядеть ее толком не удалось, но он постарался запомнить наряд и какие-то приметы. Мало ли? Хотя, если она из высшего круга, то нарядов у нее должно быть прилично и все они такие разные….
Сложил зрительную трубу. Убрал ее в чехол, притороченный к седлу. Надел шлем, что покоился в руках бойца. И повел эту сотню к лагерю. На сегодня рекогносцировка закончилась. Все слишком взбаламутились и спокойно все зарисовать не дадут.
Король Польши проводил тяжелым взглядом отряд этого «единорога» и медленно вышагивая, вернулся в шатер.
- И кто это был? – Бросил он раздраженную фразу через плечо своей свите. – Выехавший на вылазку смоленский боярин?
- Сир, - попытался оправдаться Жолкевский.
- Я ХОЧУ ЗНАТЬ, СКОЛЬКО ОН ПРИВЕЛ ВОЙСК! – Прорычал на него Сигизмунд. – Или ты рискнешь предположить, что царевич Дмитрий прибыл всего с сотней поместной конницы? А потом, набравшись наглости, средь бела дня выехал к лагерю и стал что-то помечать на карте?
- Нет, сир, - виновато повесил голову Жолкевский, - не стану.
- Я требую, чтобы ты действовал!
- Да, сир, - покорно кивнул польный коронный гетман.
- Он мне не нравится, - фыркнул в довершение король. – Похож ли он на своего отца?
- Да, сир, - практически хором произнесло несколько престарелых вельмож. – Очень похож! Одно лицо! Да и ростом в Ивана! И лицо с вечно недовольным выражением! – Наперебой загомонили те люди, что при жизни встречали Ивана IV Васильевича.
- Хм…. И что о нем известно?
- Слухи доходят очень противоречивые, - произнес один из членов свиты, положив началу развернутому, многоголосому докладу. При дворе всегда и все любят, а главное умеют сплетничать. Кто-то что-то действительно знает, кто-то предполагает, а кто-то и вовсе выдумывает…. Но в том и мастерство царедворца, чтобы умудряться вычленять кто, где, кого, в чем, а главное – зачем обманывает. В любом случае, на ближайший вечер двор Сигизмунда оказался полностью увлечен вопросом «черного принца», как его с легкой руки окрестили уже на третьей минуте промывания костей брандспойтом.
Глава 3
25 февраля 1605 года, окрестности Смоленска
Путь отхода сотни Дмитрия был хорошо виден на снегу. Да, тот был неглубокий из-за особенностей зимы. Ветра и редкие, слабые снегопады не сильно способствовали. Но все равно – читался след очень хорошо. Поэтому царевич решил подстраховаться. Конечно, Сигизмунд мог оставить все как есть. Но вдруг тот обидится и решит покарать наглеца? Этим шансом не следовало пренебрегать…
Рота гренадеров сидела в этом лесу вот уже седьмой час. Все замерзли и устали. Тем более что цесаревич запретил жечь костры и поменьше шевелиться. Вот они и злились, коченея. Матерились. Куда же без этого? Но тихо, практически шепотом, раздраженно поправляя свои беленые накидки, снова задранные озорным ветерком.
Вдруг эхо донесло топот копыт.
Все резко притихли, начав проверять состояние своих фитилей, подновляя, где надо.
Галопом пронесся десяток поместной кавалерии. Они были в передовом охранении.
Тишина стала звенящей.
Бойцы буквально вжались в мерзлую землю и деревья. Кто-то держал в руках мушкетоны, кто-то гранаты , кто-то ручные мортиры, заряженные по случаю картечью.
Прошло минуты две напряженного ожидания, который прервал новый топот копыт. Только уже куда-более масштабный. Сотня? Две? Три? Гренадеры взволновались. Все-таки их было не так много.
Появились враги. Пятигорцы.
Шли галопом. Явно видели разъезд передового охранения и хотели догнать.
Вот головные всадники поравнялись с первой десяткой. Втянулись. Вот практически достигли последней десятки…
- Бей!
Закричал командир роты.
И практически пару долгих, вязких секунд спустя ударили мушкетоны и ручные мортиры нестройным залпом. И целая туча картечи улетела во врага!
Вой! Крик! Дикое ржание испуганных и раненых коней!
Бах! Бах! Бах!
Начали рваться ручные гранаты под копытами лошадей.
Новая волна паники.
А гранаты все продолжали и продолжали взрываться. Гренадеры метали их по готовности. Достал из подсумка. Зажег фитиль. Бросил. И так по кругу. Как роботы.
Бей!
Вновь закричал командир роты, когда все стрелки-гренадеры успели перезарядить свое оружие. И вновь нестройный залп мушкетонов и ручных мортир обрушил на врага тучу картечи.