Рая сидела в окружении искусно сделанных чучел животных и птиц, не в состоянии пошевелить ни пальцем, ни языком. Её поражала та живость, с которой Глен вёл дискуссию с этим людоедом. Она уже заранее знала, что в следующем полуфинале съедят именно её.
- Да, именно так! - Взгляд лорда загорелся. - Природу не обманешь и не скроешь ни под какими масками эволюций. От эволюции стоит брать лишь положительные составляющие, а не всё подряд без разбора. В противном случае наступает духовный регресс, ложно принимаемый за технический прогресс.
- Человек меняется с течением времён, - продолжал спорить Глен. - Человека формируют обстоятельства и внешний мир, а не врождённые инстинкты.
- Вот в этом и состоит главное заблуждение. Человек раб своих инстинктов, а обстоятельства и внешний мир формируют его модель поведения в рамках этого самого мира. Сущность всегда остаётся неизменной, едите ли вы себе подобных за ужином, на деловых переговорах или в литературных конкурсах! Вы всегда будете вести игру, в которой сильный съедает слабого.
Глен понял, что переубеждать лорда бесполезно. Его мировоззрение стояло на прочных основаниях, сформированных ещё, возможно, в раннем детстве. И никакой потенциальный ужин, сколь бы рьяно не извивался на этом кресле, не сможет пошатнуть эти основания.
Сбежать не представлялось возможности - стража ни на секунду не выпускала пленников из цепкого взора, - а потому единственным способом спастись становилась победа на этом импровизированном литературном конкурсе. Участие в котором лишь ещё больше убедит лорда в своей правоте касательно рабской сущности человека по отношению к врождённым инстинктам. А инстинкт самосохранения, без сомнения, самый сильный из всех. Не желая потакать забавам и самолюбию этого каннибала, Глен решился на весьма опасный ход.
- Лорд Гобель, позвольте мне отказаться от участия в конкурсе. Я снимаю свою кандидатуру на спасение.
Лорд замер на месте. Казалось, рыбы в аквариуме тоже услышали Глена - ни одна из них не шевелилась.
- Решил поиграть в джентльмена? Или в рыцаря?
- Нет, решил поиграть в самого себя, - как можно спокойнее ответил Глен. - А мне не нравится, когда меня к чему-то принуждают, особенно под страхом смерти. Даже такой привлекательной.
- Не иначе, ты подтруниваешь надо мной?
- Нет, что вы! Если мне уготовлена подобная участь, то для меня честь быть съеденным самым начитанным людоедом нашей планеты.
- Он издевается, да? - Лорд обратился к Рае, но та лишь растерянно замялась. - Тебе не кажется, что подобная попытка спасти девушку несколько нелогична? Ведь в финале твой коллега не будет столь добродушен.
- Девушка тут ни при чём. Это лично мои внутренние мотивы.
- Это либо умелый блеф, либо чистой воды безумие. - Лорд задумчиво посмотрел на Глена. - Проблема в том, что ты одинаково сильно похож как на умельца блефовать, так и на безумца.
Глен сидел молча, всем своим видом напоминая игрока, вскрывшего карты и ожидающего того же от соперника. Он даже позволил себе закинуть ногу за ногу. В его голове крутился рой противоречивых мыслей и догадок относительно всего происходящего. Однако уверенности, его единственного иллюзорного джокера, пока не было.
- Не будем спешить с окончательными решениями. - Лорд вновь заходил по комнате, и рыбы в аквариуме тоже ожили. - Умереть всегда успеешь, не так ли?
Глен не стал спорить и бродить по лезвию. Всё же у него ещё оставалось время сопоставить некоторые факты и сделать более чёткий анализ ситуации.
- С этим предложением я, пожалуй, соглашусь, лорд.
- Я хочу, чтобы вы оценили моё стихотворение, - неожиданно сказал Гобель. В задумчивой мечтательности он смотрел куда-то вверх. - Я написал его давно, когда находился в этой самой комнате. Большинство трофеев уже занимали свои места, а во мне ещё бурлила молодая кровь наивного юноши. Это стихотворение о прошедшей любви, которую я окрестил Атлантидой. Она хоть и прошла, но ещё долгое время то согревала душу воспоминаниями, то будоражила сердце болью. Это была глубокая любовь, настоящая и неподдельная, первая и последняя в моей жизни. Стихотворение так и называется «На осколках Атлантиды». - Он выдержал небольшую паузу и затем заполнил нависшую тишину мягким течением рифм:
Я не буду глотать твои слёзы,
Время так быстротечно течёт,
Мне уже безразличны морозы
И когда твоё тело умрёт.
Атлантиды уже не осталось,
Я не жажду пойти с ней на дно,
Но, похоже, судьбою досталось
Нам скитаться в осколках её.
Нас не будут искать после смерти
И живых нас не очень-то ждут,
Не найдут нас ни боги, ни черти,
Наши души с собой не возьмут.
Но, пока мы ещё на осколках,
Подыши перед смертью со мной,
Вспомни чучел на комнатных полках
И представь себя в роли одной.
Вопросительные взгляды лорда Гобеля окатили Раю и Глена. Он ждал их оценок.
- Меня можете даже не спрашивать, - первым заговорил Глен. - Я в поэзии полный ноль, ничего не смыслю.
- Ладно. - Лорд посмотрел на Раю. - А ты, сударыня, что скажешь? Или ты тоже ничего не смыслишь в поэзии?
- Честно признаюсь, очень редко читала стихи, а сама и вовсе никогда не писала их.
- Эх вы, литераторы, - Гобель махнул рукой. - Вы обязаны быть всесторонне развитыми, а не только мастерами в своих узких жанрах.
- Позволю не согласиться с вами, лорд, - возразил Глен. - Профессионала в любой сфере как раз и отличает узкая специализация. И чем она уже, тем шире спектр мастерства в конкретной нише. Парадокс, как бы вы сказали.
- Я и так об этом знаю, ничего парадоксального тут нет, - с лёгким раздражением сказал лорд. - Я имел в виду лишь общее развитие, а не профессионализм, скажем, фантаста в поэзии или в любовной прозе.
- Лично я считаю это пустой тратой времени. Наш мозг - не бездонное хранилище знаний, его нужно заполнять лишь полезной для себя информацией. А поэзия для меня всегда была лишь набором слов и рифм. Уж извините.
- Ты слишком категоричен, мой друг. Впрочем, твои взгляды не лишены и своей доли правды.
Ещё минут сорок Глен и лорд Гобель вели дискуссии на самый различные темы, прежде чем один из стражей напомнил лорду об истечении отведённого на конкурс часа. Когда все вновь вернулись в гостиную, оба конкурсанта уже отложили в стороны карандаши и ожидали начала шоу. Ожидание Усмакова заполнялось постоянной перечиткой текста, хотя никаких правок он уже не вносил. Хромов же просто сидел откинувшись на стуле и разглядывал предметы интерьера вокруг. Один из стражей собрал рукописи и передал их Гобелю.
- Итак, начнём. - Лорд просмотрел листы. - Не густо, парни. Ладно, надеюсь, объём вы компенсировали качеством, как я и просил. Первым будет «Рейс». Чей рассказ?
Усмаков поднял руку. Лорд Гобель принялся читать вслух:
- «Самолёт компании «ВладАвиа» уже давно набрал высоту. Все пассажиры находились в полудрёме. Кто-то слушал музыку, кто-то пытался читать бестолковые журналы, найденные в спинках впередистоящих сидений (хотя некоторые запаслись не менее бестолковыми журналами заранее), а кто-то ничего не пытался делать и просто спал. И только один пассажир делал не то, что остальные. Точнее, два. Он мог бы и один, но решил, что вдвоём это делать приятнее. Уединившись в узкой уборной со своей относительно новой девушкой, Глен целовал её в губы и шею, расстёгивая пуговицы на её блузке одной рукой и на своей джинсовой рубашке другой. Хорошо, что Рая была миниатюрной и компактной, подумал он, не как его предыдущая пассия - с той бы ему понадобился не туалет, а весь грузовой отсек. Когда уже всё было готово для решительных действий, самолёт вдруг резко тряхнуло - лайнер поймал яму подобно автомобилю на российской провинциальной дороге. Так подумал Глен. И ещё несколько десятков пассажиров. Досадно, что так не подумали пилоты. Они-то знали, что случилось непоправимое - отказали приборы, двигатели, стюардессы, короче всё, что могло отказать. Даже второй пилот отказал. Капитан остался один на один с неуправляемой грудой металла, землёй, тянущей эту груду вниз, и кучей ничего не подозревающих пассажиров. Через пару секунд стало легче, все пассажиры начали что-то подозревать, и капитан оказался не одинок в своём отчаянии. Однако это не помешало лайнеру неумолимо падать вниз.
Тем временем наши герои в уборной комнате старались удержать равновесие и упор, дабы не убиться о стены. Глен сразу понял, что у него остались последние минуты в этой никчёмной жизни, в которой он даже не успел лишиться девственности, не говоря уже о чём-то менее важном и насущном - о публикации первой книги, мировом признании и так далее. Рая же не сразу уловила суть происходящего, полагая, очевидно, что ямы на российских провинциальных дорогах бывают с километровую глубину.
- Что происходит, Глен? - Она похлопала своими ресницами размером с два павлиньих хвоста.
- Ну как бы тебе сказать... Мне кажется, что мы падаем.
- Мы разобьёмся??
- С вероятностью 99,9 процента - да.
- И при этом ты можешь оставаться таким спокойным??
- А что предлагаешь - рвать горло и лить слёзы?
- Нет, но это же последние минуты нашей жизни!...
- Подумаешь. Если я за двадцать пять лет не успел сделать ничего путного, то за пять минут уж точно не наверстаю упущенное.
- Скажи хоть, что любишь меня.
- Э-э... Но это не так.
- Что?!
- Мы знакомы всего две недели. К чему мне врать? Вдруг мне не хватает всего одного греха, дабы прямиком отправиться в ад?
- Как ты можешь такое говорить сейчас??
- Говорит капитан корабля, - услышали они голос снаружи. - Наш самолёт вынужден упасть, прошу никого не паниковать, оставаться на своих местах и не бегать по самолёту - не надо осложнять и без того непростую работу спасателям.
- Все надежды, мечты, планы, всё исчезает в одночасье, - зарыдала Рая. - О чём ты сейчас думаешь, Глен?
Он посмотрел на неё задумчивым взором падшего с неба орла и ровно за секунду до взрыва успел сказать:
- О том, почему же этот чёртов самолёт не упал на десять минут позже».
Лорд Гобель молча отложил одну рукопись и взял в руки другую. Глен прошептал сидящему рядом Сергею:
- Всё неплохо, только в каких закромах своей фантазии ты отыскал двадцатипятилетнего девственника?
Усмаков наклонился ближе к Глену:
- Я решил сделать упор на юмористический окрас. Лорд и так загружен постоянными мыслями о каких-то философских приблудах нашего бытия, к тому же, в философии я не так силён, как хотелось бы. Отрадно, что ему ещё нравится читать Шекли.
- Да всё нормально. Я бы вёл себя точно так же, как и я в твоём рассказе.
- Изобразил меня полной дурой, - тихо проворчала сидящая рядом с Гленом Рая.
- Переходим к «Откровению». - Гобель принялся без лишних вступлений зачитывать вторую рукопись. - «Моя мать умерла, когда мне было четырнадцать, после этого я понял, что жизнь - дерьмо и не стоит ждать от неё подарков. Я начал писать, потому что не хотел жить в реальном мире. Гораздо проще было существовать в фантастической вселенной вместе с киборгами и алхимиками, магами и инопланетными тварями. У меня не было друзей, как и не было врагов, всё, что у меня было - это пыльная коморка в квартире отца-раздолбая, карандаш и пожелтевшие листы, которые я откопал в огромном количестве под диваном. Когда я написал дебютную книгу о Царстве мёртвых, у меня уже появился первый друг, которого я мог считать настоящим. Он стал первым читателем, а потом и моим своеобразным агентом. Книга вышла в печать, снискала успех, затем вышла вторая, третья, четвёртая... В какой-то момент я понял, что стал относительно известным писателем, хотя не делал для этого ничего и никогда не считал себя литературным гением. Издательство требовало продолжения, но я уже не знал, что писать - я сказал всё, что думал, излил всё, что чувствовал. Я залатал раны на сердце этими книгами, усыпил ими боль подростковых лет, но, в то же время, они стали моими конвоирами в мире взрослой жизни. Доспехами, тянущими на дно. Пятую и шестую книги я написал уже только ради того, чтобы продолжить серию, заработать денег и славы. И я их заработал.
И теперь, когда мне, возможно, остаётся жить всего несколько минут, я потратил это время на написание сего откровения. И не потому, что такой каприз пришёл в голову каннибалу, и он решил позабавиться перед плотным ужином, а потому, что написание этого откровения на самом деле наиболее ценное и важное для меня деяние, которое я могу совершить в последние минуты жизни. Оно скажет куда больше обо мне, чем сотни страниц, написанных до него и тысячи слов, сказанных уже после моей смерти.
P.S. Приятного аппетита! ».
Гобель так же молча отложил «Откровение», как и «Рейс» до этого.
- Ну что ж, давайте определять победителя. - Он с довольной физиономией потёр ладони. - Сначала дадим слово вам, сударыня.
- Мне? - Рая едва не вскочила от удивления.
- Именно вам. Затем проголосует ваш будущий соперник, потом Майкл, после него один из моих охранников, ну и в заключении я, разумеется. - Обескураженный вид Раи напугал даже Гобеля. - Ваш голос не станет решающим, уверяю вас. Мне просто интересно ваше мнение и только.
Несмотря на уверения лорда, Рая почувствовала себя гильотиной, которая должна отрубить голову одному из собратьев по несчастью. Хуже было лишь рубить голову самой себе. Она даже не решалась смотреть на Усмакова и Хромова. Сергей напрягся, вслушиваясь в стук отбойного молотка у себя в груди - он-то понимал, что начало проиграно вчистую. Гена продолжал изображать из себя сфинкса, внутри которого, однако, притаился мегаполис самых разных мыслей и чувств - от страха и отчаяния до рассудительности и веры в успех.
- Я не могу определиться, рассказы слишком разные, чтобы их оценивать в одном конкурсе, - попыталась схитрить Рая.
- Придётся тебе представить, что они похожи, если не хочешь получить досрочное приглашение на ужин! - Лорд сказал это таким тоном, что Рая сразу же определилась.
- Рассказ Сергея мне понравился больше!
- Замечательно. Если бы я ещё знал, кто из них Сергей.
Рая кивнула на Усмакова. Она старалась не отводить взгляда от Гобеля. Картина не доставляла ей никакого удовольствия, однако это был единственный для неё ракурс, при котором и Усмаков и Хромов терялись где-то на границах периферийного зрения.
- Если бы ты сказала, что его рассказ, - Гобель указал на Хромова, - тебе понравился больше, я бы не стал задавать никаких дополнительных вопросов. Но сейчас я сгораю от любопытства. Почему?
Рая вдруг ощутила накатившую волну уверенности и даже позволила себе некоторую дерзость.
- Потому что вы ждали от меня противоположного ответа. А я вас обломала.
Брови людоеда с низкого старта ушли высоко на лоб.
- Только в этом причина выбора?! Но это не имеет никакого отношения к реальной оценке рассказов.
- А реальной оценки нет, потому что я не могу их оценивать. Чем бы вы мне ни грозили.
Гобель оценил смелость девушки разговаривать с ним подобным тоном. Пусть смелость и была вызвана, как он посчитал, нервным срывом от его допросов и угроз. Он решил пока не трогать Раю и переключился на Глена.
- Теперь твоя очередь, парень.
У Глена имелось время подумать над своим ответом, поэтому заставлять определяться его не пришлось.
- Я скажу так: рассказ Сергея мне понравился больше, но откровение Гены больше впечатлило. Я поверил, что оно написано сердцем, а не умом, пытающимся спастись. Поэтому конкретизируйте вопрос, по какому критерию мне их оценивать?
Лорд Гобель вытер ладонью проступившие на лбу капли пота.
- Меня уже начинают раздражать ваши увиливания от прямых ответов. - Он собирался сказать что-то ещё, но Глен избавил его от подобной необходимости:
- Тогда отвечу прямо и просто: рассказ Сергея мне понравился больше.
Нельзя сказать, что лорда удовлетворили ответы, но он их принял и решил не углубляться в причины выбора. На очереди голосовать был Майкл, всё это время сидевший с улыбкой сбежавшего из психолечебницы пациента.
- Про самолёт прикольно, а этот занудный высер ни о чём я даже не понял, если честно. - Майкл не увиливал от ответа, а рубил свою правду-матку с плеча.
Гобель пренебрежительно махнул рукой в сторону младшего брата: