В миле от дома Чернецова издавна находился невысокий, но обширный холм, сложенный из камней самого разного размера, до многотонных валунов включительно. Со временем ветер нанёс туда земли, и густо разросся дикий малинник. Местечко живописное, но никчёмное, даже за ягодами никто на холм не ходил — недолго ногу сломать, не заметив в зарослях щель между камнями, да и малина никудышная, мелкая и сплошь червивая.
Именно туда, в Чёртов Курган, и ударила молния. Вскоре упали первые капли дождя, крупные, тяжёлые… Чернецов взглянул ещё раз на дорогу, пожал плечами и вернулся в дом. Не приехал, значит, не такая уж срочная надобность.
Гроза набирала обороты, громовые раскаты следовали один за другим, молнии сверкали всё чаще.
Если бы Владислав Чернецов остался на улице, мог бы удивиться странному факту: небывало ранняя весенняя гроза была к тому же на изумление локальной, и эпицентр её находился над Чёртовым Курганом. Молнии, все без исключения, били именно туда…
Но Владислав лишь послушал доносящиеся раскаты грома и пошёл за компьютер.
И ничему не удивился.
* * *— Мрачное местечко… — Света поёжилась. — Если нас тут подстрелят и закопают, никто никогда не найдёт.
Место и впрямь навевало нехорошие мысли. Повинуясь указаниям похитителей, они проехали в соседний Московский район, граница которого проходила по железнодорожной линии, и оказались на самой окраине города. Дальше была КАД, а за ней начинались пригородные поля. Свернули в какой-то глухой проезд, заасфальтированный в прошлом веке и с тех пор не ремонтировавшийся. Долго ехали по нему: мимо глухой стены гаражного кооператива, а потом — мимо высокой бетонной ограды с колючей проволокой на гребне. Виктор объяснил, что за нею находится отстойник поездов метро.
Проезд закончился тупиком, упёрся в преизрядную гору мусора, надо полагать, здесь имела место несанкционированная свалка… Последовал новый звонок, новые указания, пришлось оставить машину и пробираться пустырём, обойдя мусорный Монблан.
Пустырь порос прошлогодним бурьяном и был завален всевозможной дрянью… Даже сейчас, холодным весенним вечером, окружающие ароматы вполне соответствовали мерзкому пейзажу. А уж как тут благоухает жарким летом, даже представлять не хотелось.
Виктор мысль о том, что их здесь застрелят и закопают, отверг:
— До оплаты никто стрелять не будет, но нас неспроста гонят по этим буеракам. Гарантирую, что с другой стороны к месту встречи ведёт вполне цивильная дорога, по ней они приедут и уедут. А нас специально загнали на пустошь, для проверки. Не идёт ли кто ещё с нами… Грамотно работают.
— Откуда ты знаешь такие тонкости?
— Ну-у… люблю читать детективы.
Она не поверила, никогда не замечала за Виктором страсти к чтению. Но к лучшему, что знает…
— Думаешь, они действительно привезут Кирюшу?
— Пятьдесят на пятьдесят. Если собираются сыграть честно — привезут.
— У тебя есть оружие? — спросила Света напрямую. И уточнила: — С собой — есть?
— Да.
— Ты… ты собираешься… в них стрелять?
Слово «убивать» она не смогла выговорить — застряло на языке.
— Собираюсь, — мрачно подтвердил Виктор. — Когда начнётся, падай на землю и не вставай. Долгих перестрелок не будет, гарантирую.
Света резко остановилась. Виктор повернулся, удивлённо посмотрел на неё.
— Что случилось?
— Давай договоримся: если Кирюша там, ты не сделаешь ни одного выстрела, вообще не достанешь пистолет или что у тебя там. Я переведу деньги, заберу сына, и мы поедем домой. А потом делай, что хочешь, играй в Рембо и Терминатора, но без нас. Если ты не согласен — дальше я иду одна.
— Согласен, — медленно произнёс бывший. — Но с одной оговоркой: если они после обмена вдруг решат, что три трупа лучше троих живых свидетелей, тогда…
— Тогда стреляй. А если Кирюши там не будет, как мы узнаем… ну, если ты их всех…
Она вновь не смогла выговорить то же слово.
— Тогда не всех. С главным потолкую по душам. Ты отойдёшь подальше — зрелище неэстетичное.
— Нет, — жёстко ответила Света.
— Пойми, без этого…
Она прервала:
— Нет, я останусь. И буду смотреть.
Виктор удивлённо присвистнул и ничего не сказал.
Гнусный пустырь наконец-то закончился. Они вышли на берег Волковки — здесь она ещё текла в естественном русле, но невдалеке виднелся тёмный провал в высокой земляной насыпи, бетонная пещера, — там река ныряла под землю.
За речкой обнаружились признаки цивилизации: по освещённой дороге катили машины, вдалеке виднелась бензоколонка. Если версия Виктора справедлива, то они почти пришли: дальше, в людные места, их зазывать не станут.
Ждать новых указаний пришлось несколько минут. Когда они прозвучали, Виктор сказал:
— Хорошо, что фонарь прихватил. Лучше бы, конечно, приборы ночного видения, да кто ж знал…
— Они затащили Кирюшу в эту вонючую дыру?! — Света возмущённо кивнула на бетонный провал. — Я не смогу связаться с банком, откуда там вай-фай…
— Посмотрим… Возможны варианты… Пошли.
Войти в пещеру было не так-то просто: путь перекрывала металлическая ограда из толстых вертикальных прутьев, стоявших часто, даже ребёнку не протиснуться. Течение нанесло к преграде кучу всякого мусора, мёртвая, дурно пахнущая вода с журчанием обтекала завал. На берегах нижние концы прутьев были замурованы в бетонный пол. Вернее, под землёй берегов как таковых уже не было: с двух сторон поток стискивали не то чтобы набережные, но нечто отдалённо похожее — бетонные уступы шириной в пару шагов. Над водой они возвышались едва-едва — весна, самый разгар половодья.
Пещера казалась запертой надёжно, но, видимо, один из похитителей знал волшебные слова: «Сим-сим, откройся». Виктор потянул на себя третий с краю прут, и тот согнулся под прямым углом с неожиданной лёгкостью, опустившись почти до земли. Очевидно, внизу имелся шарнир, незаметный под слоем ржавчины. Свету вновь посетили прежние сомнения: ну когда же они всё успели так хитроумно подготовить? Но на долгие размышления времени не оставалось.
Ещё два прута повторили судьбу первого, открыв достаточно широкий проход. Инструкция предписывала войти и прошагать вперёд двести ярдов, но Виктор не торопился — водил лучом фонаря по сводам и стенам рукотворного грота, внимательно изучая пещеру.
Насколько можно было увидеть, туннель, поглотивший речку, тянулся прямо, ни изгибов, ни поворотов. Будь он ровным и гладким, укрыться и спрятаться здесь никому не удалось бы, однако своды и стены были сложены из одинаковых железобетонных конструкций — громадных полукруглых арок, опирающихся на берега. По краям каждой арки имелись дугообразные выступы, рёбра жёсткости, и по берегам тянулся ряд укрытий, расположенных через каждые четыре ярда, за каждым из которых мог спрятаться один человек. А вот двоим было бы тесновато.
Виктор притянул Свету к себе, зашептал на ухо:
— Внутри их нет. Они войдут следом, отрежут нас от выхода. Если всё пойдёт плохо — на пол не падай, может зацепить рикошет. Прижмись к стене за вон такой бетонной хренью, поняла?
Света молча кивнула.
— Пошли, — сказал он в полный голос.
И они пошли.
Вода катилась по ровному бетонному руслу практически бесшумно, и шаги отдавались громким эхом под бетонными сводами. Казалось, что кто-то идёт позади, дышит в затылок. Света порой оглядывалась, но никого не могла разглядеть на фоне слабо светлеющего входа. И всё равно не могла отделаться от ощущения, что за спиной опасность. Она поняла, что действие коктейля «Бодрость», или как он там называется, сходит на нет, но просить о второй порции не стала, не хватает ещё для полного счастья подцепить зависимость…
Виктор, если и испытывал тревогу, ничем её не выдавал. Шёл уверенно, не оглядывался, светил только вперёд. Фонарь он держал в руке, вытянутой в сторону.
Свет погас неожиданно, Света замерла на месте. Спросила негромко:
— Что случилось? Батарейки?
Он ответил, тоже понизив голос:
— Пришли. Примерно двести ярдов. Погрешность в несколько шагов, думаю, не критична.
— И что теперь?
— Ждём.
В темноте послышался лёгкий шорох — затем металлический щелчок. «Оружие, — поняла Света, — пистолет или револьвер… Боже, лишь бы он не понадобился здесь и сейчас, лишь бы всё обошлось без пальбы…»
Ждать пришлось долго. Свете казалось, что прошли часы с момента их появления в туннеле, но в действительности счёт шёл на минуты: когда ничего не происходит, они кажутся бесконечными.
В туннеле, у воды, оказалось холоднее, чем наверху. А может быть, её охватил озноб. Света натянула перчатки, подняла воротник, но всё равно дрожала.
Чуть позже сообразила, чего выжидают похитители: полной темноты снаружи. Светлое пятно входа поблёкло, слилось с окружающей мглой, и теперь даже человек с самым острым зрением не смог бы разглядеть входящих в туннель.
Но пока никто не вошёл. Либо вошёл, но никак не проявлял себя.
Прошло ещё несколько минут — или часов, или вечностей, — и Света услышала слабый, на грани восприятия, звук. Тихий-тихий шорох. Словно кто-то невзначай, вскользь, коснулся краем одежды бетонного выступа.
И тотчас же в мизинец отдался чувствительный толчок: напомнила о себе серебряная змейка. Света не удивилась, восприняла как должное. Тихонечко толкнула Виктора: дескать, слышишь? Он не ответил ни вопросом, ни движением. Наверное, услышал.
Ещё один тихий звук… Вроде бы чуть ближе… Но отчего-то Свете показалось, что донёсся он с другого берега. И как это понимать? Как планируют они осуществить обмен через водную преграду? Заставят их переходить вброд? Здесь неглубоко, но холодная апрельская вода, бр-р-р… Что-то они затеяли, в чём-то здесь подвох…
— Стоять! — громовым раскатом прокатился по туннелю голос Виктора. — Ни шагу дальше! Или я стреляю!
Ни о чём подобном они со Светой не договаривались… Виктор импровизировал, очевидно, тоже заподозрив неладное.
— Какую часть слова «стоять» ты не понял?! Объяснить пулей?!
Похоже, видел он в темноте не хуже кошки. Света, сколько ни всматривалась, не смогла различить никакого движения, ни на том берегу, ни на этом.
— Не боишься попасть в мальчика? — раздался голос из темноты. Эхо помешало понять, с какого берега он прозвучал.
— Его с вами нет!
— Ишь, глазастый… Здесь он, здесь, ближе к выходу.
Свете показалось, что говорит не тот человек, что звонил. Голос трудно опознать при здешней гулкой акустике, но строй фраз совсем другой.
— Осветите его фонарём, — приказал Виктор. — Так, чтобы я увидел.
Света почувствовала, как его ладонь давит ей на плечо; сначала не поняла, в чём дело, потом сообразила: он отодвигает её за бетонный выступ, в укрытие. Значит, всё плохо. Совсем плохо…
После паузы темнота ответила коротким смешком, неприятным, напоминающим не то хриплый лай, не то кашель.
— Хех, хех… Подловил, глазастый! Мальчика здесь нет. Но через два часа он будет дома. Хочешь — верь, хочешь — нет, мне всё равно.
— Вы не получите ни цента, пока я его не увижу.
— Хех… Мы своё уже получили. Догадайся, что? Не догнал? Вы и есть наш выкуп, ваши жи…
Конец фразы потонул в грохоте выстрелов. В тесном пространстве туннеля звучали они оглушительно, болезненно били по барабанным перепонкам.
Стреляли одиночными, но очень бегло, наверное, работал не один ствол, но Света слишком слабо разбиралась в таких вопросах, чтобы понять наверняка… Даже не пыталась понять.
Она прижалась всем телом к холодному бетону. В голове бились две короткие мысли: «Скорее бы всё кончилось… И как хорошо, что Кирюша не здесь…» Кольцо сжималось и разжималось на пальце резкими болезненными толчками, очень часто, в такт стрельбе, будто змейка реагировала на каждую летящую в их сторону пулю.
Совсем рядом громыхнули ещё два выстрела, яркие вспышки прорезали тьму — Виктор открыл ответный огонь. И тут же втиснулся к ней в укрытие, прижался, быстро заговорил, она услышала лишь обрывки слов, выпадавшие на паузы в пальбе: «…пай по тун… прикро…», но смысл поняла: отступай по туннелю, я прикрою.
Высовываться из-за укрытия и бежать под шквальным огнём показалось ей безумием. И страх родил злость на бывшего: говорил ведь, что долгих перестрелок не будет! Вот вам цена мужских обещаний.
Виктор резко отпрянул в сторону, и тут же рявкнул его пистолет, и ещё, и ещё… Ответная стрельба, напротив, стихла. Стороны поменялись ролями: теперь их противники были вынуждены искать укрытие.
— Беги же!
Кольцо прекратило бешеную пульсацию, словно тоже говорило: беги, путь открыт!
Она неуверенно шагнула из укрытия, сильный толчок придал ускорение, и Света побежала. Не слишком быстро, потому что трудно бежать, не видя ничего впереди, но, учитывая обстоятельства, её передвижение можно было назвать бегом. Опасаясь рухнуть в реку, она старалась держаться ближе к стене и оттого постоянно и болезненно ударялась плечом о бетонные ребра.
Далеко не убежала: пальба за спиной усилилась, вновь грохотали несколько стволов, и Света прекратила бег, не желая получить в спину шальную пулю — спряталась за ближайшим выступом.
Она мало понимала в перестрелках, но сообразила: бесконечно стреляют только пистолеты киношных героев, а Виктору пришлось сделать паузу, чтобы сменить обойму, и эти мрази вновь взялись за своё… А она, дура, бездарно истратила на сомнения и колебания половину отпущенного ей короткого срока.
Стрельба вроде бы стала пореже… Затем внезапно прекратилась вообще. Смолкли последние отзвуки эха. Наступившая тишина казалась оглушительной.
Света осторожно высунулась из-за укрытия, пытаясь понять, чем всё закончилось. Если Виктор… если его… что ей делать? Ведь за ней очень скоро придут или уже идут… Бежать вдоль подземной реки? Света знала, где Волковка появляется на поверхность — там, вдали, за Балканским центром. Так ведь наверняка на выходе тоже решётка, и никто не позаботился проделать в ней лазейку. Расстреляют, не торопясь, как крысу в крысоловке.
В темноте послышались негромкие шаги. И знакомый голос:
— Не бойся, это я.
И она чуть не расплакалась.
А потом всё-таки расплакалась, уткнувшись лицом в камуфляжную куртку.
* * *Работа была нетрудной, но изматывала бесконечностью и монотонностью. Выводила из себя. Прошлым летом Мишель Леру видела, как на огромных полях под Неаполем трудятся сборщики томатов, гастарбайтеры из Восточной Европы, и нынешний её труд оказался очень похожим: вместо тянущейся к горизонту грядки — бесконечный список Маш, Марий и Марусь, вместо спелых томатов — лица, лица, лица, лица, лица… Вроде и отличаются, но уставшему глазу все кажутся одинаковыми.
Нет, её нынешнее занятие даже превосходило своей монотонностью труды тех бедолаг-украинцев: они хотя бы могли схлопотать солнечный удар или укус притаившегося тарантула, хоть какое-то разнообразие. Мишель же напоминала самой себе станок, штампующий что-то нескончаемое, одинаковое и скучное. Пуговицы для штанов, например.
Она не умывалась три дня и столько же не чистила зубы. Спала иногда, урывками. Питалась изредка, не утруждаясь готовкой: брала из холодильника первое, что подвернётся под руку, и съедала тут же, за компьютером, рассыпая крошки и оставляя объедки. Пила много, опустошая потихоньку бар, но без фанатизма, глотала виски маленькими порциями, постоянно поддерживая себя в полутрезвом состоянии. Зато курила без меры, в горле першило от сигарет, окурки вываливались из переполненной пепельницы, рассыпались по столу, но Мишель не обращала на беспорядок внимания.
А ещё у неё три дня не было мужчины, и вот это Мишель чувствовала очень хорошо. И это раздражало больше всего.
А русских женщин Леру возненавидела. Лгут, безбожно лгут мужики-кобели, когда говорят о русских красавицах: им чем доступнее, тем красивее. Мишель россиянки казались отвратительными. Все до единой. Точнее, все они, все сотни и тысячи просмотренных лиц и фигур, слились в воображении Мишель в некое огромное и омерзительное мегасущество, в Русскую Бабищу, бесстыдно развалившуюся на шестой части суши, как шлюха на диване, раскинувшую жирные ноги от Курил до Карпат, нацелившую в небо две Джомолунгмы громадных сисек… Вагина Супербабы, бездонной пропастью разверзшаяся где-то в Сибири, глотала неосторожных европейских мужчин, как чёрная дыра глотает пролетающие мимо кометы, и Мишель с удовольствием вогнала бы туда кое-что твёрдое, длинное и фаллообразное: баллистическую ракету мегатонн этак на двести, например.