Секрет необыкновенной сверхинтуиции Чипа Дугласа крылся в том, что часть коры его головного мозга, из-за травмы или нездорового образа жизни матери во время беременности, была отнята бессознательным в угоду бОльших фоновых вычислительных мощностей. И пока нормальные дети познавали мир своим «Я», он незаметно для себя самого создавал его идеальную математическую модель. Иногда, гораздо чаще, чем полагается, некоторые фрагменты этой модели вырывались из цепких лап подсознания и по ошибке или же счастливой случайности задевали ту часть, в которой обитала личность Чипа, оставляя быстро тающий след, подобно пассажирскому лайнеру в небе.
Впервые в жизни оказав отцу сопротивление, дав отпор извечному тирану, мальчик вызвал в своем организме выброс в кровь такого дикого коктейля из гормонов и стресса, что подсознательному пришлось вмешаться в ситуацию неприкрыто и пойти на кардинальные меры. Еле заметный инверсионный след знаний за один миг превратился в плотный бурный поток, будто кто-то открутил кран на полную, и Чипа захлестнуло открывшимся ему доселе невиданным миром.
Вселенная — очень сложно устроенный, и в то же время, элегантный механизм, чьи шестерни и блоки при любых обстоятельствах, семь дней в неделю, без перерывов и выходных, выполняют свои функции, заставляя мироздание быть. И как бы ученые умы нашего голубого шарика, несущегося в бесконечной пустоте вакуума, не старались понять задачи и устройство этих самых механизмов, большая их часть все равно остается скрытой, недоступной человеческому пониманию. Но ученых винить в этом бессмысленно, ведь как бы усердно они не работали, их ограничивает одна определенная особенность человеческого мозга: мы, человеки, не можем представить себе вещи большей мерности, чем та в которой мы обитаем. Конечно, существуют отдельные математические теории на эту тему, но их абсолютная абстрактность не дает возможности увидеть картину в целом, осознать, что наш мир — это лишь малая часть огромного, бесконечно множащегося и разрушающегося, замыкающегося в себя ничто.
Мы, подобно нарисованным на листке бумаги человечкам из овалов и палочек, не способны выйти за рамки измерений, предоставляемых этим самым листом. Но Чип, благодаря уникальному устройству своего разума, или же благодаря его уникальной дисфункции, оказался тем единственным, кто смог осознать, что мир гораздо объемней чем кажется. Может быть, он не был так умен, как остальные дети. Может быть, он не был силен в науках, и не знал многих элементарных вещей, которые известны каждому нормальному школьнику, но он оказался именно тем нарисованным человечком, который смог повернуть голову и увидеть, что у чемодана вселенной есть скрытое дно, что их бесконечное множество. Он узрел весь масштаб.
Все те колоссальные знания, которые аккумулировал его необычный мозг долгие годы, собирая их из разрозненных и со стороны, казалось, несвязанных крупиц информации, дали ему понимание, простое и очевидное, как дважды два. Весь объем мироздания доступен нам, но мы не можем осознать этого, потому, что не знаем к нему дороги. Каждый человек может увидеть то же что и он, если поймет, куда и как смотреть. Нужно всего лишь повернуть голову. А когда знаешь расположение дорог, сделать первый шаг к цели не составит никакого труда.
Будь Чип немного умнее и дальновиднее, возможно, он смог бы стать новым Буддой, мессией XXI века, просветленным, ведущим слабые умы к истине, сквозь тернии несовершенства человеческого мировоззрения, но, к сожалению, он был целиком и полностью сыном своего отца. Эгоизм, глупость и вспыльчивость, через гены и потертый ремень исправно передавались в семье Дугласов из поколения в поколение.
Страх перед Биллом бушевал в крови мальчика. Перемешиваясь с адреналином, он призывал его бежать, скрыться в темноте, забиться в самый дальний и незаметный угол. В то же время жажда мести и расплаты за уничтожение Храма Фантазий требовала сатисфакции, ведь именно за ней он и вернулся домой. Эти два порыва, тянувшие Чипа в разные стороны, вдруг, объединились в один, скрепленный новым знанием. Мальчик понял, что теперь он сможет объяснить отцу свое одиночество, и для этого ему вовсе не нужны слова, ему просто нужно забрать его туда, где не ступала нога ни одного из ныне живущих или когда-либо живших людей.
Сжав воротник отцовской рубашки еще сильней, он снова потянул его, но на этот раз не на себя, а вглубь.
В один момент весь мир вокруг старины Билла схлопнулся, погружая его и Чипа в бесконечный вихрь калейдоскопичных отражений реальности. Мириады гостиных кружились вокруг, сливаясь вместе и отпочковываясь друг от друга, в нескончаемом и неосязаемом ничто.
Билл закричал. Точнее он попытался закричать, но воздух застрял в груди и спазм страха сжал его ребра до боли. Его глаза бешено вращались, ища хоть какую-нибудь зыбкую опору для поглощенного ужасом мозга. С каждой секундой Дуглас-младший, строивший из себя альфа-самца, агрессора с чьим мнением просто необходимо считаться, все больше и больше сдавал позиции, показывая кем он является на самом деле — всего лишь маленький, запуганный своим отцом, мальчик, который вот-вот расплачется и намочит штаны. И когда напряжение, казалось, достигло своего предела, Чип потянул его еще глубже.
Умопомрачительное вращение бесконечных гостиных сменилось темнотой, всепоглощающей и абсолютно тихой. В этом месте, а точнее в такой отдаленности от всех существующих мест, не было ничего. Чип привел отца к самому краю, к обрыву, которым заканчивалось бытие, скручиваясь и изгибаясь само в себя. Это было то самое место, которое должно было наглядно показать Биллу, как его сын одинок, именно здесь он и должен был понять… И понимание пришло к нему, но не то, на которое рассчитывал Чип.
При виде вселенского великолепия, которое не могло уложиться в его скудном умишке, Дуглас-младший сделал самый неправильный, но от этого не менее ожидаемый вывод. Он подумал, что бич всех алкоголиков наконец добрался и до него, что это сумасшествие, в которое он так неожиданно нырнул с головой — всего лишь приступ белой горячки, обман, вызванный дешевым пойлом в его старом и воспаленном мозгу. Но затем он увидел глаза Чипа, пристально смотревшие прямо на него. Это уже вовсе не походило на взгляд запуганного двенадцатилетнего мальчика, нет, теперь его карие глаза горели холодным огнем, проникавшим, казалось, в самое нутро и разъедавшим его изнутри, это были глаза дьявола.
Мысль о белой горячке потускнела и развеялась, сменившись новой, более дикой, но от этого не менее настырной: Мой сын — сам Дьявол. Наконец Билла охватила паника, она завладела им полностью, с головы до пят он пропитался страхом и потерял всяческий контроль над своим телом. Теперь им управляли лишь животные инстинкты и, вырвавшееся из оков разума, неуемное желание жить.
Более не осознавая происходящего, Дуглас-младший изо всех сил оттолкнулся от Чипа, тем самым разрывая тонкую путеводную нить, связывавшую их, и более ничем не поддерживаемый, не знающий дороги, устремился обратно, в родной слой реальности. Человечек из овалов и палочек возвращался на привычную поверхность бумажного листа.
«Он не видит, куда идти» — подумал Чип и бросился следом, но как ни старался, не мог нагнать отца.
Подобно ныряльщику, оказавшемуся на огромной глубине, отрезанному от воздуха и света, Билл изо всех сил греб к поверхности, не понимая, что может вынырнуть прямо в винты собственного корабля. К сожалению, именно это и произошло.
В опустевшем коридоре дома Дугласов с еле слышным хлопком материализовался уже протрезвевший и до смерти напуганный Билл Дуглас, а если быть более точным, то только его нижняя часть. Верхняя же находилась в гостиной и истошно орала.
В выходе из трехмерного поля реальности не было ничего сложного, это как сделать шаг влево или вправо, раз и готово. Но вот вернутся обратно — дело, требующее знания и ювелирной точности. Попробуйте представить себе вагон поезда, вращающийся вокруг вас и собственной оси с умопомрачительной скоростью, и в этот вагон нужно запрыгнуть, не переломав при этом себе все кости. Задачка не из легких, и Дуглас-младший, хоть и был предельно близок к успеху, но все же ошибся. Ошибка была незначительной, но роковой. Она привела к тому, что старина Билли вернулся в трехмерность на полметра левее, чем вышел из нее — прямо в стену. Он склеился с ней на атомарном уровне. Обои, гипсокартон, водопроводные трубы, все это намертво срослось с человеческой плотью, образуя на стыках новые химические соединения и при этом причиняя Биллу невыносимую боль.
Раздался еще один хлопок и в дверном проеме появился Чип. Понимая механику многомерных проекций на интуитивном уровне, он с легкостью вернулся на то же самое место, где и стоял, целый и невредимый.
— Что ты со мной сделал? — истерично заорал Билл, увидев сына. — Вытащи меня!
Странная картина, открывшаяся Чипу, испугала его, он отшатнулся и уперся плечом в дверной косяк. Он знал, что с человеком, который не видит дорогу, может произойти что-то плохое, но не был уверен, что именно. Теперь этот момент прояснился.
— А ну быстро вытащил меня! — продолжал орать Билл. — Не знаю, как ты это сделал, но верни все как было, сейчас же!
— Не могу, — практически шепотом ответил Чип, осознавая, что его отец проведет свои последние минуты в таком странном подвешенном состоянии.
— Что?!
— Не могу, — повторил он немного громче.
— Ах ты… — правая рука Билла по локоть была замурована в стене, и он мог только беспомощно вращать кистью, но левая оказалась свободна. Неожиданно он протянул ее к сыну и схватил его за горло.
— Если из-за тебя я подохну здесь, то ты подохнешь со мной! — прошипел он, сжимая пальцы.
Чип попытался вырваться, но тяжелая работа на заводе сделала руки старины Билла грубыми и сильными, а хватку крепкой, как у тисков.
По мере того, как Дуглас-младший проникался болью, раздираемых каждым неосторожным движением, внутренностей, его пальцы сжимались все сильнее и сильнее, сдавливая нежную плоть мальчишки.
Руки Чипа хаотично метались из стороны в сторону в жалких попытках ударить отца и высвободиться, но даже когда они попадали в цель, то никакого видимого эффекта не оказывали. Это сопротивление походило на отчаянную попытку рабочего, чью робу намотало на вал станка, вырваться из бездушных металлических оков, жаждущих перемолоть его в кашу.
Наконец, давление на горло дошло до той отметки, при которой просвета для воздуха больше не оставалось, и Чип начал задыхаться. Разноцветные круги поплыли перед глазами, знаменуя приход кислородного голодания, за которым следует смерть.
Несколько раз неловко ударив отца по голове, мальчик убедился, что это не оказывает никакого эффекта, словно колошматить стену, в надежде, что она упадет, и принялся шарить вокруг в поисках хоть чего-то походящего на оружие.
Удача (если отбросить все другие неприятности) сегодня была на его стороне. Пустая бутылка бурбона, которую отец оставил лежать на диване, удобно легла в ладонь. Чип сжал ее покрепче и со всего размаха ударил Билла по голове. Осколки фонтаном брызнули во все стороны, каменная хватка на горле ослабла. Чип, кашляя и тяжело дыша, рухнул на пол.
— Тварь! — еще истошнее завопил Дуглас-младший. — Дьявольское отродье! Иди сюда, ты никчемный кусок дерьма, — он размахивал рукой перед лицом мальчишки в тщетных попытках снова схватить его, но никак не мог дотянуться. — С самого начала я догадывался, что из тебя ничего путного не выйдет, с самого начала. Надо было бросить тебя в роддоме, как и хотела твоя мать!
Проклятья, сыпавшиеся из Билла, плавно перешли в стоны, и в уголке его рта показалась тонкая струйка крови. Резкие движения повредили что-то у него внутри и еще больше усугубили его и без того безвыходное положение.
Чип, лежа на полу среди осколков стекла, смотрел на своего отца, он видел, что его губы шевелятся, извергая очередную порцию брани, но он ее не слышал. В его голове по кругу, раз за разом повторялась та ужасная фраза: «Надо было бросить тебя в роддоме, как и хотела твоя мать… как и хотела твоя мать… как и хотела твоя мать…» И с каждым новым витком, с каждым новым повтором она причиняла ему боль гораздо большую, чем испытывал Билл, пытаясь вырвать себя из стены. Чип всегда думал, что мама любила его, что однажды она могла вернуться за ним, и забрать его с собой, выхватить его из мозолистых рук вечно недовольного отца. Но теперь и этот Храм Фантазий рухнул, и похоронил под своими обломками последние капли терпения.
Сцепив покрепче зубы и сжав в кулаке «розочку», оставшуюся от бутылки, Чип выпрямился, словно пружина, и нанес удар, быстрый, точный, смертельный.
Вытягивая старину Билла из рамок привычной ему реальности, Чип рассчитывал, что сможет достучаться до человека, прячущегося где-то очень глубоко под этой толстой шкурой из агрессии и хамства, но вместо понимания и сочувствия, в ответ получил только новую порцию грязи в лицо и крупный синяк на горле. Эта встряска помогла ему понять, что его отец абсолютно ничем не отличается от тех вандалов, которые надругались над заброшенным домом на пустыре, в двух кварталах отсюда. Не боясь ответственности за свои действия, они стянули с себя штаны, а вместе с тем и ширму, скрывавшую их настоящее лицо. Чип хотел обратиться к человеку внутри Билла, но не смог, потому, что в нем не было никакого человека, он был обычным говорящим животным, чье место в одном из шатров бродячего цирка.
Стекло, как хирургический скальпель, одним легким рывком вспороло сонную артерию, и кровь под давлением вырвалась наружу. Дуглас-младший издал странный булькающий звук и попытался прижать свободной рукой рану, но алая струя все равно пробивалась сквозь пальцы, пачкая все вокруг.
Чип равнодушно наблюдал за тем, как жизнь в глазах его отца постепенно угасала. Тиран, некогда казавшийся непобедимым и грозным, сейчас больше походил на собственную тень. С каждой секундой его движения становились все менее и менее отчетливыми, пока, он окончательно не замер, безвольно свесив голову, а по стене не расплылось огромное багровое пятно.
* * *Кори Литтл сидел в своем кабинете и никак не мог избавиться от странного ощущения, будто сегодня непременно должно произойти что-то плохое. Это как запах озона, появляющийся незадолго до того, как первые капли дождя коснутся земли.
Сложив руки лодочкой и упершись указательными пальцами в переносицу, он смотрел на металлическую табличку со своим именем и думал. Его очень заинтересовал тот парень, Чип Дуглас. Что-то подсказывало ему, что к этому подростку стоит присмотреться повнимательнее. Взять его, как говорится, под карандаш.
«У него очень агрессивный отец, — думал Литтл, вспоминая с какой силой Билл сжимал табличку. — Такой вполне способен навредить не только себе, но и ребенку. Пожалуй, позвоню ему сегодня вечером, просто чтобы убедиться, что все хорошо».
Дождавшись конца рабочего дня, Литтл, поглощенный раздумьями о судьбе молодого аутиста, вышел из здания школы, при этом забыв закрыть дверь своего кабинета на ключ — ни разу до этого не забывал.
Подойдя к своей новенькой и недавно отполированной Камри, он замер, теребя в руках брелок.
С того странного разговора утром прошло уже пять часов, а запах озона все никак не хотел выветриваться.
— Да, точно позвоню, — буркнул Литтл себе под нос и нажал на кнопку, отключающую сигнализацию. Фары автомобиля мигнули, и замок с еле слышным щелчком открылся.
Литтл уселся на все еще пахнущее новой кожей водительское сидение и завел мотор, но ехать не спешил.
— Ну позвоню я, и дальше? — он снова замолчал, а затем продолжил мысль. — Он и утром-то со мной говорить не хотел… К черту, это их личное дело, мне за такое не доплачивают.
Камри тронулась с парковочного места, и, вырулив на дорогу, затормозила на перекрестке возле светофора. Когда красный сменился желтым, а затем и зеленым, она оставалась неподвижной, и когда во второй раз загорелся желтый она продолжала стоять, мигая поворотником. Но в последний момент, перед тем как схема, проделав полный круг, зажгла снова красный, она все же поехала, но не в сторону квартиры Кори Литтла, а по направлению к старенькому одноэтажному дому Дугласов.
Осень укорачивает дни, и к тому времени, когда Литтл въехал в нужный район, закатный багрянец на небе сменился холодной синевой сумерек.
Кори не знал, что будет делать или говорить, когда доедет, но был уверен на все сто, что должен навестить Чипа. Его отец был весьма вспыльчивым и, скорее всего, страдал от алкоголизма. Такие реагируют на плохие новости непредсказуемо, и, если ситуация выйдет из-под контроля, то лучше, чтобы кто-то посторонний мог снизить градус или, по крайней мере, вызвать полицию.