Господин Иггер мрачно засопел.
— А вы шутница, миледи Гайдэ. Совсем как Лоран да Миро.
— Что вы, — мило улыбнулась я. — До господина начальника Тайной Стражи мне еще очень далеко. Да и не собираюсь я с ним соревноваться по части черного юмора. Думаю, одного такого «шутника» в Валлионе вполне достаточно.
— Не могу с вами не согласиться, — вздохнул командир. — Что мне делать, миледи, если завтра вы, вопреки всему, не появитесь в гостевом крыле?
Я ненадолго задумалась.
— Если что-то пойдет не так, вы все равно не сможете мне помочь. Но на всякий случай предупредите Нига, что, возможно, в скором времени его вызовет к себе Повелитель и пожелает настойчиво расспросить о том, что сегодня случилось в его покоях.
— Нигу стоит о чем-то умолчать? — деликатно уточнил господин Иггер.
— Напротив. Пусть расскажет обо всем, что видел.
— И о вашем внеочередном посещении сада тоже?
Я кивнула.
— Если я все правильно понимаю, Повелитель и так об этом узнает. Так что нет смысла что-либо утаивать. Тем более, обмануть его у вас не получится.
— Как прикажете, миледи, — снова вздохнул господин Иггер и отступил на шаг. — Прошу прощения за свою настойчивость — я понимаю, что своим присутствием отдаляю время вашего отдыха. Но мне, несмотря ни на что, тревожно оставлять вас одну. К сожалению, в болоте я где-то обронил следящий амулет, поэтому не смогу вам помочь, если что-то случится. И это, сами понимаете, абсолютно не добавляет мне радости.
— А у вас был с собой следящий амулет? — удивилась я.
— У всех у нас были. Но, видимо, наложенные на болото охранительные заклинания поспособствовали их потере. Владыка же не зря сказал, что постарался обезопасить свой мир от вторжения чужаков?
Я только понимающе вздохнула.
Да, мой амулет тоже безвозвратно утоп в этом треклятом болоте, и не было никаких шансов вернуть его обратно. Разве что Повелителя туда загнать и заставить просеивать липкую грязь в поисках семейной реликвии Каинноров? Или илэ Мариоло попросить испачкать свои коленки? Ха-ха. Забавное было бы зрелище… даже жаль, что я его никогда не увижу. Потому что даже если я сумею уговорить Владыку заняться поисками пропавшего амулета (который, между нами говоря, на фиг ему не сдался), то он просто загонит в трясину толпу добросовестных коарани и величественно взмахнет ручкой, заставляя их носом землю рыть. А я не настолько жестокая, чтобы обрекать ни в чем не повинных людей и нелюдей выполнять мои капризы. Несмотря даже на то, что утраченная сапфировая капелька значила для меня гораздо больше, чем для кого-то — не дающийся в руки Знак.
Э-эх…
Встряхнувшись и отогнав ненужные мысли, я решительно шагнула к выходу из беседки.
— До свидания, господин Иггер. Боюсь, я все-таки должна вас покинуть.
— Удачи, миледи, — негромко отозвался командир, больше не делая попыток меня задержать. — Я буду ждать вас два дня. Но если к тому моменту вы не вернетесь, я заставлю Нига открыть для нас портал в эту беседку и начну искать ваше величество самостоятельно. И вам, скорее всего, это не понравится.
Я на мгновение замерла. А потом медленно обернулась и пристально посмотрела на недобро прищурившегося валлионца.
Ого. Мне что, померещилось, или он действительно меня назвал…?
О-очень интересный феномен. Ну прямо-таки очень.
Наткнувшись на тяжелый взгляд собеседника, я прислушалась к его ощущениям, с удивлением обнаружила, что командир изрядно нервничает и с трудом сдерживается, чтобы не сболтнуть лишнего, после чего так же медленно наклонила голову.
— Благодарю вас, господин Иггер. За понимание и за… предупреждение. Я постараюсь уложиться в срок.
Командир быстро кивнул и отвернулся. А когда я, находясь в некоторой растерянности, вышла, зычным рявком вызвал в беседку Нига и почти сразу исчез в услужливо предоставленном телепорте.
Покачав головой, я мысленно вычеркнула из списка возможных проблем ЭТУ, и облегченно вздохнула. Ну наконец-то у меня снова есть хорошая опора. Не Фантомы, конечно, но доверять Иггеру можно, несмотря на всех его тараканов и прямо-таки фанатичную преданность короне. Если уж он меня признал и не побоялся открыто об этом заявить… все. Больше с ним трудностей не возникнет, и это замечательно. Потому что нет ничего более важного, чем надежный тыл, и люди, которые его обеспечивают.
И я приложу все усилия, чтобы не разрушить продемонстрированное сегодня доверие.
Глава 5
Мне снова снится сон — тяжелый, тревожный и чересчур яркий для того, чтобы быть обычным. Я томлюсь в тесной клетке, откуда нет выхода. Вокруг — мрачные черные стены, вздымающиеся на недосягаемую высоту, подо мной — такие же черные плиты, сквозь которые невозможно сделать подкоп, сверху — низко нависший потолок, заставляющий то и дело униженно пригибать голову. И я сижу в этой тюрьме годы… столетия… безнадежно исследуя холодный камень в попытке когда-нибудь отыскать хотя бы крохотный шанс на спасение.
Сжавшись в комок, я затравленно смотрю на окружающие меня стены.
Ненавижу… Аллар милосердный, как же я их ненавижу!
Да… когда-то эта ненависть была обжигающей. Когда-то она была сродни бурлящей лаве, готовой вырваться на волю при малейшей оплошности тюремщика. Но с годами бушующая ярость угасла, постепенно перекипела, притихла, смирившись с уготованной ролью узницы. Много раз потерпев неудачу, она все-таки сдалась на милость победителя. И теперь лишь изредка напоминает о себе вялыми всплесками недовольства. Например, такими, как сейчас, когда дежурящий снаружи охранник спит и какое-то время не может меня услышать.
Впрочем, какое мне теперь дело до этого смертного? Одного из многих, кто когда-то решил, что сумеет меня обмануть?
За время моего заточения их было немало — хитроумных двуногих существ, желавших меня подчинить. Двуличных, изобретательных, коварных… так много, что я уже даже не запоминаю их лиц. Сперва они внимательно смотрят, стараясь разглядеть то, что от меня осталось. Потом пробуют разговаривать. Просить. Говорить красивые слова и что-то обещать. Затем уже требуют, не получая ответа. Наконец, злятся и отбирают то, что им нужно, насильно, на удивление верно угадывая моменты моей слабости и точным ударом ослабляя меня еще больше.
Так было много раз. Одинаково. Противно. Лживо. Один и тот же сценарий. Одни и те же слова и увещевания. Один и тот же обман… но, к счастью, он никогда не длится слишком долго. Столетие-два-три — и смертные меняют друг друга, уступая почетное место тюремщика и гордо именуя себя Хранителем…
Глупцы. Настоящий Хранитель давно покинул меня и больше не откликается на зов. Когда-то давно он еще пытался сюда пробиться… а его младшие дети и сейчас еще стараются ему помочь. Причем иногда я даже слышу их жаркое дыхание возле своих границ и смутно ощущаю их тоску и безнадежное отчаяние… но они слабы… теперь они стали слишком слабы, чтобы сломать прутья моей темницы и помочь мне обрести свободу.
Увы. Надежды ни у кого из нас уже не осталось. Даже у меня. Впрочем, сил не осталось тоже — прошли тысячелетия с тех пор, как меня заключили в проклятую клетку. Немного, конечно, для того, кем мне доводилось быть, но если каждый миг от души забирать по кусочку — что от нее останется на исходе всего лишь одного тысячелетия? А что останется, если этих тысячелетий прошло не одно, а гораздо… гораздо больше?
Тяжело вздыхаю, с тоской оглядывая стены своей тюрьмы.
Я ненавижу ее точно так же, как и в первый день своего заключения. Но если тогда мне еще хотелось вырваться, то теперь уже все равно. Не осталось ни сил, не желания бороться… одна лишь тоска по утраченному еще вяло царапается внутри. И время от времени устало грызет неподатливый камень, который давит на меня, как могильная плита. Впрочем, мне действительно уже все равно. Я слишком давно так живу, чтобы обращать на нее внимание. Конечно, если такое бессмысленное существование можно назвать подобием жизни.
Наверное, только одно еще удерживает меня от последнего решения — драгоценность, доверенная Богами и волею случая оказавшаяся в заточении вместе со мной. Мой Знак. Мое Сердце. Мое самое уязвимое место, которое, тем не менее, до сих пор мне удавалось сохранить в неприкосновенности. Ни одному их тех, кто веками ждал моего согласия, это сокровище не удалось заполучить в полной мере. Коснуться ненадолго — да. Забрать часть моих сил, наивно веря, что это именно то, что они ищут — конечно. Для того, чтобы защитить свою душу, я пойду на многое, если того потребуют обстоятельства. Даже смирюсь со своей участью, сдамся, умолкну навеки, но никогда и при каких обстоятельствах не предам то, что так часто предают люди…
Как ни удивительно, обмануть их оказалось совсем несложно. Не зная, что именно искать, они с таким воодушевлением кидались на заманчиво яркий цветок, выдаваемый мною за истину, что какое-то время это казалось даже смешным.
Потом мне стало грустно.
Затем — все равно.
И теперь я лишь равнодушно слежу за тем, как раз за разом эти глупцы попадают в свою собственную ловушку, не в силах понять, что и я могу у них чему-нибудь научиться.
Впрочем, последний тюремщик превзошел всех остальных по части изобретательства. Таких настырных мне, пожалуй, не доводилось видеть. Уже два века с половиной прошло, а он все еще упорствует. Пытается чего-го добиться. Настаивает. Часами просиживает на пороге моей тюрьмы и почему-то думает, что этого достаточно для того, чтобы вернуть утраченное доверие… да, однажды он совершил то, что казалось невозможным, но, видимо, лишь потому, что и сам не понимал, что творит. А когда опомнился, стало уже поздно что-либо менять, хотя, наверное, только это в один из дней удержало меня от того, чтобы забрать его жизнь в уплату грехов целого рода…
Возможно, кто-то скажет, что я к тому просто сжился с мыслью о плене, побоялся рисковать тем, что имею, и, наверное, будет в чем-то прав. Потому что единственный раз, когда человек полностью мне открылся, став таким же уязвимым, как я, мне пришлось оставить его в покое. Да, мне хотелось его уничтожить. Хотелось так страстно, что я едва сумел остановиться. Но все-таки, несмотря ни на что, мне удалось удержаться от этого сомнительного решения. А потом я просто привык к тому, что он по-прежнему рядом и все еще чего ждет, просит, разговаривает, увещевает.
Впрочем, сейчас мне уже нет нужды слушать его речи или ждать от него понимания. Его время давно прошло. Его шанс безвозвратно упущен. Предательство… еще одно. Абсолютно такое же, как и раньше. А еще высокомерие. Нежелание принимать истину. Неправильная сила. Неправильный дар. И, что самое главное, неправильные устремления… воистину он — достойный потомок своего проклятого рода. Не умеющий не слушать, ни смотреть, ни замечать важных деталей. Совсем как ОНИ. Он так же самоуверен. Холоден. Равнодушен. И даже тот единственный раз, когда я сумел заглянуть в его душу и не стал ее трогать, не дает ему права что-либо требовать.
Да и разве мог бы потомок Проклятых стать моим Хранителем?
Мог бы удержать в руках то сокровище, которое так истово жаждет заполучить?..
Снова вздыхаю и угрюмо смотрю за зарешеченное окно.
Увы, но больше в моей тюрьме нет ничего интересного. Хотя недавно заглянувшая в него Пустота была оказалась близка к тому, чтобы отбить у меня охоту смотреть даже туда.
Впрочем, мне и Она уже не страшна. Вечная противница, соперница, сестра… такая же холодная и мрачная, как Бог, который Ее создал.
Я не осуждаю Ее. Отнюдь. Просто думаю о том, что было бы, если бы вчера Она сумела сюда ворваться. Сколько мне тогда удалось бы протянуть? Оборот? Два? Три? И что бы потом осталось от моего сокровища?
Кроме горстки праха, наверное, ничего — Пустоту не интересует ничто иное. А мне, наверное, все еще жаль было отдавать Ей самое дорогое, и только этим можно объяснить ту вялую попытку к сопротивлению. Правда, никто не ожидал, что до меня хоть кому-то окажется дело, но даже вмешательство извне, приведшее к поспешному уходу Тени, не способно ничего изменить.
Да, я чувствую сейчас в себе присутствие той крохотной искорки, которая сумела ненадолго отсрочить мою гибель. Она до смешного мала, но при этом поразительно упряма и безмерно любопытна. Она и сейчас не утратила своей индивидуальности. Прислушивается настороженно к моим вязким мыслям. Удивляется чему-то. Иногда хмурится. Мрачнеет, когда сознает, что раньше ей показывали лишь малую часть того, что действительно меня составляет. Ей не нравится это открытие. Ей тоже кажется, что это — обман. И тут она безусловно права. И правильно сердится, настороженно изучая мое древнее тело. Но, несмотря ни на что, она зачем-то старается во себе… вернее, во мне разобраться.
Пустое…
Наверное, ей просто повезло войти в мой карцер, минуя чуткого охранника. Но если поначалу мне показалось, что из этого может что-то получиться, то сейчас, видя ее отстраненность, я все больше склоняюсь к мысли, что и эта надежда оказалась ложной.
Почему?
Да потому, что кроха, поначалу зачем-то подарившая мне толику своих невеликих сил и не испугавшаяся моего общества, вдруг не захотела пройти обязательную проверку. Решительно отвернулась от дара, который до нее предлагался лишь единицам. Конечно, она не отказалась меня выслушать… точнее, она и сейчас продолжает меня внимательно слушать, что выглядит совершенно непонятным на фоне ее преступного бездействия… но, кроме сочувствия, я от нее больше ничего не жду. Хотя и отстраняться, наверное, уже не стану.
Какая разница, если она узнает чуть больше или услышит не только отголоски былой радости, которой мне не так давно удалось с ней поделиться? Какая разница, если вместо отживших свое чувств я покажу ей истинное нутро? И если она, наконец, узнает, что я давно и искусно умеют лгать? Причем не столько других, сколько себе самому?
Все равно это ничего не изменит…
Хочет она увидеть этот мир без прикрас?
Хочет понять, почему я упорно скрываю ото всех истинное положение дел?
Хочет смотреть на то, как я умираю?
Хорошо. Я дам ей возможность это увидеть.
Хочет почувствовать то, что чувствую сейчас я… пускай. Горечь от этого не уменьшится. А боль, хоть и станет чуточку легче, никуда уже от меня не денется. Как и тоска, и печаль, и тот мертвый груз похороненных в веках надежд, который тяжелой плитой давит на мои плечи…
Что? Тебе больно, незнакомая кроха?
Я же говорил, что ты напрасно упорствуешь.
Ты плачешь и кусаешь губы, чтобы не закричать?
Но я ведь никогда не утверждал, что это будет просто.
Тебя стало трудно дышать? У тебя тоже открылись старые раны в душе… ого… как их, оказывается, много… наверное, даже слишком много для такой крохотной искорки, как ты… и они невероятно глубоки для той, чья жизнь — лишь крохотный проблеск в глазах равнодушной Вечности…
Что?!
Кроха, да ты сумасшедшая, если предлагаешь взглянуть на тебя поближе!
Ты думаешь, это просто — вместить в себя настоящий Знак… ох… да как же тебя угораздило разделить эту тяжкую участь четырежды? Как, в пятый раз?! Нет… такого не может быть! Как ты еще живешь с этой ношей?! Молча?!
А ты шутница, кроха. Откуда же ты вдруг такая взялась?!.
Всматриваюсь в маленькую искорку внимательнее и недоуменно замираю.
А она меня не боится. Странно. И ее не пугают ни моя древность, ни слабость, ни обреченное смирение.
Ей не нравится то, что я сдался. Ее безмерно раздражают моя покорность и безразличие. А еще она до крови кусает губы, чтобы понять, почему именно это произошло…
Эх, кроха… какая же ты еще наивная. Сколько веков я ждал того, что сумеет меня хотя бы услышать, не говоря уж о том, чтобы понять и разделить со мной Вечность. Вот ты понимаешь… вроде бы. Конечно, как бы не поняла, если до меня с тобой уже пять раз говорили мои старшие братья и сестры. Интересно, что они в тебе нашли? Такая маленькая, слабая, двуногая человечка… хотя нет. Кажется, я ошибочно посчитал тебя человечкой — в твоих жилах течет кровь не только смертных, но есть и некая толика кровь оборотней, очень необычных магов, одному из которых разрешено напрямую обращаться к Тени. А еще там есть…