— А…
— И даже если бы ты не была моей истинной парой, я бы все равно закрыл тебя.
— Но почему…
На этот вопрос мне не ответили. А я еще раз убедилась, что поцелуй придумали мужчины, потому что не нашли другой способ закрывать женщинам рот.
Из него мы оба вынырнули, как из-подо льда. Практически задыхаясь. Дэн смотрел на мое лицо широко распахнутыми глазами, будто видел впервые. Он медленно провел пальцем по скуле, потом ниже, почувствовал биение жилки на шее, а затем коснулся губ.
Мое дыхание, прерывистое и тяжелое. Его шальная, мальчишеская улыбка. С этим сумасшедшим фениксом было все не так. Не по правилам. И его вырвавшееся признание — не исключение.
— Я чувствую себя стариком-извращенцем, который соблазняет молоденькую лессу. Но ничего не могу с этим поделать. Рей, ты сводишь меня с ума!
— Это кто кого еще совращает! — Я невольно улыбнулась.
Но от моих слов Вердэн лишь посерьезнел:
— Я не шучу. Сначала думал, что ты — просто чрезмерно наглая и настырная девица, которая умудрилась воспользоваться ситуацией и захомутать моего наивного братца. Вот только когда он не ринулся тебя спасать…
Я как-то сразу вспомнила, что еще недавно Вердэн обещал меня придушить, и отнюдь не метафорически.
— Но ты не выходишь у меня из головы, причем настолько, что я начал подозревать себя в нездоровой тяге к дет…
Моя ладонь прижалась к его губам, не дав договорить.
— Не стоит произносить слов, которые бы побудили меня к действиям.
— А может, я этого и добиваюсь? — иронично вздернул бровь Дэн.
— Тогда я готова и жду неприличных предложений. — Про себя лишь усмехнулась: играть в вопросы с той, у кого бабушка — коренная одесситка? Я вас умоляю…
— Тогда предлагаю найти для начала тапочки. Пол холодный, и ноги мерзнут… — не остался в долгу Вердэн.
— Нет, Дэн, это уже перебор! Таких неприличных предложений я еще не получала! — И лишь сказав это, я поняла, как прозвучало его имя: с придыханием, интимно.
Глаза феникса хищно блеснули:
— Если ты это повторишь сейчас еще раз и на выдохе, то будешь виновата.
— Я? В чем?
— В моей бурной фантазии, — честно признался феникс и, развернувшись, больше не говоря ни слова, босиком пошлепал в ванную комнату. Лишь когда он почти скрылся за дверью, я услышала: — Дэн… какое приятное сокращение от Дэниэля…
Я лишь улыбнулась.
Пока феникс отфыркивался в ванной, нашла гардеробную. Обнаружить в ней пижаму я, конечно, не рассчитывала, и оттого была удивлена, узрев приличный комплект из фланелевых штанов, рубахи и спального колпака. Причем невинного голубого цвета с рисунками плюшевых мишек в разных стадиях засыпания, явно мужского размерчика.
Второй такой пижамы не нашла и посчитала, что в столь просторной одежке я, если не утону, то захлебнуться могу легко.
Когда же ванная освободилась, я с добычей под мышкой гордо прошествовала в комнату омовений. Глядя на пижаму, Дэн даже не пытался скрыть улыбку.
— Рад, что ты оказалась не приличной, но здравомыслящей девушкой, — выдал пернатый. — У меня сил нет даже несколько шагов сделать, не то что тебя проводить до того доходного дома, где ты снимаешь комнату.
Вот ведь! Слов нет. Это его заявление напомнило мне, как бабуля ответила на воздушный поцелуй деда. «Вот же ж лодырь!» — припечатала тогда она. И это ее мудрое высказывание было сейчас как нельзя уместно.
— Так ты и не спрашивал, останусь ли я ночевать, — начала в отместку. — А при отсутствии альтернатив…
Дэн нахмурился и все же, поддавшись на провокацию, посерьезнел и спросил:
— Хорошо… Рей, ты не желаешь остаться?
— Остаться в девках, в дураках, друзьями или до утра?
Его грозное: «Рей!!! Ты издеваешься?» — стало лучшим бальзамом для женского самолюбия, когда я, спеша покинуть поле боя, захлопывала дверь ванной.
Зато мое триумфальное появление через десять минут сопровождалось аккомпанементом посапывания. Дэн беззастенчиво дрых, разлегшись на середине кровати, даже не удосужившись одеться. Мокрое полотенце, что он обернул вокруг бедер, выходя из ванной, было небрежно брошено на спинку стула.
Ну вот, еще недавно чуть ли не в любви признавался, а сейчас… спит. Подозреваю, что такими темпами через пару лет на просьбу поцеловать этот пернатый будет вопрошать: «Что это за оргии на пятом году семейной жизни?»
Но додумать мысль мне помешал собственный зевок. Столь глубокий и проникновенный, что я решила: все же что-то общее у нас с Дэном точно есть. Например, желание выспаться.
Перина оказалась мягкой, подушка — чуть прохладной и с едва уловимым ароматом лаванды. Я не заметила, как уснула. Уже на границе дремы и яви почувствовала, как меня обнимает и притягивает сильная рука, поправляя край съехавшего одеяла. «Спи, мое любимое чудовище», — услышала уже сквозь сон…
А утро началось с писка Энжи. Крысявка скакала сайгаком по одеялу и экзальтированно верещала:
— Как ты могла! Оставить меня! Одну! Я весь город пробежала за тобой! С тремя котами помойными подралась и одного крысюка, решившего меня обесчестить, покусала, а ты! Ты! Ты тут нежишься на пуховых перинах… — Выпалив все это, она осмотрелась и уже чисто женским, заговорщицким тоном вопросила: — Ну что, у вас с этим шпионом что-то было?
Я окинула сонным взглядом постель. Смятые простыни там, где вчера уснул Вердэн. За окном — рассветная дымка раннего утра.
— Нет, ничего такого не было… Мы просто болтали о ерунде, смеялись и подначивали друг друга, а потом легли спать, а Дэн обнял меня и укрыл одеялом…
— Ничего не было… — глубокомысленно изрекла крыса. — Знаешь, по-моему, это даже больше, чем просто переспали.
Я задумалась над ее словами. Тем временем Энжи встряхнулась, встопорщила усы и, вильнув хвостом, добавила деловым тоном:
— А в этом доме есть что съестное?
— Думаю, что на кухне — наверняка.
— Тогда чего же мы ждем? — Крысявка была полна энтузиазма, как и мой голодный желудок.
Делать нечего — придется провести рекогносцировку местности с целью захвата трофеев.
Мы с Энжи, тихо отворив дверь, крадучись двинулись по коридору. Залы и гостиные, еще пустые в этот ранний час, нас неимоверно радовали. Вот только акустика была в этом царстве, где еще правил Морфей, изумительная. Можно было услышать не только нечаянный скрип половиц, но и дыхание крысявки. Именно поэтому разговор, что шел за дверями кабинета, достиг наших ушей.
Как говорила моя бабуля: «Любопытство — не порок, а способ самообразования». Я же считала себя девушкой, не чуждой тяги к званиям. Тем более если это касалось Дэна.
Едва мы приблизились к плотно закрытым дверям и прильнули к замочной скважине, как из недр кабинета послышалось:
— Ты не посмеешь! — Слова — как удар хлыста.
— Я так решил, — уверенный голос Вердэна.
— Не мне тебе объяснять, что назад пути нет. Ты присягал короне, — все тот же хлесткий, как бич, голос.
— Я не отказываюсь от присяги.
— Но и выполнить клятву ты не сможешь. Это выжжет твой дар. К тому же ты о ней подумал?
— Именно поэтому я и сообщаю, что дело, которое я сейчас веду, будет последним.
— А ты не забыл, что за вход в мой отдел — золотой, а за выход — два? — насмешливо протянул незнакомец, а потом с поучительной интонацией добавил: — К тому же что ты можешь дать наивной восемнадцатилетней девочке? Старых врагов, что имеют на тебя зуб? Сомнительное темное прошлое? Да это юное создание сбежит прочь, едва узнает, что тебе приходилось лгать, подкупать, обманывать, трахаться, убивать, чтобы добыть нужные сведения. Послушай моего совета: сделай ее своей любовницей, без огласки. В конце концов, пусть даже она родит от тебя, но чтобы твои враги о ней не знали…
— Вы уже не мой наставник, мессир Раун, — все так же упрямо гнул свое Дэн. — Да вам и не понять, что значит истинная пара.
— Это я-то не понимаю? — вскипел мужчина. — Твоя мать была моей истинной парой! И ты — наш внебрачный сын, которого крауф Вердэн признал своим! А иначе, думаешь, почему вы с Альтом столь не похожи?
Повисла пауза из тех, когда воздух буквально можно резать ножом. Я не дышала. Энжи, кажется, и вовсе превратилась в прижизненный памятник самой себе.
— Даже так? — разорвал тишину охрипший голос Дэна.
Я лишь поразилась выдержке феникса. Ни гневных тирад, ни звука мужской пощечины, именуемой в простонародье хуком… Хотя как по мне, собеседник Вердэна ее заслужил.
Визитер пришел к такому же выводу, его баритон уже не брал высоких октав:
— У тебя железная воля, как у клинка. Недаром я ковал тебя столько лет. И хочешь сейчас уйти? Ты давал клятву служить стране, императору…
— Я от своих слов не отказываюсь, — голос Дэна звучал натянутой струной. — Служить можно и в войсках, и в министерствах. Что же до вашего утверждения, мессир Раун… Я чту своего отца крауфа Вердэна, кем бы он ни был мне по крови.
Не знаю, какие именно слова зацепили собеседника больше, но ударил он прицельно, по больному:
— Значит истинная пара… зов тела, которому нельзя сопротивляться. Тогда послушай меня, сын, — сделал он ударение на последнем слове. — Я тоже был когда-то молод и горяч, юный полуфеникс без гроша за душой. По законам империи — равный с остальными. На деле — мне не светило ничего. Я увидел Майну, твою матушку, стоя за прилавком кондитерской, куда она зашла со своей дуэньей. Наши взгляды встретились. Мы оба вспыхнули, как мотыльки, попавшие в пламя. А потом были тайные встречи, краткие ночи и плод нашей любви. Когда я узнал, что Майна беременна, я предложил ей бежать. Тайно обвенчаться в храме… Но она испугалась. Испугалась бедности, изгнания из рода и вышла замуж за того, на кого указал ей отец. Вердэн, уже тогда немолодой крауф, согласился признать тебя, своей рукой запечатлел на твоем младенческом запястье вязь рода. Тогда-то я и понял, что истинная пара — это не любовь, это зов плоти. Урок, который я получил, помог мне. Я стремился доказать всем, и в первую очередь себе, что смогу добиться в этой жизни многого. По иронии судьбы мой сын попал ко мне в отдел и сейчас стоит передо мной. А я вижу в тебе себя…
— Нет. Не себя. Она — не только моя истинная пара. Я люблю ее. — Его слова, полные решимости, прозвучали с отчетливой яростью. — Даже если бы она не оказалась той единственной, с кем я могу не контролировать себя, отпустить огонь феникса на свободу, я бы все равно пришел к вам и сказал то же самое, что и сегодня.
— И когда же ты успел в нее влюбиться?
— Когда начал ее душить.
Мессир поперхнулся и закашлялся.
— Однако… — Но все же он оказался на диво упертым в своем стремлении заставить Дэна сомневаться в правильности своего решения: — Допустим, ты ее любишь. Но любит ли она тебя? Ведь вполне может статься, что ты ей интересен только как обеспеченный муж.
Этот мессир уже изрядно меня разозлил. А его вопрос и вовсе оказался последней каплей.
Я толкнула дверь и гордо вошла в кабинет. Плевать, что на мне пижама с подвернутыми штанинами и закатанными рукавами, а я сама растрепанная и сонная.
— Дэн, извини, что вмешиваюсь, но я думаю, что тебе одному, без меня, засыпать не стоит.
— Простите? — не понял моей вводной речи мессир.
— Говорю, что труп землей Дэну одному засыпать не стоит. Ваш труп.
— Да ты знаешь…
— А вам не говорили, что нет ничего опаснее, чем вставать на пути любящей женщины?
Мои слова тут же опроверг Дэн, оказавшийся между мной и начальником тайной службы. Его широкая спина заслонила меня от этого Рауна.
Мессир лишь усмехнулся, чем окончательно разозлил меня. В душе в тугой клубок сплелись ненависть и отчаяние. На ладонях сами собой начали проскальзывать сполохи оттенка обсидиана.
А дальше все произошло мгновенно: я ударила черной молнией в гостя. Вложила в этот порыв всю себя. Казалось, жизнь для меня не столь важна, как необходимость во что бы то ни стало стереть с лица визитера его наглую, уверенную улыбочку.
Я впервые осознанно позвала тьму.
Порыв ветра распахнул окно, словно камердинер — двери перед важной гостьей. Я почувствовала, что в меня вливается чья-то сила. Чужая, выжигающая вены изнутри. Она проходила через тело, выливаясь из ладоней черным потоком. Гость оградился щитами, Вердэн пытался до меня докричаться, а мне было уже все равно. А потом возникли две яркие вспышки, и я потеряла сознание.
Пришла в себя уже на руках Дэна в напрочь разгромленном кабинете. До слуха донеслось:
— Ты не предупреждал, что влюбился в ненормальную, поцелованную Смертью. Хоть бы сказал, что про труп твоя возлюбленная выражалась не фигурально.
Я открыла глаза и сразу же столкнулась с внимательным взглядом недожаренного гостя.
— Так, вопрос про безропотную невинную деву с тонкой душевной организацией снимаю, — буравя взглядом, начал Раун. — Признаться, на меня покушались неоднократно и разными способами пытались отправить к праотцам, но чтобы вот так, нахрапом, просто сырой силой выбить душу из тела… А вы знаете, милая барышня, что полагается за покушение на должностное лицо?
Если этот хмырь надеялся меня таким образом запугать, то он сильно просчитался. Налоговики, приходящие с проверками, — вот та вакцинация, которой наша фирма удостаивалась с завидной регулярностью. Я вспомнила Джоконду Анакондовну, и на моем лице появилась ее фирменная маска, которая отчего-то сразу жутко не понравилась мессиру. Он скривился.
А я начала как по писаному перечислять пункты, согласно которым случившееся нельзя представить в виде покушения:
— Если учесть, что вы не представились, то классифицировать вас как должностное лицо я не могла, — вещала я, опираясь на Дэна, который опять был в одних обгорелых ошметках одежды. — Во-вторых, имела место быть провокация, послужившая толчком к спонтанному выбросу дара. В-третьих…
Я толкнула речь минут на двадцать, обстоятельно расписав все нюансы того, как можно интерпретировать однозначную, казалось бы, ситуацию. Перечислив при этом с две дюжины пунктов, объясняющих, почему визитер в корне не прав. Когда я закончила, единственный вопрос, который задал мессир, был:
— Дэниэль, напомни еще раз, кто она? С такой извращенной, наглой, юридически подкованной фантазией я сталкиваюсь впервые. Вы, лесса, случаем, не из дипломатической канцелярии? Или из внутренней разведки? Среди своих я вас не припомню. Кто вас готовил? Натаскивал?
Я чуть не ляпнула, что главбух, но вовремя спохватилась:
— Я с отделения няньковедения.
— Что? — не понял собеседник.
— Младенческие колики, мокрые пеленки, груднички… — попыталась я донести до главы шпионского отдела мысль более наглядно.
А он… расхохотался. А Дэн лишь обнял меня сильнее и прошептал на ухо: «Ты ему понравилась».
— Знаешь, сын, — отсмеявшись, обратился к фениксу гость, — кажется, я начинаю понимать, почему ты влюбился. Если женщина ради тебя готова не только умереть, но и расстаться с молодостью и красотой, то твои чувства взаимны.
Он говорил и смотрел прямо на меня. Словно ждал, что вот я всполошусь, поняв: выплеск некромантской силы взял у меня дань. Но старого стратега подвело то, что я душой была не восемнадцатилетней. Это в юном возрасте внешность крайне важна. Когда же обнаруживаешь у себя утром первые морщинки, первые седые волосы, а весы неумолимо показывают, что хоть вес тощей коровы и упитанной газели примерно равен, но ты-то понимаешь, что цифры чем точнее, тем больше врут… Вот тогда-то ты учишься мириться с мыслью, что нет ничего вечного, в том числе и юной красоты, подаренной природой.
И сейчас, очнувшись и увидев краем глаза седую прядь, я приняла это как данность. Так и не дождавшись моей всполошенной реакции, мессир продолжил:
— Дэниэль, найди убийцу, который угрожает наследникам династий. Это будет твое последнее задание. — И уже мне: — Признаться, так сотрудников из отдела у меня еще не уводили. Подкупали, шантажировали, убивали, соблазняли, но угрожать главе тайной канцелярии смертью, если он не отпустит своего подчиненного? Отчаяния и смелости вам, лесса, не занимать.