– Можешь, но дай дружбану немного свободы, а то это всё начинает выглядеть странно.
Осознав мои слова, Бен передёргивает плечами и делает шаг в сторону кровати. Я приоткрываю дверь, выглядываю в коридор. Комната Артура снова заперта – он явно не заинтересован в том, чтобы подслушивать.
– Что ты решила насчёт Власа? – спрашивает Бен, когда я присаживаюсь на кровать рядом с ним, но на расстоянии достаточном для того, чтобы соблюсти некие негласные границы.
– Насчёт Власа? – переспрашиваю я. – В смысле?
– Ты дашь ему шанс, или что?
– К чему такие вопросы вообще?
– Я просто не хочу быть гавнюком в одиночестве, знаешь ли.
Бен хлопает себя по груди, видать, рефлекторно, ведь его форменная куртка висит в коридоре. Тогда он пулей мчится туда, а обратно возвращается шагом неуверенным, немного дёрганным. И что-то всё время подбрасывает в воздухе… квадратное и синее.
Сегодня с таким предметом я уже сталкивалась.
– Это всё, конечно, мило, – произношу я. – Но я сейчас не готова связывать себя узами брака…
– Смешно до истерики просто, – Бен скалится, зажимая коробочку для ювелирного украшения в кулаке. – Здесь не кольцо, Слава Богу, но проблемы мои это не уменьшает.
Бен подкидывает коробочку в воздухе, я ловлю её и сразу открываю.
– Ключ? – я осторожно подцепляю двумя пальцами аккуратное узорное золотое украшение в виде старинного ключа.
– Там ещё записка под бархатом.
Пока я разглядываю украшение, Бен забирает у меня коробочку. Вытаскивает из-под подкладки сложенную в квадрат бумажку.
– “Это ключ от моего сердца. Береги его. Я люблю тебя. Навсегда твоя, Поля”, – зачитывает Бен.
– Ключ от моего сердца? – я протягиваю Бену украшение. – Как пошло, вульгарно и…
– Мило, – перебивает Бен.
– Да, мило, – соглашаюсь я, теперь уже не кривя сердцем. – И как человек, который носит это, – я отодвигаю край кофты и демонстрирую Бену свой кулон со знаком зодиака, являющийся частью нашего дружеского соглашения с Кириллом, – заявляю, что подарки такого рода обычно значат очень много для дарящего.
– Для того, кто получает, тоже. – Бен спешно прячет ключ в бархатную коробочку. – Слишком большая ответственность. – Коробочка снова отправляется в карман куртки, и пока Бена нет в комнате, я быстро проверяю, нет ли сообщения от Вани. Ничего. Но я уверена, что он придёт.
– И ты хочешь скинуть на меня ответственность за принятие своего решения? – мой вопрос летит Бену прямо в лицо, стоит ему только снова показаться в дверном проёме.
– Может, если я увижу собственными глазами, что сложное и на первый взгляд плохое решение не всегда ведёт к неправильному исходу, я был бы чуть смелее.
Бен считает, что наши ситуации похожи, но он забывает учесть одну главную исходную: в прошлом настоящем ему уже везло быть любимым, хоть и не долго.
В отличие от меня.
– Боюсь, ничем тебе помочь не смогу, – произношу я.
– В смысле?
– Бен, я решила дать Власу шанс.
Бен долго смотрит на меня в упор. Моя комната отделяется от остальной квартиры, и несмотря на то, что я слышу, как кто-то звонит в дверь, как её открывают, как Артур с кем-то здоровается, это долетает до меня словно издалека: со дна колодца или другого конца тоннеля.
Всё потому, что в моей комнате сидят два человека, одного из которых, по его мнению, только что предали.
Именно это сейчас думает Бен. Может, это остаточный эффект от той связи, которая была между нами, когда мы отправились в прошлое, а может всё дело в том, что в последнее время я стала слишком хорошо его понимать, но сейчас я хорошо читаю его эмоции, и шанс ошибки стремится к минимуму.
Пустой, расфокусированный, затуманенный взгляд. Сильно сжатая челюсть. Дёрганное движение, которым Бен зачем-то хлопает себя по козырьку кепки.
Теперь он будет меня ненавидеть.
– И чего ты планируешь этим добиться? – спрашивает Бен. – Мучить парня до тех пор, пока сердечко не ёкнет в ответ?
В конце он усмехается. Поднимается с кровати. Встаёт у письменного стола, и, готовясь к приходу Вани, даже снова принимает расслабленное выражение.
Это похоже на издевательство.
– Я чувствую что-то к нему, – защищаюсь я, но так слабо, что сама себе не верю.
– Уже? – брови Бена ползут вверх и исчезают за отросшей чёлкой. – Быстро ты.
– Это было и раньше, Бен, – с нажимом настаиваю я. – Между нами было что-то, что помогло мне его понять и принять ряд решений, которые…
– Которые, раз уж на то пошло, привели нас сюда, – Бен щёлкает пальцами. – В мир, кстати, тебе до дрожи ненавистный. И что? Удачно всё срослось, по твоему мнению?
– По моему мнению, это не твоё дело.
Бен чуть дёргает головой, демонстрируя мне всё своё неодобрение. Завязывается немая перепалка, где он выпячивает челюсть и долго выдыхает, а я скрещиваю руки на груди и едва сдерживаюсь, чтобы не кинуть в Бена тапком.
– Слава, тут гости! – доносится из коридора.
Дверь в комнату открывается сразу же. В щели появляются две одинаковые головы.
– Здарова! – декларирует Даня.
Когда на своё приветствие, излишне пропитанное энтузиазмом, он не получает ответа, его улыбка сползает с губ.
– Братец, тут нас, похоже, не ждали.
Близнецы заваливаются в комнату, где и без их присутствия, благодаря заряженной атмосфере, почти не осталось места.
– Мы по приглашению, – напоминает Ваня, имея в виду моё сообщение.
Он ставит сумку мне в ноги, опирая её на прикроватную тумбочку, тогда как Даня, свободный от любого багажа, с разбегу прыгает на кровать позади меня.
– Так что за срочность, и, главное, важность, что ты даже точки в сообщении поставила?
– Меня это прям напугало, если честно, – подаёт голос Даня. – Точки… Кто сейчас вообще их использует?
– Грамотные и адекватные люди? – уточняю я, оборачиваясь на Даню через плечо.
Ответом мне служит его пренебрежительно наморщенный нос.
– Давайте к делу, – Ваня останавливается рядом с Беном. Глядит то на него, то на меня. – Что у вас произошло?
– Ничего, – я встаю, отхожу к окну. Так мне видны все ребята сразу, и не приходится вертеться на месте. – Просто есть разговор.
– Хорошо, – осторожно произносит Ваня, кивая. – Давайте.
– Только прежде мне нужно, чтобы вы дали два обещания: выслушать до конца и не рубить с плеча.
Ваня и Даня переглядываются. За эту секунду, я уверена, они мысленно успели обсудить больше, чем это возможно было бы сделать вслух.
– Ты знаешь условие, – Даня ёрзает в моей кровати, собирая под собой до этого ровно постеленный плед. Теперь он сидит со скрещёнными ногами. – Мы не даём обещаний, которые не можем выполнить.
– Если вы меня любите, у вас просто не будет другого выхода.
Мне не стоило этого говорить. Лица близнецов меняются до неузнаваемости, и я с опозданием, но понимаю, почему: в этом настоящем мы втроём слишком близки, чтобы не воспринимать подобные слова всерьёз.
– Вот теперь я действительно напуган, – тихо сообщает Даня.
– Ты начнёшь или я? – спрашиваю у Бена.
Но он всё ещё зол, а потому лишь отрицательно качает головой, прощается с близнецами и уходит. Когда пустеет его место рядом с Ваней, я вижу на столешнице предмет, которого там раньше не было.
Бен всё-таки решил послушать маму и вернуть пружинку девочке со шрамом на руке.
Критический рубеж. Глава 5
Первым, стоит мне только замолчать, высказывается Ваня:
– Всё это не имеет абсолютно никакого смысла.
Он стоит в позе: вес тела перекинут на опорную правую ногу, согнутую в колене, одна рука сжимает спинку стула до побелевших костяшек пальцев, другая покоится в кармане джинсов, – вот уже, кажется, целую вечность. Его абсолютная статика пугает меня даже больше, чем динамика Дани, который в течение всего моего рассказа умудрился смять плед на кровати до состояния огромного кома и скинуть его на пол.
– Хотя, – Ваня переводит задумчивый взгляд с брата на меня и обратно, и так несколько раз, пока наконец не выбирает моё лицо как основную контактную точку. – Теперь странные разговоры о воспоминаниях не выглядят такими странными.
– Какие ещё разговоры? – Даня соскакивает с кровати, цепляясь ногами за одеяло и едва не падая на пол. – Вы уже о чём-то таком без меня разговаривали?
– Ага. О симптомах эффекта бабочки.
– Это о фильме? – Даня морщится. – Амелия его обожает, поэтому мы смотрели его раз двадцать, но…
– Не тупи, – обрывает брата Ваня. – О пространственно-временном явлении. Славе было любопытно, почему она ничего не помнит, но при этом на тренировке умудряется махать руками и ногами далеко не в произвольном порядке.
– Я не уточняла, что говорю о себе, – поправляю я тихо и не так уверенно, как хотелось бы. Пожалуй, прежде чем ввязываться в разговор с одним из самых умных среди нас, стоило дважды подумать, не разоблачит ли он меня ещё на подступе. – Хочешь сказать, ты сразу понял, что я спрашивала далеко не теоретически?
– Были мысли, – Ваня пожимает плечами. – Но я решил оставить их при себе, чтобы не спугнуть тебя. А то вдруг ты бы снова от нас закрылась.
“Закрылась”. Я усмехаюсь. Ловко же он обогнул тему депрессии!
– Почему я всегда всё узнаю последним? – вмешивается Даня, максимально повышая голос. У меня даже мурашки по коже бегут.
– Вообще-то, вы оба – первые и единственные, кому я решилась выложить всё как есть, – говорю я. – Без недомолвок. Надеюсь, теперь некоторое моё поведение… – я откашливаюсь. Гордость и неспособность к признанию слабости перед другими встаёт поперёк горла. – … Точнее, его причины, стали для вас понятными.
– Ну да, – сообщает Даня. – Ты ещё неплохо держишься. Я бы на твоём месте вздёрнулся.
Он подходит к брату. Максимальная внешняя разница выходит на передний план, отражаясь во всём: в позе, во взгляде, в перекошенных губах, в сжатой челюсти.
– Спасибо за мнение, которого никто не спрашивал, наш ты оптимист! – прыскает Ваня.
Если раньше только он стоял передо мной, тогда как Даня ворочался сзади, на кровати, то теперь обе пары глаз пристально разглядывают меня, отчего становится неуютно. Знать бы, что творится у близнецов в головах. Не совершила ли я ошибку, когда посчитала их надёжными и, что более важно, готовыми к тому, чтобы поверить в…
Самой смешно, и даже вот она – улыбка. Бен прав: бред сумасшедшего всё, что с нами происходит.
Даже знаменитая Алиса и часа не продержалась бы в таких условиях.
– Я должен спросить, – и снова Ваня; как обычно, впереди планеты всей в лице своего близнеца, который пока ещё старается переварить услышанное. – И какая там у нас была жизнь?
Я ждала этого вопроса, но всё равно он гремит у меня в голове выстрелом в упор, без предупреждения и контрольного отсчёта до трёх.
– Мы с Даней были братом и сестрой, – начинаю я осторожно, на выдохе. Каждое слово – шаг вперёд по тонкому льду. – Даня отказался, когда за ним пришли стражи, я согласилась. А ты, – смотрю в упор на Ваню. – Ты, как и здесь, был членом оперативной команды “Дельта”, только… когда я пришла, у тебя не было сослуживцев. Они погибли на задании вместе с куратором команды.
– Как их звали? – сразу спрашивает Ваня заинтересованно.
– Тори и Паша. Они, как я помню, были парой.
– Единственные стражи с такими именами, которых мы знаем, сейчас в отставке по семейным обстоятельствам, – задумчиво произносит Даня. – Свадьба, ребёнок, декрет.
– К слову, мы и заняли их место в оперативной команде, – говорит Ваня. – То есть, вы с Даней. До меня хранителем в “Дельте” была Виола, но она провалила крайнюю экзаменационную сессию.
– Что ж, значит, в этом времени они тоже выжили, – я не хочу, чтобы близнецы могли различить расстройство в моём голосе, но мысли о возмездии со стороны естественного хода вещей, нарушенного уже не один раз, никак не оставляют меня. – А Феликс? Вы знаете кого-нибудь с таким именем?
– Не-а. – Ваня глядит на Даню. Тот в ответ пожимает плечами. – Не знаем… – Сам себя обрывает. Вздрагивает всем телом. – Погоди. – Теперь холодная золотая медь смотрит точно на меня. – Ты говоришь, вы с Даней были братом и сестрой… это как? И где был я?
– Мои родители постарались. После их развода встал вопрос о вашей опеке, и так вышло, что Дмитрий усыновил тебя, а мама – Даню. Вы даже не знали о существовании друг друга, пока я не вмешалась.
– Вопрос об опеке, – вторит Ваня, пробуя это ядовитое, горькое слово на вкус. – А наши родители, значит…?
Я не смогу произнести это вслух. Не хочу врать, но и признаться в чём-то подобном, пусть это случилось не по моей вине, кажется невыносимо тяжёлой ношей, к которой я никогда не буду готова. Хорошо, что Ваня умный и ему не нужны мои подсказки. Да и Даня тоже, правда, в отличие от брата, он зачем-то храбрится, фыркает, ведёт плечом, мол, ерунда какая-то! Я не могу спокойно смотреть на эту попытку защититься, больше напоминающую предистеричное состояние. Поднимаюсь с кровати, подхожу к Дане быстро, пока он не сообразил, что именно я хочу сделать, а я не передумала – и обнимаю его.
Крепко, как обнимала раньше, в мире, где мы часто были единственной опорой друг для друга.
– Прости меня.
Данины руки немного погодя обнимают меня в ответ.
– Ты, получается, спасла наших родителей, – произносит голос, но я не чувствую вибрацию чужой грудной клетки; потому что это Ванины слова.
Тяжёлый вздох и лёгкое дуновение ветра; это Ванина попытка сказать “спасибо”.
Прикосновение чего-то тёплого к моему плечу; это Ванина ладонь.
Так мы и стоим втроём, обнявшись, многим больше, чем нужно для того, чтобы просто приободрить друг друга: я, мой теперь уже не брат и юноша, который всё понял.
***
Антон произносит моё имя слишком чётко, чтобы сделать вид, словно я его не расслышала. Я напрягаюсь каждой клеточкой тела. Защитники начинают перешёптываться ещё громче, чем когда начали делать это после команды “Вольно”.
Антон находит меня взглядом в строю и коротко кивает, прежде чем добавить:
– Твой результат – сорок четыре.
Большая цифра, если не знать, что Антон оценивал каждое упражнение по десятибалльной шкале, а затем складывал все баллы для получения итога. У Бена – восемьдесят семь, и он остаётся в оперативной команде. Как и Лейла и некто по имени Кали, проскочивший на грани, но набравший свои восемьдесят.
Максимум – девяносто баллов. У меня сорок четыре. Это даже не половина.
По спине пробегает дрожь, а внутри – словно органы через мясорубку. Мне невероятно стыдно. Я чувствую себя глупой маленькой девочкой, по ошибке попавшей в класс для одарённых детей.
Где эта чёртова магия, когда она так нужна?
Я сжимаю левое предплечье пальцами правой руки.
Жаль, что клятва не может сделать меня невидимой.
– Тебе придётся оставить звание оперативника, – констатирует Антон. – Вакантное место в команде “Дельта” займёт…
Я перестаю слушать. Голос Антона в моей голове заглушает звук отрывающейся липучки шеврона. Никаких символов, слов или аббревиатур – лишь скромная белая буква “О” на чёрном фоне, не дающая преимуществ, но определённо точно заставляющая своего носителя чувствовать себя особенным.
Минус один ярлык. Плюс миллион проблем.
Шеврон в моих руках в фокусе, но я всё равно различаю носки ботинок подошедшего почти вплотную. Поднимаю глаза. Антон протягивает ладонь, я кладу на неё шеврон. Когда к разуму возвращается контроль, а Антон отходит обратно, я поворачиваю голову вправо, пытаясь выловить в строю один важный для меня взгляд.
Прошло уже два дня, Бен всё дуется. Даже рядом не встал, отделив нас друг от друга пятью стражами. Если ждёт извинений, может сразу оставить всякую надежду и начинать искать себе новую подругу.
– Ну? – спрашивает кто-то слева. – Как ты?
Я оборачиваюсь. Зелёные раскосые глаза, чёрные волосы до плеч. Выше меня на две головы минимум. Внешность ни о чём не говорит, как и не пробуждает в памяти какие-либо ассоциации.
– Чего?
– Я спрашиваю, не больно ли падать с пьедестала, принцесса?
Ладонь с коротко подстриженными ногтями, выкрашенными в чёрный, ложится мне на плечо. Хватка цепкая. Как клешня у автомата с игрушками в торговом центре.