– Жестокая ты женщина, – усмехаясь, сообщает Бен.
Я хочу задать ему встречный вопрос, но вспоминаю, чем кончился наш последний разговор, включающий в себя обсуждение его матери, и решаю заткнуться. Принимаюсь провожать мимо проезжающие автомобили взглядом, на четвёртой легковушке мне везёт; в подъехавшей к тротуару машине я вижу знакомую блондинку.
– Кто заказывал такси на Дубровку? – спрашивает Лия, опуская стекло пассажирского сидения. Дальше следует улыбка – для меня, и заинтересованный взгляд – для Бена. – Оплата по количеству занимаемых мест.
– Я не твой пассажир, – отвечает Бен.
Я кидаю сумку на заднее сиденье, сама плюхаюсь на пассажирское.
– Куда тебя забросить? – спрашивает Лия. – Где ты живёшь?
– Домой пока не хочу. – Я дёргаю ремень безопасности, но в итоге отпускаю его, так и не пристегнувшись. – Можем намотать несколько кругов по городу?
– Без проблем, – отвечает Лия.
Прохладный ветер заставляет закрыть окно. Всё это время Бен следит за моими действиями, а я, хоть и не гляжу прямо на него, но краем глаза различаю, что он берётся за третью сигарету.
Похоже на немой сигнал. Стоит ли мне за него волноваться?
***
Лия молчит. Из динамика магнитолы доносится бубнёж ведущего радиостанции. Мне нет дела до того, что он говорит, как и до того, что из музыки он ставит, но эта общая шумовая картина позволяет оживить тишину в салоне и сделать её менее напряжённой.
Кажется, я потеряла счёт времени.… Когда успело потемнеть? Не опоздать бы на дежурство!
Яркие огни фонарей, которые мы проезжаем, вереницей звёзд остаются у меня перед глазами, когда я отвожу взгляд на приборную панель. Лия держит положенный в населённом пункте скоростной режим, не превышая и на пару километров. Я снова задумываюсь о её реальном возрасте. В том настоящем спросить не успела, а здесь… как-то неудобно, что ли.
Мы не друзья – это себе приходится напоминать настойчиво, даже немного грубо.
– Когда мы виделись крайний раз, ты сказала, что позвонишь, но я думала, это всего лишь вежливость, – начинает Лия.
Она не делает радио тише, лишь повышает голос.
– Мне нужно было с кем-нибудь поговорить, – отвечаю я. – Моя подруга находится в коме, а парни… знаешь, их общество иногда бывает невыносимым.
Лия хмыкает, но кивает с пониманием. Я вспоминаю, что у неё есть младший брат по имени Лео. О том, что она наверняка имеет при себе далеко не одного ухажёра, напоминать не приходится: всё и так, как говорится, налицо.
На красивое, идеальное лицо.
– Ты не подумай, – Лия выкручивает руль в сторону, беря левее и перестраиваясь на соседнюю полосу для обгона идущего впереди грузовика. Пока мы проезжаем мимо, я успеваю разглядеть водителя – крупного белобородого мужчину в красной кепке, низко натянутой на лоб. Он, почувствовав мой пристальный взгляд, чуть поворачивает голову. У мужчины вместо глаз – два ярких оранжевых сигнальных маяка. Я вздрагиваю, когда мужчина подаёт звуковой сигнал, но не нам, а мотоциклисту, петляющему между. – Я рада, что ты позвонила. Общаться с кем-то из старой школы – это приятно. Я снова могу почувствовать себя обычной ученицей, а не подающей надежды перспективной студенткой. Мне не хватало этой простоты. Плюс, – Лия на секунду замолкает. – Ты же защитница. Это не только может обеспечить мне некие привилегии, но и изрядно потреплет нервы родителям.
Я усмехаюсь.
– Рада быть полезной.
– Это прозвучало слишком эгоистично, да?
– Нет, – качаю головой. – Это всё из-за… а, знаешь, не бери в голову.
Я гляжу на Лию. Она озадачена повисшей в воздухе недосказанностью. Слегка хмурит брови, продолжая пробегать глазами по каждому элементу дороги, по пейзажам, но участникам движения. Я чувствую, что обязана объясниться, но не знаю, с какого момента мне можно начать с Лией – здесь и сейчас не моей лучшей подругой. Признаться обо всём Ване и Дане было одновременно и сложным и самым простым делом в мире, потому что одного из них я любила раньше и могу открыто любить сейчас, а другой, когда-то спасший мою жизнь, здесь сделал бы это, – я почему-то уверена, – снова, без каких-либо сомнений.
Лия – другое дело. Ситуация даже страннее и тяжелее, чем с Кириллом, который всё ещё остаётся моей открытой раной.
Отношения с Ваней и Даней стабильны. Отношения с Кириллом – заданы на минимальный успех и с вероятностью в сто процентов сделают больно кому-то из нас двоих.
Отношений с Лией у меня попросту нет.
– Ты куда-то уезжаешь? – спрашивает Лия, бросая короткий взгляд в зеркало заднего вида. – Зачем сумка?
– Меня лишили звания оперативника, – сообщаю я. – Попросили освободить комнату.
– Ох, – Лия такого откровения явно не ожидала. – Мне очень жаль.
– Ничего, порядок. Всё, вроде как, вполне себе честно: оперативники должны быть способны защитить попавшего в беду, а я едва ли могу позаботиться даже о самой себе, так что…
Договорить не успеваю; Лия резко уводит машину к бордюру. Притормаживает, включает аварийный сигнал, глушит мотор. Отстёгивает ремень безопасности, поворачивается ко мне всем корпусом.
Взгляд: прямой, вопрошающий, – впивается в меня крепкой хваткой.
– Могу я быть с тобой предельно откровенна? – спрашивает Лия. Я киваю без опоздания, что, надеюсь, не вызовет у неё подозрений. – Мы не виделись несколько лет и вдруг встретились на парковке у моей новой школы. Ты за мной следила?
– Я… – все слова путаются, я не знаю, за что уцепиться в первую очередь.
– Ладно, не отвечай, – перебивает Лия. – Если бы у меня были реальные проблемы со стражами, они бы отправили тебя вместе с группой захвата, или ты сама была бы не так дружелюбна и сразу заломила мне руки за спину.
– Наверно, – неуверенно протягиваю я.
– Значит, мы остановимся на версии случайного совпадения? И сегодняшний твой звонок – это тоже всего лишь стечение обстоятельств?
Кажется, именно сейчас от меня ждут конкретного ответа, но я так быстро и так сильно потерялась в смысле этого разговора, что только и могу приподнять брови, выражая своё искреннее удивление.
– Не совсем понимаю, к чему ты ведёшь, – говорю я.
Лия принимается нервно дёргать рукав кожаной куртки.
– Я очень осторожный человек. – (А вот это я, кстати, знаю!). – Иногда доходит даже до абсурда. Но, и ты в курсе, нынче время такое – не очень спокойное для любого из миров. А ваш человеческий, как связующее звено – и вовсе окружён со всех сторон, причём не всегда доброжелателями. Поэтому у меня давно вошло в привычку между завтраком и утренней зарядкой проверять будущий день на наличие тёмных пятен.
– Тёмных…?
– Слепых зон, – отвечает Лия, не давая мне договорить свой вопрос, для неё ожидаемый и очевидный. – Это места во времени, представляющие собой особо густые разветвления. В таких зонах любое принимаемое решение может иметь до сотни тысяч различных исходов. В обычный день может попасться максимум два таких пятна, и то они, скорее, светлые, а не тёмные из-за редкости переплетений. – Лия чуть наклоняется вперёд. Я представляю, как она произнесёт следующее предложение таинственным голосом заговорщика. – Сегодня с утра я едва не умерла от удушения застрявшей поперёк горла овсянкой, потому что сегодняшнее пятно, которое показали мне карты, было похоже на огромную чёрную кляксу, готовую поглотить всё на своём пути.
– Ясно, – спокойно отвечаю я. Но на самом деле меня безумно распирает от вопросов. А ещё больше – от желания попросить её показать мне такую магию в действии.
Лия лезет на заднее сиденье, а когда выравнивается, размещает у себя на коленях дамскую сумку. Ещё мгновение спустя сумка опускается на резиновый коврик у педалей, а её место на коленях занимают карты со стимпанковским механическим рисунком на рубашке.
– Хочешь, попробуем? – спрашивает Лия, уже закончив с картами и переводя взгляд на меня.
На её худых бёдрах с трудом умещаются восемь карт рубашкой вверх. Лие приходится совсем перестать двигаться, чтобы те дождём не рухнули вниз.
Знаю, что нужно делать; помню ещё со своего сеанса с Алом, который и стал моим первым столкновением с тогда ещё незнакомым миром ведьм и ведьмаков. Поэтому сама первая протягиваю ей ладонь.
И всё повторяется вновь.
Когда я наконец могу моргнуть, прогнав лёгкую дымку, маячащую перед глазами, я вижу, что всё внимание Лии приковано к картам, которые я перевернула. Точнее, конкретно к одной. Её я сжимаю свободной рукой до состояния измятой бумаги. Ощущать шершавую поверхность я начинаю, лишь слегка разжав пальцы.
– Прости, – бормочу я. – Не знаю, как так вышло…
Лия выпускает мою руку.
– Не извиняйся. – Она сама забирает у меня измятую карту. Расправляет её рваными, дёрганными движениями. Всматривается в появившийся вместо чёрного фона рисунок. – Такое случается, когда.… Ой.
Лия вертит карту между пальцев.
– Что, ой? – переспрашиваю я.
– Не совсем то, чего я ожидала увидеть
Лия демонстрирует мне лицевую сторону карты. Первое, что я отмечаю – от складок и переломов, образованных из-за моей хватки, не осталось и следа. И только после обращаю внимание на сам рисунок.
– Я зашла чуть глубже, чем хотела, и за это прошу у тебя прощения. Но то, что я увидела… – Лия качает головой. В её глазах – нескрываемый ужас. – Тёмные пятна – они повсюду. Ни одно конкретное мгновение, а цепочка, и каждое открывает десятки тысяч исходов. Я, не буду врать тебе, Слав, такое вижу впервые.
На карте изображён одинокий символ: нечто среднее между цифрой пять и молнией. Больше – совершенно ничего.
– Это не похоже на что-то смертельное, – недоверчиво заключаю я, щёлкая пальцами по карте.
– Ты бы не торопилась с выводами, – сообщает Лия.
Уверенный тон её голоса – вот, что пугает сильнее рисунка. Она знает, о чём говорит, потому что рождена с этим даром в крови. Девочка, которая читает будущее по картам, наверняка привыкла к недоверию со стороны других, и оно совсем никак её не беспокоит, ведь она знает, что по итогу всё будет именно так, как она говорила.
– Расскажешь, что это значит?
– А ты хочешь? – Лия прищуривается. – Твоё недоверие может смутить мою магию…
Я непонимающе гляжу на девушку перед собой и на то, как за несколько мгновений на её губах появляется улыбка.
– Не издевайся надо мной! – я хмыкаю и легко толкаю Лию в плечо. В ответ мне она звонко смеётся.
Вот, по чему я скучала сильнее всего. Не по самому времени, проводимому со своей лучшей подругой, а по тому, как мне всегда с удивительной быстротой удавалось сделать её счастливой одним только словом или жестом, пусть даже глупым. В такие моменты и я сама, в каком бы состоянии не находилась, переставала грустить, поддаваясь шарму Лии.
Всё пошло по наклонной задолго до нашего возвращения в настоящее. Моя планета остановилась, когда сердце подруги отдало ей свой последний удар. Лия была моей звездой, и теперь, когда она снова светит, оказывается, что теперь нас разделяют триллионы световых лет.
Насколько несправедливо всё это по шкале от одного до бесконечности?
– Я всегда несу ерунду, когда нервничаю, – Лия трясёт головой, успокаивается. Больше она не улыбается. – Этот символ у Северного народа зовётся “аль-го-эз” и означает вмешательство чего-то постороннего и очень сильного в настоящее, прошлое или будущее. Это может быть проклятьем или, скажем, заклинанием, которое ты сама на себя наложила, если бы была в состоянии такое провернуть. Наименование символа буквально переводится как “потерявший свои внутренности”. – Лия проводит подушечкой указательного пальца по самому верхнему элементу символа – хвостику, как у пятёрки. – Аль. – Затем скользит к перегибу. – Го. – И завершает всё это круто выпуклой линией. – Эз. Потерявший свои внутренности. Потерявший свой изначально обозначенный путь.
Я откидываюсь на спинку сидения. Хочется забраться с ногами, обхватить коленки и, возможно, разреветься, но если я так сделаю, потом мне будет вечность не расплатиться за испорченный салон наверняка дорогого автомобиля.
Поэтому я просто перевожу взгляд на мигающую синим магнитолу, из колонок которой диктор начинает рассказывать о погоде на оставшийся день.
Ближе к ночи Дубров накроет сильнейшими за последние несколько лет осадками.
***
В медкорпусе для отбывания дежурства меня встречает куратор миротворцев – светловолосый кудрявый молодой мужчина по имени Сергей. Мне не посчастливилось видеть его в родном настоящем, но я хорошо помню Максима, взявшего на себя моё обучение на время пребывания в Огненных землях. Максим был достойным педагогом и прекрасным миротворцем, но чем темнее становится за окном и чем дольше я нахожусь рядом с Сергеем, тем сильнее я ощущаю пропасть, простирающуюся между двумя этими образами.
Сергей напоминает мне Марка: такой же добрый, учтивый, спокойный, тёплый человек. Максим никого мне не напоминает. В каком-то особом смысле он был уникальным. Я помню, как он злился во время моего первого в жизни собрания в стенах штаба и точно знаю, что типичные миротворцы так реагировать не должны.
Максим был нетипичным. Прямо как я. Жаль, что история моими руками стёрла его со своей карты.
– Ты окончательно поправилась? – интересуется Сергей. – Андрей очень рьяно выпрашивал у меня две недели больничного для тебя, и, честно тебе скажу, удалось ему это с трудом. – Сергей оглядывает моё лицо. Сейчас он видит ссадины на скуле от дневной стычки с Кали, но далеко не они привлекают его внимание. – Теперь я вижу, он не врал. Ты всё ещё выглядишь нездоровой.
Я вспоминаю похожие слова Валентина, которого тоже смутило моё состояние, и думаю о том, насколько чуткими являются миротворцы к окружающей среде и её обитателям. Я, быть может, и недостаточно хороша для защитника, но и близко никогда не доберусь до того уровня духовности и морали, им присущего. Можно прочитать все книги на свете и стать мастером по всем существующим боевым искусствам, но научиться быть готовым обнять и принять мир, каким бы ужасным он ни был – с таким даром можно только родиться.
– Может, кое-что осталось, – бросаю я осторожно. – Да и осень на дворе. Мама говорит, нужно есть больше фруктов и овощей, и я пытаюсь объяснить ей, что кетчуп – это тоже овощ, но она не слушает.
Сергей кивает с пониманием, но медленнее, чем это нужно для того, чтобы просто выразить свою точку зрения. Мою глупую шутку он и вовсе пропускает мимо ушей. Сергей оставляет меня сортировать медицинские карточки стражей в алфавитном порядке, а сам идёт к противоположному шкафу, где хранятся лекарства. Возвращается Сергей уже с пластинкой цветных таблеток.
– Витамины. Принимать утром за завтраком. – Я беру таблетки, прячу их в заднем кармане джинсов. – Кстати, с точки зрения ботаники, томаты – это фрукты.
– То есть, томатную пасту, с точки зрения этой самой ботаники, можно считать вареньем?
Сергей сдвигает брови. На его губах появляется широкая улыбка.
– Что-то вроде того, – смеясь, подтверждает он. – Ладно, юмористка, возвращайся к карточкам, и, прошу тебя, ничего не перепутай. Накануне у нас дежурство отбывал один хранитель, нарушивший технику безопасности в лаборатории, что, в свою очередь, чуть не привело к взрыву, и я думал, будет отлично доверить ему именно это задание, но вместо того, чтобы рассортировать карточки по направлениям и алфавиту, он сделал это по категориям болезней.
– Умники, они такие – всегда считают, что знают что-то лучше других.
Сергей ведёт плечом.
– Хранители просто излишне самоуверенны, – поправляет меня он. – Это не всегда плохо, но частенько демонстрирует их не с той стороны, с которой они сами этого бы хотели. Я уважаю их, так или иначе. Испокон веков именно на хранителях держится весь костяк системы стражей. Если бы у нас не было таких золотых умов, кто знает, куда бы нас занесло.
– А защитники? – спрашиваю я. – Что ты думаешь о них?
– Если хранителей я уважаю, то защитниками – восхищаюсь, – Сергей хлопает меня по плечу, но не убирает ладонь после, а лишь чуть толкает, поворачивая меня вполоборота. Мы оба смотрим в Нинину сторону. – Ты представляешь, какую силу духа нужно иметь, чтобы жертвовать своей жизнью каждый день?