Конечно, Сергей не имеет в виду конкретно Нину, ведь ей просто не повезло подчиниться соблазну. Но во всём её образе, в пожелтевшей сухой коже, в потускневший волосах, в истощённом лице обозначены те самые риски, на которые именно защитники должны быть готовы пойти: ранения, несчастные случаи, смерти.
– Хотя, о чём это я, – Сергей вздыхает, и я перевожу на него взгляд. – Конечно, представляешь. Ты же одна из них.
Разве?
– Ну да, – соглашаюсь я нехотя.
И возвращаюсь к карточкам, хотя ненавижу работу подобного рода. И Даня тоже; именно поэтому в нашей комнате всегда царил беспорядок – просто некому было превратить хаос в закономерность.
Сейчас для Дани этим занимается Ваня. А моя комната всё так же похожа на проекцию бардака в голове.
– Обрати внимание на карточки с красным ярлыком, – Сергей запускает руки в картонные обложки. – Их лучше вообще держать отдельно.
– А что с ними не так?
Сергей достаёт из уже выставленных по порядку карточек три папки с красным прямоугольником в правом верхнем углу. На обложке каждой карточки – фотография, имя, фамилия, год рождения и направление её держателя.
Одно из имён мне хорошо знакомо, и я задерживаю дыхание в ожидании ответа на свой вопрос.
– Особые случаи, требующие внимательного наблюдения.
– И сколько таких?
– На данный момент – тринадцать.
– Если я спрошу о диагнозе одного из них, – я киваю на карточки в руках Сергея, – это будет считаться разглашением врачебной тайны?
– Только в том случае, если сам больной не хочет, чтобы кто-то об этом знал, – Сергей откладывает карточки с красным ярлыком в пока пустующий ящик. – Кто тебя интересует?
– Лена Никитина, – моментально отвечаю я.
Лена, которую я знаю как близкую подругу Вани и умнейшую хранительницу, внешне не только красива, но и совершенно здорова. Что с ней может быть не так?
– Никитина, – повторяет Сергей. – Помнится, однажды она сказала мне, что не видит смысла в сокрытии своего диагноза, так как это всего лишь необычный процесс в её организме, пусть и не такой привлекательный, как рыжий цвет волос. Удивительно прямолинейная девчонка.
– Как и любой хранитель, – говорю я, переиначивая недавно сказанное самим Сергеем, но сохраняя общий смысл.
– Да, – соглашается он.
Замолкает. Оттягивает момент перед тем, как я узнаю ответ на свой вопрос? Неужели, всё настолько плохо?
– Она, вроде, встречается с Даниным братом? С Ваней, да?
– Нет. Они просто друзья.
– Знаешь, я ведь никогда не путал их, что удивительно, ведь внешне их не отличишь.
– Для меня они абсолютно разные.
– Вы хорошо общаетесь?
– Дружим с самого детства.
– И Ваня не рассказывал тебе о Лене?
Наверняка. Если, конечно, знает сам.
– Нет, – вру я. – Не думаю, что это такой уж секрет, просто не было подходящего момента.
– Его и не будет. К такому подготовиться невозможно. У неё опухоль головного мозга.
Как только Сергей произносит это, я понимаю – Ваня не знает. Он бы не смог держаться так стойко.
– Это ужасно, – тихо произношу я.
– Лена проходит курс лечения, – голос Сергея приобретает оттенок успокоения, убаюкивания. – Пока опухоль не разрастается, Лена в порядке.
– Почему нельзя просто вырезать её?
– Лена дала согласие на медикаментозное лечение, но от любого оперативного отказалась, заверив, что оставит подобный вариант на самый плохой случай.
– Думаешь, это правильно?
– Я думаю, каждый из нас сам способен принимать решение относительно своей жизни. Точка зрения медицины и точка зрения пациента не всегда совпадает. К тому же, Лена знает статистику: при полудоброкачественной опухоли слишком велик шанс рецидива.
На этом в разговоре ставится точка по обоюдному согласию. Сергей отлучается в соседнее помещение, а мне приходится по несколько раз перепроверить, не спутала ли я порядок карточек. Мыслями – теперь не здесь, а в теоретическом будущем, где Ваня проводит ночи напролёт у постели умирающей Лены. Не хочу думать, как сильно ему будет больно, но воспоминания без спроса бьют по черепной коробке. Когда “погиб” Кирилл, я была подавлена, разрушена, уничтожена, разбита…
Он был моим лучшим другом, а отношения Вани и Лены тогда, сейчас и, вероятно, в любом месте, где они будут сосуществовать, имеют гораздо больше граней.
Когда, – жаль, что не “если”, – этот мир потеряет Лену, мы потеряем Ваню. Другого исхода быть не может.
– Закончишь с этим, займёмся более интересной работой, – сообщает Сергей, возвращаясь. Он хлопает по задвинутым ящикам, отбивая быстрый, одному ему известный ритм. – Или, – Сергей облокачивается бедром на шкаф, – ты можешь немного вздремнуть. Тебе не повредит.
– Это же дежурство, – напоминаю я. – К тому же, скоро ночь.
– Я никому не скажу, – заверяет Сергей.
– Ладно. Спасибо.
Сергей отвечает улыбкой. Из тех карточек, которые я ещё не отсортировала, он быстро находит нужную: одну из самых пухлых, с множеством вложенных листов. Я не вижу её лицевой стороны, но по смятым уголкам узнаю в ней Нинину.
Так и есть. В подтверждение моим догадкам, Сергей идёт к койке Нины. Проверяет аппарат искусственной вентиляции лёгких, осматривает саму Нину. Вносит новые поправки в карточку, которые, как я уже успела изучить за многочисленные посещения, необходимо делать ежедневно, чтобы не упустить каких-то, пусть даже незначительных, изменений в её состоянии.
Я возвращаюсь к сортировке. Имена сливаются в яркие вспышки калейдоскопа, сменяя друг друга, когда я нахожу место для одной карточки и беру другую. Стоит только попасться знакомому, как я сразу, пока Сергей не смотрит, откладываю её в сторону, пряча под собственной курткой, которую, игнорируя крючки и вешалки, по приходу в медкорпус кинула на шкаф с выдвижными ящиками.
Я уже вижу, как выношу их из медкорпуса и провожу полночи за изучением. С этой самой секунды я решаю навсегда перестать быть пленником истории.
***
Когда с карточками покончено, до подъёма остаётся около пяти часов. Я решаю наконец отдохнуть, но выходит со скрипом. Несколько раз из дремоты меня выдёргивают страшные судороги в ногах, единожды – громкий хлопок за окном. В конце концов я сдаюсь, беру с тумбочки телефон, надеваю наушники и включаю музыку в надежде забыться. Но снова не выходит. Тогда я иду на кухню, где наливаю себе чай.
А по возвращению застаю в своей комнате полуночного гостя.
– Тоже не спится? – спрашивает Артур.
Он сидит на моей кровати, упираясь спиной в стену. Его лицо освещает экран планшета. В разъём вставлены наушники, и через них до меня доносятся обрывки диалогов.
– Ага, – я забираюсь на кровать и размещаюсь рядом с Артуром.
Он не убирает планшет, позволяя мне заглянуть в экран. Идёт какой-то фильм. Я не узнаю ни сюжет, ни актёров.
– Что пьёшь?
– Чай, – я протягиваю Артуру кружку. – Хочешь?
Артур кладёт планшет себе на ноги, принимая её. Делает глоток, морщит нос.
– С молоком? – Артур отплёвывается. – Гадость какая.
Я не успела ещё отхлебнуть, а потому сначала принюхиваюсь к тому, что сама же и налила. Странно. Не помню, чтобы добавляла сюда молоко. Такие напитки всегда были Даниной любовью, не моей.
Похоже, ясно, почему мне так плохо спится. Эта крошечная комната кажется огромной, когда я живу здесь наедине с собой.
– Что смотришь?
– Если честно, помню только, как последний раз вводил в поисковике: “Можно ли научиться играть на гитаре без гитары”, – Артур тычет пальцем в экран, сворачивая видео. – А это, похоже, какая-то социальная реклама.
– Не так уж и плохо, – я делаю небольшой глоток. Чай с молоком на вкус напоминает разбавленное мыло. – Тут могло бы быть порно, например.
– Уже просмотрено, – заявляет Артур с усмешкой.
Я толкаю его локтем в бок, едва не разливая чай на пижамные штаны.
– Можем посмотреть какой-нибудь фильм, – предлагает Артур. – Если хочешь и не собираешься пока спать.
– Давай.
– Есть какие-нибудь предпочтения?
Артур открывает фильмотеку. Я тычу пальцем в первую знакомую обложку, запуская фильм. Затем устраиваюсь удобнее, спускаясь чуть ниже по стене, обхватывая горячую кружку внезапно озябшими пальцами, кладя голову Артуру на плечо. Первые титры перед фильмом не успевают кончиться, как глаза начинают страшно слипаться. Я стараюсь держаться и даже залпом выпиваю чай для бодрости, но приятное тепло лишь сильнее меня успокаивает.
Не знаю, в какой момент засыпаю. Блаженный провал в темноту кажется минутным, когда толчок невероятной силы и чьи-то обеспокоенные голоса возвращают меня обратно в реальность. Я с трудом открываю глаза. В комнате светло из-за включённой лампы, но за окном всё такая же темень. У меня в руках уже нет кружки, а ещё до груди я укрыта одеялом, которое сейчас с меня стаскивает Артур. На нём самом уличная одежда.
– Что происходит? – спросонья мой голос тихий и охрипший.
Нужно откашляться и повторить вопрос.
– Собирайся, – раньше, чем я это делаю, Артур окончательно избавляет меня от одеяла.
Вместо него сверху летят джинсы и форменная куртка.
– Ты можешь объяснить, к чему такая паника?
– Команда “Дельта” на задании…
– Я больше к ним не отношусь, – перебиваю я. Закрываю лицо курткой, спасая глаза от раздражающего света. – Меня выгнали с позором, и я заслужила забыться сном!
– Слава, пожалуйста!
Затуманенный сном мозг пробуждается. В голосе Артура столько паники, что я за секунду оказываюсь на ногах.
– Никто не умер? – спрашиваю я.
– Не уверен, – несмело отвечает Артур.
Такой ответ не прибавляет скорости моим сборам. Я замираю с одной ногой, высунутой из пижамных штанов.
– Это как понимать?
Вспыхивает свет в коридоре. Мама с Дмитрием перекрикивают друг друга, разговаривая ещё с кем-то по громкой связи.
– Вы нашли его? – вылавливаю я вопрос.
– Там метры земли и бетона… я не знаю… мы пытаемся, но…
Я бы обвинила в обрывочных фразах плохую связь, если бы не слышала мертвецкую тишину между этими самыми паузами. Абонент не может говорить полными предложениями, потому что он на грани нервного срыва.
– Артур, – требовательно зову я. – Что происходит?
– Рухнул дом в старом квартале, на шум в котором поступила ориентировка, – произносит Артур на выдохе. – Даня с другим парнем, защитником, осматривали окрестности, а Ваня был внутри и сканировал этажи, когда всё произошло…
Я хочу закричать, но паника набрасывает мне на горло удушающую петлю. Я уже не думаю об одежде и выбегаю в коридор как есть, в одной штанине и футболке. Под сыплющиеся восклицания родителей, поправляю штаны, напяливаю кроссовки, хватаю с крючка явно не свою куртку и пулей вылетаю из квартиры. И только на улице я понимаю, что понятия не имею, где всё произошло и куда нужно идти.
Кто-то за спиной кричит моё имя.
Петля затягивается. Я хватаюсь за шею, но, разумеется, ничего не нахожу. Ничего, кроме медальона со стрелой.
“Мне очень жаль”.
Это не мои мысли.
“Кирилл?”
Я крепче цепляюсь за медальон. Под кожей пробегает лёгкий разряд тока.
“Это должно было быть предупреждением, а не казнью”.
Свободная ладонь сжимается в кулак, ногти больно впиваются в кожу.
“Я бы никогда… я ведь думал, что ты тоже придёшь. Стал бы я причинять тебе боль? Ты знаешь меня как никто, Рось…”
“Больше нет”.
Гуляющий сквозной ветер забирается под расстёгнутую нараспашку куртку и ворот футболки. Раздаётся глухой раскат грома.
“Я хотел, чтобы стражи перестали нам мешать. Вы не успели предотвратить убийство Дэвона, но оно в нашем списке не последнее, а значит всегда будет вероятность вашего неслучайного участия. Рось, мы не можем остановиться до тех пор, пока все должники королевы не будут найдены”.
Я поднимаю глаза к черничному небу, усыпанному созвездиями. Первая крупная капля падает мне на лоб меж бровей, спускается по носу к уголку правого глаза и прокладывает дорожку по щеке.
Остальные обрушиваются на Дубров сплошной водной стеной.
“Ты веришь в Бога, как я помню”, – говорю я в своей голове, но обращаясь к чужаку. – “Молись , чтобы Ваня выжил, а иначе я приду за тобой, где бы ты ни прятался”.
“Я буду ждать”.
Голос звучит обречённо. Кирилл знает, что я не шучу.
И я это знаю тоже.
Критический рубеж. Глава 6
Я стою у барной стойки, пью из почти опустевшего стакана до ужаса горький холодный чай и бросаю косые взгляды в сторону Бена, разговаривающего с неким Ливием: поджарым светловолосым оборотнем с зелёными глазами и неприятным оскалом. В стоящем вокруг шуме я не могу различить даже отрывков их диалога, но по тому, как улыбается Бен, могу надеяться – всё идёт по плану.
– Ещё картошки? – спрашивает бармен.
Я киваю, даже не поворачивая голову в его сторону.
Еда неплохо помогает справиться со стрессом. Мне, может, и нужно бы себя контролировать, но так как я больше не оперативник, отодвинуть цели подобного рода на задний план труда не составляет. К тому же сейчас, когда есть проблема гораздо важнее поддержания хорошей физической формы.
Чужая жизнь, например.
Бармен обновляет не только закуску, но и напиток. Когда Бен кивком прощается с Ливием и возвращается ко мне, я успеваю и то, и то опустошить наполовину, а ещё изорвать несколько салфеток на мелкие части в попытке хоть чем-то занять дрожащие от нервов руки.
– Есть три новости, – сообщает Бен, плюхаясь на табурет рядом. – Во-первых, не напрягайся так, я пошутил: никаких услуг эротического характера оказывать не придётся.
– Вот ни капли не смешно, – строго уверяю его я.
– Кому как, – пожимает плечами Бен. – Во-вторых, если что, эти услуги пришлось бы оказывать не тебе, потому что Ливий, оказывается, по мальчикам. – Бен дёргает воротник футболки поло и расстёгивает пуговицы, освобождая горло. – Мне в жизни никто столько комплиментов не говорил, я почти согласился.
– Бен! – умоляюще восклицаю я.
– И в-третьих, Дот сейчас не в Дуброве и не появится здесь в ближайшие несколько недель.
Мы пропали. Это был Бенов “стопроцентный вариант”; он знал Дот, альфу одной из стай леопардов, ещё в предыдущем настоящем, и её поведение, согласно сводкам стражей, совершенно не изменилось в этом: она плодила оборотней направо и налево, и хотя стражи знали о её причастности, прямых улик для вынесения приговора раздобыть никак не удавалось. К тому же, Дот слишком бережно заботилась о своих “детях”, обеспечивая им отличную жизнь в любом из миров, где бы они не были созданы, за что её нельзя было считать плохой альфа-матерью.
В этом и заключается мой план. Если организм Вани однажды уже сумел принять оборотнический ген, спасший его, то получится и повторно; неважно, волк, лис или кот – если есть совместимость, это должно сработать.
Так думаю я. А Бен соглашается с моим мнением из уважения к общей ситуации и старается лишний раз не попадать под горячую руку.
– Что делать будем? – Бен дважды щёлкает пальцами, подзывая бармена. Тот никак не реагирует на неуважительный жест, но и Бен сдаваться не собирается: щёлкает до тех пор, пока не привлекает внимание всех окружающих. Бармен не выдерживает и обращает на Бена усталый взгляд. Тогда тот произносит: – 0,5 тёмного, будьте любезны!
Бармен оставляет предыдущего клиента, которому художественно наливал четырёхцветный коктейль с долькой ананаса на горлышке бокала, и принимается за заказ Бена. Выражение его лица при этом оставляет желать лучшего. Я бы на месте Бена из стакана пить не стала – слишком велика вероятность того, что в него плюнули.
– Я похожа на того, у кого в запасе десяток гениальных идей? – уточняю я у Бена между двумя большими глотками чая.
– Не надо злиться на меня за то, в чём сама виновата, – бросает Бен. Принимает принесённый бокал у бармена, но прильнуть к нему губами не успевает. Вместо этого замирает, резко поворачивается в мою сторону и говорит: – Я не это имел в виду.