– Ваня сказал, что это принадлежит здешней Славе, – я щёлкаю пальцами, вспоминая его фразу. – Мышечный код, или что-то вроде того.
– И что это значит?
– Понятия не имею. Но, видать, здесь я не последняя в рейтинге лучших.
– Это я уже понял. – Бен морщит нос, показательно потирает поясницу. Затем вытягивает руку перед собой, образуя преграду между нами. – Отошла, блин! И ближе не подходи.
– Боишься меня? – я удивлённо приподнимаю бровь.
– От вас, психов, чего угодно ожидать можно, – отвечает он.
А секунду спустя уже улыбается.
Рядом с Беном мне хорошо. Он стал моим вторым другом после Лии, которого я нашла именно тогда, когда больше всего в этом нуждалась. И, как и с Лией, я чувствовала – такую связь непросто будет разорвать.
– Так ты, получается, всё рассказала Ване? – спрашивает он, вдруг посерьезнев.
Я трясу головой. Киваю в сторону штаба, и Бен понимает меня, потому как сразу берёт направление к двери внутреннего дворика.
– Я просто задала ему, как учёному, интересующий меня теоретический вопрос. Да и смысл? Думаешь, нормальный человек поверит в путешествие во времени?
Мы проходим первый этаж штаба и снова оказываемся на улице, но уже за пределами территории объекта высокой важности. Бен идёт дальше, а я бросаю беглый взгляд через плечо на дверь и табличку рядом с ней.
Не гимназия и не пожарная станция – в этом времени существование стражей не является тайной, а потому большое четырёхэтажное здание носит название “Особого государственного учреждения по контролю межмировых отношений”.
Я нагоняю Бена. Он чуть поворачивает голову в мою сторону, словно убеждаясь, что это я, а потом произносит:
– Я тебе так скажу: нормальный человек – это тот, кто сам ни в жизнь не согласится отправляться в подобное путешествие.
***
Возвращаюсь домой я далеко за полночь. На радость не встречаю никакого возмущения со стороны родителей, как и их самих – лишь записка: “Слава, я у Ани Филоновой. Ужин в микроволновке. Целую, мама”. Дмитрий ещё в отъезде и будет только послезавтра. Свет из комнаты Артура льётся через щель между дверью и полом, и я даже слышу, как уменьшается громкость телевизора, когда я прохожу по коридору, но к Артуру всё равно не заглядываю – сразу ныряю в свою комнату.
Здесь слишком темно. Окна зашторены, и я не помню, чтобы делала этого перед уходом. Тянусь к выключателю, перевожу его в рабочий режим, но лампочка не загорается.
– Бесполезно, – произносит голос. Я вздрагиваю, вытаскиваю нож из куртки. – Извини. Не хотел тебя пугать.
Штора отодвигается в сторону, и я вижу силуэт сидящего на подоконнике человека. Он поднимает руку в воздух, и одновременно с этим я мысленно готовлюсь к нападению, но вместо этого человек просто проводит ладонью по окну. Следы его пальцев оставляют лёгкое свечение на стекле.
Свечение превращается в светлячков, взмывающих к потолку комнаты.
Это продолжается до тех пор, пока на потолке не остаётся и сантиметра пустого места. И теперь, когда комната освещена лучше, чем когда-либо, несмотря на холодность излучаемого света, я вижу своего гостя.
Как же он изменился…
– Мы договаривались на встречи без оружия, – Кирилл кивает на кинжал у меня в руке. – Он не железный, и всё же я не люблю, когда нарушают обещания.
Я кидаю кинжал на кровать. Кирилл удовлетворённо кивает. Я не знаю, с чего начать разговор. Всё, что мне удалось узнать о Кирилле из этого настоящего, напоминает криминалистическую сводку, некролог и доску объявлений в одном флаконе.
В этом настоящем пираты – не воришки, странствующие по мирам в поисках лёгкой добычи и мелкого заработка. В этом настоящем пираты – преступники. Они не воруют, они совершают грабежи. Они не подбирают оставленное, они берут, не спрашивая разрешения. Они не запугивают, они сразу переходят от слов к делу.
Гло здесь не тихая, а жестокая, Филира – не по-хорошему чудаковатая, а коварная, Север – ещё более беспощадный и яростный, а Кирилл… Мой Кирилл больше не просто главарь ренегатов, он – лидер тех, кто, в случае поимки, будет казнён на месте, без суда и следствия.
– Зачем ты пришёл? – спрашиваю я.
– Как обычно, – Кирилл соскакивает с подоконника. Складывает руки на груди. Ткань его плаща противно хрустит. – Желание сдать меня ещё не появилось?
Видимо, это происходит не в первый раз: Кирилл наведывается ко мне и даже может обмолвится о том, что собирается сотворить, а я… не могу собственными руками подвести его под трибунал, даже несмотря на клятву, которую принесла перед Советом.
Он – мой друг. Вопреки всему, что произошло, и несмотря на то, что ещё случится.
– Ты сам знаешь, – отвечаю я.
– Знаю, – Кирилл касается медальона на своей шее.
Человек с кувшином. Водолей. Мой медальон тоже на месте – я чувствую его на своей коже чуть ниже ключиц.
– И это странно, – продолжает Кирилл. – Я тебя не понимаю, Рось. Ты настоящая дура, если надеешься, что сумеешь изменить меня, воззвав к совести. – Кирилл демонстрирует мне свои ладони. – Эти руки видели столько крови, сколько не видел ни один донорский пункт. Думаешь, хоть что-то сможет их очистить?
– Надеюсь.
– Надежда умирает последней, – хмыкает Кирилл.
Светлячки под потолком, один за другим, потухают, растворяясь в пустоте. Я уже знаю – с последним светлячком исчезнет не только свет в комнате, но и Кирилл.
А потому говорю, пока есть время:
– Я скучаю по тебе, Кирь.
– Давай обойдёмся без громких слов. Пожалуйста, – голос Кирилла срывается на последнем слове. – Ты не сможешь вечно быть ко мне добра.
– Я знаю, что где-то внутри тебя остался мальчик, который был моим лучшим другом.
– Рося…
– Пока не поздно, Кирь…
Светлячки гаснут все разом, но прежде я вижу, как дымкой тает силуэт Кирилла.
Даже видению не хватает храбрости дослушать меня до конца. Наверное, именно поэтому Кирилл и не приходит лично – знает, что я без труда смогу отыскать слова, способные достучаться до светлых уголков его души.
Критический рубеж. Глава 2
Бен, что для него, наверное, стоит невероятных усилий, молчит. И не просто молчит, а буквально язык проглотил, внимательно, пристально и неотрывно следя за новым куратором защитников.
Не он один. Каждый в строю боится даже вздохнуть, не то, чтобы дёрнуться.
Я, уже разговаривая с ним и зная, что он вполне обычный человек, реагирую не так бурно. Но всё же есть в нём что-то такое, что даже меня заставляет неестественно ровно держать спину.
А ещё это странное чувство дежавю: голос, лицо, движения.…
– Меня зовут Антон, – голос светловолосого эхом разлетается по тренировочному залу.
Мы с Беном переглядываемся. Без причины, просто чтобы убедиться: Антон – не страшное видение, а что-то вполне себе реальное, с чем нам отныне придётся сталкиваться каждый день.
– Вижу вопросы на ваших лицах. Чтобы избежать их и прочих инсинуаций, предлагаю сразу расставить все точки над “i”: я был стражем в течение шести лет, никогда не состоял в оперативной группе, в отставку ушёл из-за травмы. Вернулся по рекомендации Татьяны, поэтому других кандидатур на это место не рассматривали.
– Я знаю, почему она его рекомендовала, – едва слышно шепчет Бен. – Одного поля поганки.
Я коротко киваю. От Антона так и веет духом Татьяны. Они похожи на брата и сестру, которые, несмотря на внешние различия, внутренне идентичны до мельчайших деталей, вроде манеры прищуриваться или делать жёсткий шаг, сначала ступая на пятку, а после резко опуская носок.
– Сейчас передо мной все защитники, проходящие обучение на данный момент: от новичков до выпускников. Есть здесь и оперативники. – Антон замолкает, облизывает губы. – И это всё, что мне известно. Я могу лишь предполагать, кто из вас кто. Я не видел результатов экзаменов и не оценивал рейтинги. Я не верю цифрам и графикам.
– Сейчас он скажет, что хочет устроить показательные выступления, – Бен переминается с ноги на ногу, дёргает плечами. – Цирк уехал, а клоуна бомбой сбросили на нас в наказание.
– Поэтому вам придётся заново продемонстрировать свои умения. Татьяна дала мне карт-бланш, и это значит, что я могу с лёгкостью изменить настоящий порядок. У одних появится шанс попасть в оперативную команду, – Антон останавливает свой взгляд на мне. – У других – вылететь из неё.
Бен клацает зубами. Если бы мог, станцевал бы победный танец, но в этот раз даже он понимает – факт его правды нам ну совсем не на руку.
– Сегодня будут обычные занятия, с завтра начнём показательные.
Последние вводные слова Антона. Затем он даёт команду приступить к разминке. Сначала мы бегаем по периметру тренировочного зала различными способами: трусцой, спиной вперёд, приставным шагом, с захлёстом голени. Потом распределяемся в шахматном порядке и приступаем к махам и наклонам.
Есть своеобразное, но всё-таки преимущество в том, чтобы не помнить, как владеть своим телом в тренировках – я могу позволять ему самому справляться с заданиями, отключая голову и вообще ни о чём не думая.
В такие моменты я отдыхаю даже лучше, чем ночью.
– Ты вылетишь, – говорит Бен.
Антон просит разбиться на пары, и Бен, не задумываясь, хватает меня за рукав футболки и тянет в самый дальний угол.
– С чего это? – интересуюсь я.
– С того, что ты не сможешь продемонстрировать Капитану Америке свои способности без партнёра, приказа или стрессовой ситуации.
Упражнения у Антона прям как в лучших традициях школьной физкультуры – именно там я последний раз, садясь на пол и держась за руки со своим партнёром, растягивала мышцы.
Это вызывает двоякие эмоции: с одной стороны, ностальгию, а с другой заставляет задуматься о возрасте Антона и отсутствии его профессионального опыта как инструктора.
– Ты снова хочешь получить? – спрашиваю, в шутку хмуря брови.
В ответ Бен показывает мне язык. Хватая меня за запястья, он резко тянет на себя, и я чувствую сильную боль в мышцах ног.
– Полегче! – скулю я.
– А чего ты угрожаешь?
С трудом, но мне удаётся вернуть свои руки. Я пинаю Бена в щиколотку, в которую до этого упиралась ступней.
– Я не угрожаю, просто бесит…
– Что? – перебивает меня Бен.
Чуть громче, чем нужно – Антон бросает в нашу сторону внимательный взгляд. Приходится на некоторое время замолчать и сделать вид, что мы увлечены растяжкой, и ничем другим.
Но стоит только Антону отвернуться:
– Бесит то, что я тебя от позора оградить хочу? – Бен задирает подбородок. – Ты же не можешь атаковать. Максимум – оборона, и то, если повезёт.
– Ты меня недооцениваешь.
– Сейчас я – единственный, кто оценивает тебя реально . – Бен вытягивает вперёд руки, призывая меня снова схватиться за них. – Так что не ворчи.
Я тяжело вздыхаю, но к упражнениям возвращаюсь. На этом наш разговор заканчивается вслух, но продолжает вертеться в моей голове. Бен прав. Опять. Снова. Это уже входит в мою ежедневную рутину, что печально: умыться, одеться, поесть, убедиться, что Бен – самый сообразительный из нас двоих.
Нужно с этим что-то делать, пока он окончательно не зазнался, а я – не стала зависимой от его помощи. Нужно приводить мысли в порядок, нужно заново познавать собственное тело.
Будет сложно. Возможно, сложнее, чем было раньше в любой из ситуаций, когда я думала, что всё уже кончено и хуже уже точно не станет.
Каким бы тёмным не казалось дно, всегда есть что-то ниже.
Я вздыхаю. От Бена это не утаивается. Он сводит брови к переносице, но вопроса не задаёт и даже взгляд надолго не останавливает.
Как ему удаётся понимать, когда стоит вмешаться, а когда – промолчать? Да и вообще, с каких пор Бен знает, что такое тактичность?
– После разминки в тех же парах приступайте к спаррингу по любой из знакомых вам техник, – объявляет Антон.
Защитники заметно расслабляются. Если сначала Антон пугал их по причине неизвестности, то теперь, когда он сам раскрыл все свои планы, они могут спокойно погрузиться в родную атмосферу.
Я тоже хочу снова чувствовать это – уют в знакомых местах, комфорт рядом со знакомыми людьми. И не на краткосрочную перспективу в виде мимолётных фантомов прошлой жизни, а надолго. Желательно – на всю оставшуюся.
А иначе, чувствую, недолго мне осталось.
***
Ноги сами ведут меня к лифту. Теперь пройти к этажу с камерами труда не составляет: сенсорный датчик на двери распознаёт клятву на моём предплечье и загорается неоновым синим по контуру моих пальцев. Металл слегка поскрипывает, когда дверь открывается, впуская меня через свои створки в крохотное помещение.
Десять счётов вниз, и я всё так же не знаю, сколько это в метрах.
За дверьми лифта ничего не изменилось с момента, как я пришла сюда с Ваней, чтобы вытащить Лису; узкий, длинный коридор, состоящий из камер, расходится в две стороны лишь в самом своём конце, синий свет лампочек бьёт в глаза.
Я делаю шаг из лифта, двери которого сразу перекрывают мне отступной путь. Набираю в грудь побольше воздуха и иду вперёд. Приходится рассматривать временного жителя каждой камеры, чтобы найти своего: с отросшими волосами, скрывающими лицо не хуже натянутого на лоб капюшона, с ярко-голубыми холодными глазами, с покрытыми шерстью руками, с когтями, с невинным лицом подростка.
Он мне сегодня снился. Он был одной из химер Христофа, которыми тот управлял, словно марионетками, в прямом смысле дёргая за ниточки. Я, в свою очередь, в этом сне была лишь сторонним наблюдателем. У меня не было возможности вмешаться, а потому приходилось лишь провожать взглядом каждую следующую игрушку Риса, которую он калечил, а после выбрасывал в темноту.
Останавливаюсь напротив нужной камеры. Мой заключённый сидит на каменном полу, прислонившись спиной к стене, и вертит что-то в руках. Как не пытаюсь разглядеть, что именно, никак не удаётся.
– Тай, – зову я.
– Слушание сегодня в шесть вечера, – отвечает он, не поднимая головы. – До этого я имею права не отвечать на вопросы стражей.
– Знаю, – вру я. – Но я здесь не за тем, чтобы пытаться тебя скомпрометировать.
Тай не реагирует.
– Что с тобой произошло? – продолжаю я. – Почему ты стал преступником?
– Какое тебе дело? – отвечает он вопросом на вопрос.
– Потому что я знала тебя как… обычного парня. Ты одевался словно старый рокер и вёл себя неидеально, но точно не был тем, кого сажали за решётку за что-то большее, чем неуместное поведение.
Медленно, – как мне кажется, даже чересчур показушно, – Тай поворачивает на меня голову. Голубые глаза оборотня гаснут, им на смену приходят обычные человеческие зрачки.
– Как ты могла меня знать, если я вижу тебя впервые в жизни?
– Это долгая история…
– До тех пор, пока я – её часть, мне всё равно интересно.
– Поверь мне, ты не поверишь мне, – говорю я, усмехаясь.
И, что странно, моя глупая шутка производит эффект и на Тая. Он улыбается. Правда, всего на мгновение, но и этого мне достаточно, чтобы понять – парень будет слушать меня, даже если продолжит старательно делать вид, словно я здесь – единственная, кто находится в невыгодном положении.
– Кем является твой отец? – спрашиваю я. Делаю шаг ближе к решётке, останавливаясь практически вплотную к ней. – Мой па… – слово встаёт поперёк горла. Приходится приложить немало усилий, чтобы всё-таки заставить себя его произнести. – Мой папа, кажется, знал твоего…. И, возможно, даже был его другом.
– Мой отец мёртв.
Слова Тая ставят меня в тупик.
– Прости, я… не знала…
– Он умер год назад. Не думаю, что тебя не было настолько долго, чтобы не знать об этом.
Я ничего не помню и ничего не знаю. Это не тупик – это провал. Что мне сказать? Как вести себя теперь?
Опускаюсь на пол, облокачиваюсь боком на прутья решётки, колени обхватываю руками. Тай внимательно следит за каждым моим движением.
– Мне очень жаль, – произношу я. – Но я правда не знаю ничего о твоём отце.
– Он был альфой, его звали Амадеус. Это тебе о чём-то говорит?