Я киваю.
– Его убили свои же. Точнее, та часть стаи, которая не любит вас, стражей. – Тай снова глядит на предмет в своих руках. Если его ему разрешили оставить, значит, это что-то неопасное. Если Тай держит это при себе, значит, это что-то ценное. – Убили из-за того, что он собирался жениться на такой, как вы. Мы с сестрой остались вдвоём. А потом она переметнулась на сторону убийц отца, и я остался один. – Тай сжимает ладони в кулаки.
– Ты напал на меня, потому что хотел отомстить мне в лице всех стражей?
– Ещё одна глупая попытка сделать хоть что-то.… Вот уже полгода пытаюсь, но я не убийца, хоть и не буду врать – желание не оставить от вас и мокрого места слишком высоко.
– Я тебя понимаю.
Тай прыскает:
– Сомневаюсь.
Он бегло осматривает меня. Несколько раз его глаза вспыхивают голубым буквально на секунду. Интересно, о чём он думает?
– Что же произошло с тобой? – наконец спрашивает он. – Почему ты… Ты боишься. И это не что-то временное – страх стал твоим вторым запахом после первого, естественного.
– Все вокруг меня умирают, – говорю я.
И вдруг понимаю – впервые произнесла это вслух.
Вот она – точка невозврата. С этого момента слова имеют вес. Теперь они значат больше, чем когда были призрачной ватой в моих мыслях.
Теперь они настоящие. Теперь они живые.
В отличие от тех, кто по моей вине давно обрёл покой где-то под землёй.
– Умирают те, кто больше меня достоин жить, – продолжаю я. – И я уже никак не могу это исправить.
– Они умирают не из-за тебя, – говорит Тай с лёгким пренебрежением. – А то слишком много чести. Они умирают, потому что кто-то их убивает. Ведь не ты держишь оружие?
Я качаю головой.
– Не я. Но их кровь всё равно просачивается через мою кожу, – я вздыхаю. – И я боюсь, знаешь, больше всего на свете, что это ощущение уже никогда меня не покинет.
Тай ведёт бровью. Даже если он хочет что-то сказать, похоже, делать этого он не будет.
Христоф мёртв, и он остался только в моих воспоминаниях, но всё равно ему удаётся влиять на чужие жизни. И сейчас запястья Тая, как было в моём сне, связаны тонкими нитями безысходности.
Он жив, но эта жизнь даётся ему ещё труднее, чем принятие факта смерти.
Я должна что-то сделать. Если не могу взять под контроль свою жизнь, то, быть может, стоит начать с других?
Я встаю с пола, прикладываю ладонь к межкамерной панели. Тай вскакивает на ноги вместе с тем, как щёлкает замок, оповещая об открытии.
– Что ты делаешь? – спрашивает он.
– Пытаюсь всё исправить, – говорю я. Хватаюсь за прутья решётки и отодвигаю её в сторону, позволяя Таю покинуть камеру. – Я знала парня, на тебя похожего. Он тоже стал тем, кем стал, не по своей вине. Но его мне спасти не удалось, а тебя… Может, шанс ещё есть.
В ответ на мои слова Тай коротко кивает. Оглядывается в поисках отступного пути. Его взгляд устремляется на что-то в противоположном от лифта направлении, и я понимаю – для заключённых должен быть другой вход.
А значит, и выход.
– Только не позволяй мне сожалеть об этом, – прошу я чуть ли не слёзно.
Я доверяю малознакомым – это мой главный минус. А всё потому, что я стараюсь никогда не судить о ком-либо по поступкам, не зная всей картины.
И это – мой главный плюс.
– Надеюсь, ещё увидимся, – бросает Тай вместо благодарности.
Это последнее, что он делает, прежде чем пуститься наутёк.
Всё или ничего. Если я снова ошиблась, мой собственный список смертников грозит пополниться чьим-то именем.
***
– Слава! – окликают меня в коридоре.
Каждая клеточка тела покрывается мурашками.
Нас рассекретили , – проносится в голове.
Сейчас Тая и меня ему в компанию посадят за решётку. Стараясь сохранять последние остатки самообладания, я оборачиваюсь. Ко мне идёт девушка с короткими волосами, выкрашенными в ярко-зелёный цвет.
– Да? – спрашиваю я, стараясь найти в голове хоть одно воспоминание о ней или её имени.
Но в этом отпадает вся необходимость, когда я вижу на её шее золотое ожерелье.
“Марья”.
– Да, Марья? – повторяю зачем-то.
На секунду в глазах Марьи вспыхивает непонимание. Потом она, видимо, вспоминая, с какой целью меня звала, щёлкает пальцами:
– К тебе там гости пришли. – Марья кивает головой наверх. – Я попросила её подождать в гостиной.
– Спасибо.
Зря переживала. Хотя… гости?
– Только ты бы поторопилась, – губы Марьи растягивает широкая улыбка. – Там Марк, и он, по-моему, положил глаз на твою подругу.
Меня как током прошибает. Не может быть.… Или она и правда пришла?
– Спасибо, – ещё раз бормочу и, обходя Марью, хлопаю её по плечу в дружеском жесте.
Опять что-то, что выходит само собой, инстинктивно. Поэтому из нас двоих я – единственная, кто опешивает от этого своего действия. Марью оно совершенно не беспокоит – она продолжает свой путь дальше по коридору, выходя во двор штаба.
Ведь мы, возможно, с ней больше, чем просто товарищи по службе. Мы можем быть друзьями. Мы могли вместе ходить в кино или в торговый центр, у нас могут быть общие, интересные только нам двоим, темы для разговора или даже шутки, которые случайный слушатель не поймёт никогда.
Я вздрагиваю, как от попавшей за шиворот ледяной воды. Эти мысли, как паразиты, поселяются в моей голове. Они копошатся, причиняя почти что физическую боль.
Возвращается мигрень. Тяжкая усталость без возможности действительно провалиться в самозабвенный сон.
Моё состояние похоже на замкнутый круг: плохо, ужасно, хорошо, плохо, ужасно, хорошо – и так без пауз и отдыха.
Наверх поднимаюсь на автомате. Дверь в гостиной открыта нараспашку, и до меня доносятся несколько голосов:
– Так где вы со Славой познакомились, говоришь?
Марк! Внутри сразу так тепло становится. Курчавый солнечный юноша – не только Бенов лучший друг, но и его отдушина, – жив, кажется, вполне цел и наверняка бесконечно счастлив.
Ведь по-другому и быть не может. Я помню Марка именно таким; даже когда он был на грани жизни и смерти, он не унывал ни на секунду.
Бен, должно быть, именно у него этому научился.
– Я вообще-то молчала.
Едва не вскрикиваю. Лия. Это точно она, её голос мне ни с чьим другим не перепутать!
– Ваш ковен очень влиятелен здесь, в Дуброве. Если честно, для нас, стражей, честь, что вы сотрудничаете с нами.
– Мило.
– Лично я с огромным уважением…
Я появляюсь в гостиной раньше, чем ситуация становится патовой. Лия тут же подскакивает с дивана, на краю которого сидела.
– Слава Богу! – восклицает она. Не давая мне поздороваться с Марком или хотя бы остановиться, Лия перехватывает меня за локоть и утаскивает обратно в коридор. – Что за странный парень? Я уже почти была готова нарушить соглашение и применить магию, лишь бы только он отстал!
– Это Марк, – говорю я, оборачиваясь через плечо. В дверном проёме появляется курчавая голова. Её обладатель подмигивает мне в качестве приветствия. – Он хороший, на самом деле.
– Верю на слово, – нехотя бросает Лия.
Она продолжает тянуть меня за собой, словно знает, куда именно нам нужно попасть.
– Зачем ты пришла? – интересуюсь я по ходу.
– Да у меня эта вся вчерашняя ситуация всё из головы не выходит.
Оказываясь на первом этаже, мы направляемся к выходу во внутренний дворик. Там – к одной из скамеек. Только позволяя мне присесть, Лия наконец выпускает мою руку. Сама девушка присаживаться, похоже, не думает. Как и успокаиваться; только мельтешит перед глазами со сложенными на груди руками.
– С оборотнем?
– Ага. Это, просто, знаешь… – Лия останавливается, выдыхает. – Моё первое нападение было. – Я замечаю, как напрягаются её пальцы, обхватывающие собственные плечи. – Меня родители к такому не готовили. Они вам, стражам, не доверяют, но всё равно говорят, что вы хорошо выполняете свою работу. А вчера…
Кажется, я понимаю, к чему она ведёт.
Мы хорошо выполняем свою работу, и всё же именно из-за меня Лия вчера чуть не пострадала.
– Ты права, извини, – говорю я. – Мне стоило…
– Что? – Лия, похоже, искренне удивлена тому, что слышит. – Я не за извинениями пришла, Слав. А чтобы сказать “спасибо”.
– За что?
– За то, что хоть в чём-то мои родители правы, – Лия опускает руки вдоль тела. Я бегло осматриваю её. Как обычно – идеальная. От макушки и до бархатных туфель. – Я вчера вела себя не очень благодарно…
– Брось, – отмахиваюсь я, когда чувствую, как трудно Лие даётся оправдание своему поведению. – Ты вела себя так, как вёл бы себя любой нормальный человек.
Сначала – короткий кивок. Затем ухмылка.
– Но я ведь не человек, – произносит она.
– Если хочешь знать – меня это совсем не волнует.
Лия пристально разглядывает моё лицо. Должно быть, за время проживания здесь, в Дуброве, где нет причины скрывать свою принадлежность к какой-либо из форм жизни, она привыкла видеть разную реакцию на факт своего рождения. Кто-то наверняка, как Марк, был восторжен и восхищён, кто-то, как я, например, и вовсе не видел причины чертить чётких границ, отделяя одних от других.
Но ведь всегда, в любом мире и любом времени, обязательно будут те, кто привык ненавидеть. Даже без причины, даже просто ради самого факта ненависти. Подавляющее меньшинство – так я их называю. Несмотря на проигрыш в количестве, они давят массу своей силой, а потому наносят больший ущерб, чем должны, исходя из логики и математики.
– У меня, кажется, больше на сегодня нет занятий, – говорю я, хотя понятия не имею, какое у меня расписание. – Если есть желание, можем немного прогуляться по городу.
– Да, – отвечает Лия тут же, не беря и секунды на раздумья. – Я с удовольствием. Давно не гуляла… просто так, без причины. – Лия берёт паузу для улыбки. – И с компанией, способной говорить о чём-то, кроме сложных домашних заданий.
***
Лия оставляет меня после звонка своего младшего брата. Она объясняет: тот учится в Академии, но сейчас приехал в Дубров, чтобы отдохнуть пару дней и забрать из дома кое-какие вещи. Поэтому около шести мы прощаемся, расходимся. Но что она, что я, оборачиваемся ещё по два раза, чтобы бросить напоследок:
– До встречи!
– Ещё увидимся.
– Я позвоню.
– Отлично!
Только когда Лия скрывается за поворотом, я могу отвести взгляд прочь. Мои уши пылают. Я вспоминаю все наши прошлые прогулки и вообще все вечера, проведённые вместе, и чувствую себя такой счастливой, которой, думалось, уже не буду никогда.
Я не знаю, есть ли шанс построить нашу дружбу заново на руинах отношений, которые связывают нас здесь, но надежду я чувствую и буду хранить её столько, сколько потребуется.
В кармане звонит телефон. Достаю его и вижу на дисплее имя человека, говорить с которым по десять раз на дню уже вошло в привычку.
– Это ты его освободила? – спрашивает Бен вместо приветствия.
Голос у него тихий, и мне в голову приходит мысль: напускное. О таких вещах, как сбежавший преступник, ни один из стражей не будет говорить так спокойно.
– Допустим, – отвечаю я, не пытаясь лукавить.
А смысл? Бена всё равно не обманешь.
– Разреши узнать, зачем?
Вопрос проще некуда, и у меня есть заготовленный ответ, но внезапно он кажется мне недостаточным основанием для нарушения закона.
– Ты сдал меня? – спрашиваю я вместо этого.
– Ты слышишь где-то на заднем фоне полицейские сирены? – фыркает Бен. После следует тяжёлый вздох: – Нет, я тебя не сдал. Но мне нужны объяснения. Конкретные и без нытья.
– Ладно. Тогда жду тебя на том месте, где мы сидели вчера. Я всё рано не хочу идти домой.
– Сегодня не могу. У нас тут семейный праздник.
Бен замолкает, я не знаю, что ему ответить. Пауза, переполненная общими размышлениями, отдаёт неловкостью. У Бена дела идут гораздо лучше, и сначала мне казалось это неправильным – мы должны были страдать одинаково, а иначе где справедливость? Но потом я поняла: Бен заслужил любящую маму, которая каждый вечер с нетерпением ждёт его возвращения.
После того, сколько людей умерло по моей вине, я заслужила разве что стёкол в компоте.
– Но ты можешь прийти ко мне, если хочешь, – предлагает Бен, нарушая паузу.
– Как-то неудобно… – протягиваю я.
– Не заставляй меня сейчас перечислять все вещи, которые действительно неудобно делать, иначе это затянется часа на два, – параллельно с нашим разговором, Бен чем-то занимается, а потому иногда в трубку мне пробираются посторонние звуки. – Решай: пойдёшь или нет?
– Пойду, – выпаливаю я.
– Вот и славно. Тогда заскочи в магазин, купи каких-нибудь пирожных, а то торта на всех может не хватить.
– Да ладно, я перебьюсь.
– Так а кто говорит, что это для тебя?
Я усмехаюсь, Бен кладёт трубку.
И только в автобусе, оплатив поездку и усевшись на самом дальнем от водителя месте у окна, я понимаю, что понятия не имею, в какой части города находится дом моего нового друга.
***
Мама Бена совсем не такая, какой я её себе представляла. Абсолютно домашняя, без лоска и шика, но всё равно очень красивая, она порхает вокруг стола в своём голубом бархатном костюме, расставляя по местам посуду, приборы и фужеры. Я предлагаю свою помощь, но она отмахивается, и в место этого возвращается к своему монологу, который завела, едва мне стоило переступить порог квартиры. Говорит она преимущественно о Бене, как и каждый родитель, действительно сильно любящий своего ребёнка. У таких всегда есть пара-тройка историй, в которых их чадо предстаёт в виде забавного, но смышлёного, рискового, но сообразительного…
Я уже даже не понимаю, где заканчивается одна, а начинается другая. Зато замечаю, что у рыжеволосой женщины серые, как у Бена, глаза, и такие же пухлые губы.
– Всегда рада пообщаться с Андрюшкиными друзьями, – мама Бена, которую тот представляет Маргаритой Вениаминовной, останавливается у моего стула и кладёт ладонь мне на плечо. Когда она снова заговаривает, голос её становится грустным-грустным. – Ты как себя чувствуешь?
– О чём это вы? – я бы и рада сыграть дурочку, но действительно не понимаю, что женщина имеет в виду.
– Андрей говорил, у тебя сильный стресс на фоне каких-то семейных обстоятельств.
Я сжимаю челюсть до зубного скрипа. Вот трепло!
– Да, – в конце концов, отвечаю я. – Можно сказать, что сейчас у меня в жизни не лучшие времена.
Маргарита Вениаминовна кивает, но вопросов больше не задаёт. Не знаю, о чём она подумала, но надеюсь, это была лишь формальная вежливость, и она не собирается анализировать меня у себя в голове.
– А где дед? – спрашивает Бен у матери, присаживаясь рядом со мной.
Ему пришлось встретить меня на подходе к своему дому, потому что я умудрилась заплутать в четырёх высотках. Теперь он снова переоделся в домашнюю одежду, и я отмечаю, что в родных стенах он не очень-то и следит за тем, как выглядит.
Старые шорты и футболка с отрезанными рукавами – это больше по моей части. А потому меня так и подмывает как-нибудь уколоть Бена.
– Угадай с трёх раз, – недовольно бросает Маргарита Вениаминовна.
Тут же что-то хлопает, кажется, дверь. Тянущий из кухни запах курицы смешивается с терпкостью табака. Низкий голос напевает незнакомую мне мелодию.
Ещё мгновение, и в дверях появляется высокий седовласый мужчина.
– Пап, ну пожалуйста – курить выходи в коридор! – возмущённо просит Маргарита Вениаминовна.
– Ритка, не гундось, – отвечает ей Бенов дед. Взгляд его светло-серых, практически в цвет густой бороды, глаз останавливается на мне.
Закатанные до локтей рукава свитера. Секундный прищур. Лёгкое движение, чтобы поправить волосы. Всё такое знакомое, что я едва удерживаюсь от того, чтобы не хлопнуть Бена по плечу и закричать: “Вы капец какие одинаковые!”.
– Вам, юная леди, запах сигарет не мешает? – Я отрицательно качаю головой. – Вот и славно. – Он проходит мимо дочери и усаживается в кресле на углу стола. – Меня зовут Вениамин. Но можешь называть Беном, если не беспокоишься насчёт всей этой уважительной чепухи.