Когда он входил в главные врата и шагал к Великому Залу, дворец полнился гулом. Сердце тяжело застучало в груди. Брюс подошел к ближайшему стражу. — Капрал, что случилось?
Солдат отдал честь. — Не уверен, финед. Кажется, новости из Трейта. Эдур уничтожили каких-то наших моряков. Ужаснейшая магия.
— Король?
— Созывает совет через два звона.
— Благодарю, капрал.
Брюс вошел во дворец. Среди бегающих по главному коридору вестовых и слуг заметил Канцлера Трайбана Гнола, что-то оживленным шепотом обсуждающего с группой своих прихвостней. Черные глаза придворного чина сверкнули на проходящего мимо Брюса, но губы продолжали двигаться. За его спиной финед увидел Консорта Турадала Бризеда: он лениво привалился к стене, на мягких, женственных губах играла притворная улыбочка.
Брюс всегда находил этого человека странно раздражающим, и это не имело ничего общего с его функцией любовника королевы Джанали. Он молча присутствовал на самых важных и тайных совещаниях, изображая равнодушие, но всегда внимательно слушая. Всем известно, что он делит постель не только с королевой, хотя знает ли об этом Джаналь — вечная тема пересудов при дворе. Ходили слухи, что среди его любовников и Канцлер Гнол.
Грязное гнездо, один лучше другого.
Дверь в покои Первого Евнуха была закрыта и охранялась двумя лучшими рулитами, стражами — евнухами Нифадаса, людьми высокого роста, не имевшими привычного для кастратов избытка жира. Темная краска удлиняла углы их глаз, красная помада обводила контуры губ, придавая лицам гримасу вечного недовольства. Их оружием были связки крючковатых ножей, висящих на поясах; если они носили доспехи, их отлично скрывали малиновые шелка рубашек и панталон. Ноги были босы.
Оба кивнули и расступились, пропуская Брюса к двери.
Он потянул за косичку звонка и расслышал слабый звук из внутренних комнат.
Дверь открылась.
Нифадас был один. Он стоял спиной к гостю у стола, заваленного свитками и картами. Казалось, он созерцает стену. — Королевский Поборник. Я ожидал вас.
— Это казалось самым важным, Первый Евнух.
— Правильно. — Мгновение помолчав, Нифадас продолжил: — Есть верования, составляющие официальную религию нации, но эти верования и эта религия на самом деле лишь тонкая позолота на очень старых костях. Ни одна нация не живет одна и независимо от других, да это и к лучшему. Очень опасно провозглашать чистоту, крови ли, происхождения ли. Немногие признают, что Летер обогащается от присутствия поглощаемых им меньшинств, и важно, чтобы переваривание это никогда не завершилось.
Но я должен признаться вам, финед, в некотором невежестве. Дворец изолирует нас, пойманных в его покоях, и наши корни плохо питаются. Я хочу знать о тайных верованиях народа.
Брюс немного подумал. — Вы можете уточнить, Первый Евнух?
Нифадас все еще стоял к нему спиной. — Моря, Брюс. Обитатели глубин. Демоны, старые боги. Тисте Эдур зовут темные воды королевством Галайн, оно принадлежит их живущим во Тьме родичам. Я слышал, Тартеналы видят в море единого зверя со множеством рук — включая те, что простираются в глубь суши, реки и ручьи. Нереки страшатся моря как загробного мира, места вечного утопления, участи предателей и убийц. А летерийцы?
Брюс дернул плечом: — Куру Кан знает больше меня, Первый Евнух. Моряки боятся, но не поклоняются. Они приносят жертвы, надеясь остаться незамеченными. В море смельчак страдает, выживает лишь робкий, хотя говорят — излишняя робость делает глубинный голод раздражительным и злым. Течения и приливы являют рисунок, которому должно следовать. Все это в какой-то мере объясняет предрассудки и ритуалы странствующих по морям.
— Глубинный голод… У него нет места в Оплотах?
— Нет, насколько я знаю.
Нифадас наконец-то повернулся, смотря на Брюса полузакрытыми глазами. — Это не кажется вам странным, финед Беддикт? Летер создан колонистами из Первой Империи. Эту Первую Империю затем уничтожили, обратили рай в сожженную пустыню. Однако именно та Империя впервые отыскала Оплоты. Да, Пустой Оплот явился позднее, по крайней мере в открытой нам форме. Итак, следует ли нам счесть, что самые древние верования выжили и перенеслись сюда в те давние тысячелетия? Или же каждая земля — и прилегающее море — порождают свой собственный набор верований? Если так, это сильный аргумент в пользу существования физически реальных, неоспоримых богов.
— Но даже если так, — ответил Брюс, — нет доказательств, что эти боги заинтересованы мирскими делами. Не думаю, что моряки видят в описанном мной голоде бога. Скорее демона.
— Ответить на то, на что ответить невозможно, вот всеобщая нужда, — вздохнул Нифадас. — Финед, все свободные промысловики убиты. Три их судна пережили путь к Трейту, доведенные до самих причалов командами духов. Но их несло не простое море. Демон, как раз такой, о каких судачат моряки… да, и еще нечто большее, как считает Цеда. Вы знакомы с суевериями фараэдов? У них есть устная традиция и если прилагаемый к ней список передачи не просто поэтический вымысел — это воистину древняя традиция. Мифы фараэдов сосредоточены вокруг Старших Богов. Каждый наделен именем и свойствами — целый пантеон весьма неприятных персон. Во всяком случае среди них есть Старший Повелитель морей, Обитающий Внизу. Его зовут Маэл. Более того, фараэды особо выделяют Маэла в самых старых сказаниях. Финед, он однажды прошел по нашей земле в физическом воплощении, и последовал конец Эпохи.
— Эпохи? Какой именно?
— Думаю, времени до фараэдов. Там есть… противоречия и темные места.
— Цеда Куру Кан считает, что принесший корабли демон и есть Маэл?
— Если так, этот Маэл сильно деградировал. Почти неразумный, вздувшийся водоворот неуправляемых эмоций. Хотя сильный.
— Но ведь Тисте Эдур сковали его?
Тонкие брови Нифадаса взлетели: — Расчистите просеку через лес, и все звери побегут по ней. Нечто вроде этого.
— Ханнан Мосаг старался произвести впечатление.
— Да, финед, и ему удалось. Интересно, это утверждение силы или фальшивая бравада?
Брюс покачал головой. Он не знал ответа.
Нифадас вновь отвернулся. — Король придает этому важное значение. Цеда уже готовит… меры. Тем не менее, вы заслужили право выслушивать просьбы, а не приказы.
— И о чем меня просят, Первый Евнух?
Легкое движение плечами. — Пробудить Старшего Бога.
* * *— В этом составе сильное бурление. Важно? Не думаю. — Цеда Куру Кан насадил связанные проволокой линзы на нос и уставился на Брюса. — Это странствие ума, Королевский Поборник, но ты рискуешь по настоящему проследовать в загробный мир. Если сражен разум, возврата нет. Увы, крайняя необходимость. Нужно исполнить волю короля.
— Я не воображаю, что там нет опасностей, Цеда. Скажите, пригодятся ли воинские умения?
— Непонятно. Но ты молод, умен и стоек. — Волшебник повернулся и осмотрел рабочий стол. — Великое бурление. Увы, остается только одно. — Он взял кубок рукой. Помедлил, подозрительно рассмотрел на свет, осторожно попробовал. — Ах, как я и думал. Все бурление связано со свернувшимся молоком. Брюс Беддикт, ты готов?
Поборник пожал плечами. Куру Кан кивнул: — Ты должен это выпить.
— Свернувшееся молоко мне не повредит, — сказал Брюс, принимая кубок. Быстро выпил и поставил серебро на стол. — Долго?
— Что долго?
— Когда наступит эффект.
— От питья? Идем со мной. Для странствия нежна Цедансия.
Брюс пошел за старым магом. У двери оглянулся на кубок: пахнущая лимоном и кислым молоком микстура, кажется, зловеще бурлила в животе. — Я так понимаю, в питье особого смысла не было.
— Новый напиток. Один из моих экспериментов. Я надеялся, что тебе понравится… но судя по бледному лбу, произошло обратное.
— Боюсь, вы правы.
— Ах, ладно, если питье окажется враждебным, ты от него избавишься.
— Какое утешительное знание, Цеда.
Остаток путешествия в глубины дворца оказался милосердно бедным на события. Цеда ввел Брюса в просторную комнату, где ждали плитки Оплотов. — Мы попытаемся использовать плитку Фулькра. Дольмен.
Они прошли по мостику к центральному диску. Большие плитки простирались во все стороны. Бурчание в животе Брюса стихло. Он ждал, когда заговорит Цеда.
— Некоторые вещи важны, некоторые нет. Но все привлекают внимание смертного. Никто из нас не способен всегда оставаться бдительным, приобретая мудрость из переплетения возможностей. Брюс Беддикт, это наша общая беда — невнимательность ведет человека в мир случайностей. Радуемся мигу, забывая о будущем. Старые истории о Первой Империи пали жертвами такой невнимательности. Богатые порты в устьях рек, покинутые триста лет назад — заиление, причиной которому вырубка лесов и плохие методы орошения. Гавани, которые ты сейчас нашел бы в миле от берега. Земля сползает в море, и всегда так было. Но мы, люди, способны сильно ускорить этот процесс.
Это важно? Думаю, отчасти. Я неохотно признаю многое, признаю и это. Есть природные изменения, перед действием которых блекнут опустошения древности. Этот мир очень, очень стар, и был старым даже до появления человечества. Так-то, Брюс Беддикт.
Куру Кан взмахнул рукой. Брюс поглядел вниз, куда указал волшебник, и увидел плитку Дольмена. Раскрашенный барельеф изображал одинокий монолит, полузакопанный в мертвой глине. Небо над ним было лишено черт, бесцветно.
— Даже моря рождены, чтобы потом умереть, — говорил Куру Кан. — Но земля держится за память, и все пережитое отпечатано на ее лице. Напротив, лишь в глубочайшей бездне глубочайшего океане ты найдешь следы времен, когда его воды плескались под солнцем. Брюс, мы можем использовать это знание.
— Нифадас туманно говорил о моей задаче. Я должен пробудить Маэла, очевидно, чтобы сообщить Старшему Богу, что им управляли. Но я не его поклонник, и нет среди летерийцев ни одной женщины, ни одного мужчины, которые могли бы сказать обратное. Почему Маэл должен послушать меня?
— Не малейшего понятия, Брюс. Импровизируй.
— А если этот бог воистину и полностью пал, превратился в безмозглого зверя, что тогда?
Куру Кан моргнул за линзами и промолчал. Брюс неловко поежился: — Если в путь отправится только мой разум, как это будет выглядеть для меня? Я смогу носить оружие?
— Какой ты вообразишь свою защиту, зависит только от тебя. Я почти уверен, что ты найдешь себя таким же, каков ты здесь. В доспехах и при оружии. Конечно, все это обман, но не важно. Начнем?
— Да.
Куру Кан сделал шаг, выбросил руку, хватая Брюса за перевязь. Этот дикий и неожиданно мощный рывок поднял его над краем диска. Тревожно вскрикнув, офицер замолотил ногами и плюхнулся на плитку Дольмена.
* * *— Даже лучшие предприятия не избавлены от запинок.
Багг смотрел на Теола молча, тусклыми глазами; лицо его было непроницаемо.
— Да к тому же это лишь маленькое препятствие. Что до меня, так я счастлив. Честно. Твое совершенно непонятное недовольство и, осмелюсь сказать, слегка ослабшее доверие к себе исходит единственно из недопонимания. Причина не в результате трудов, уверяю тебя. — В качестве доказательства он не спеша повернулся на месте. — Видишь? Штанины действительно одинаковой длины. Мне будет тепло, какими бы холодными ни стали ночи. К счастью, холодных ночей здесь не бывает. Легче вообразить жару, но что мне до излишка пота в… между… гм, ног?
— Хозяин, сочетание этого грязно — серого оттенка с желтым — худшая комбинация, какую я изготавливал, — ответил Багг. — Меня тошнит от одного взгляда.
— Но что можно сделать с брюками?
— Сознаюсь, мало что. Я казню себя из принципа.
— Не могу поспорить. А теперь расскажи о делах дня, да поспеши, у меня в полночь встреча с мертвячкой.
— Широта вашего безрассудства не перестает меня удивлять, хозяин.
— Наш любимый выжига покончил с собой, как и ожидалось?
— Да, сразу, не петлял.
— А мне казалось, он как раз полез в петлю?
— Трудно сказать, ведь потом по его дому прошел пожар. Невезуха.
— А что слышно о реакции финеда Геруна Эберикта?
— Хозяин, он приуныл.
— Никаких ненужных подозрений?
— Кто знает? Его агенты расследовали, но больше искали припрятанную сумму выигрыша, надеясь возместить потери. Увы, никаких сокровищ не нашли.
— И очень хорошо. Эберикту придется проглотить эту потерю, или, точнее, потерю возможной прибыли. Ставку ему возместят. А теперь кончай болтовню, я должен подумать. — Теол поддернул брюки, сморщившись при виде гримасы Багга. — Нужно сбросить вес, — сказал он и начал шагать взад — вперед.
Четыре шага — и вот он, край крыши. Теол повернулся к Баггу. — Что это такое ты носишь?
— Последняя мода каменщиков и тому подобных.
— Пыльной Команды.
— Точно так.
— Широкий кожаный пояс с карманами и петельками.
Багг кивнул.
— Очевидно, в них следует помещать инструменты и материалы. Все, что нужно каменщикам.
— Ну, я оделся за компанию. Инструментами не пользовался.
— Но пояс тебе нужен.
— Чтобы сойти за своего. Да.
— О, это важно. Все должным образом внесено в расходы?
— Конечно. И еще деревянная шляпа.
— Ты имел в виду такую красную штуку?
— Точно так.
— Почему же она не на тебе?
— Я же сейчас не работаю. По крайней мере, не главным и единственным хозяином «Конструкций Багга».
— А пояс не снял.
— Удобно, хозяин. Думаю, мне понравилось бы носить пояс с мечом. В чувстве тяжести у бедра есть что-то ободряющее.
— Словно ты непрерывно сражаешься со стройматериалами.
— Да, хозяин. Вы кончили думать?
— Да.
— Хорошо. — Багг снял пояс и бросил на крышу. — Меня на сторону перекашивает. Ходил кругами.
— Как насчет травяного чая?
— Хотелось бы.
— Превосходно.
Несколько мгновений они взирали друг на друга; затем Багг кивнул и пошел к лестнице. Едва он показал спину, Теол снова начал подтягивать штаны. Кинул взгляд на пояс, явно заколебался, но покачал головой. — Слишком вольное допущение…
Багг спустился по ступеням. Теол подошел к кровати и улегся, громко заскрипев. Уставился в сумрачное небо. Приближался праздник, один из посвященных Страннику, вечному и таинственному подателю удачи, несчастливых обстоятельств и дурных побуждений. Как-то так. Теол не знал точно. Оплоты и все множество их обитателей придуманы как неистощимый источник бранных слов и клятвенных уверений. Так подозревал Теол. Кажется, все живые создания склонны увиливать от ответственности.
Это будет широкое и бессмысленное празднество. Повод — ничто, процесс — всё. Бесноватые игроки ждут Особых Топляков, когда к каналу выйдут самые знаменитые преступники. Люди, которым нравится внимание, найдут повод показать себя. Развлечения — это инвестиции в дозволенное безделье, а такое безделье говорит о богатстве. А тем временем стража опустевших имений будет чесать языки и дремать на посту.
Что-то заскреблось справа. Теол вгляделся в сумрак. — Ты рано.
Шерк Элалле подошла ближе. — Ты сказал, в полночь.
— До которой еще два звона.
— О? И точно.
Теол сел. — Ладно, ты здесь. Уже нет смысла отсылать. Но мы не пойдем к Селаш до больших курантов.
— Можем и пораньше.
— Могли бы, но не хочу ее тревожить. Она же сказала, что потребуется куча ингредиентов.
— Чем я хуже других трупов?
— Ну, для начала… другие трупы не дают сдачи.
Неупокоенная подошла поближе. — Почему бы мне захотеть драться? Разве она не просто украсит меня?
— Конечно. Я просто болтал. А ты что делала, Шерк Элалле?
— То же самое.
— То есть?
— Я хочу стать лучше. Хотя многие считают постоянство добродетелью. Что за чудные штаны.
— Согласен. Увы, не во вкусе большинства…
— У меня нет вкуса.
— Ах. Это следствие мертвого состояния или врожденное свойство?
Безжизненные запавшие глаза уставились на Теола. Раньше женщина старалась избегать прямого взгляда. — Я думаю… о празднике Странника.
Теол улыбнулся: — Ты предвосхитила меня, Шерк.
— Там шестнадцать стражников, и еще восемь спят или играют в казарме, стоящей около главного дома усадьбы. Соединяется она с домом переходом длиной в девятнадцать двойных шагов. Все наружные двери закрыты на два засова. В углах крыши стоит по стражнику, и все окна опутаны чарами. Стены имения высотой в два роста.