— Здесь есть тролли? — спросил Евтихий.
— Не знаю. Я не видела. Но верить своим глазам невозможно. Говорят, если поселиться в башне, все становится иначе. Лучше. По крайней мере, дождь не донимает. Моревиль рассказывал, что тут несколько человек сгнили заживо.
— А он часом не преувеличивает? — тихонько поинтересовался Евтихий.
— Поживи на этом поле с мое, сразу поймешь, что он, скорее, преуменьшает. Моревиль здесь дольше всех, — прибавила Геврон.
— А ты?
— Не знаю. Долго.
— Ты действительно воин?
Она вскинулась:
— А тебе это не по душе? Так и скажи!
— Мне все равно, — признался Евтихий. — Я ведь с тобой едва знаком. Но… разве ты всегда была воином?
— Нет, — тотчас ответила Геврон. — Я же тебе только что рассказывала: в прошлой жизни у меня была хорошенькая чистая кухня. Но здесь и не требуется быть настоящим воином, — добавила девушка. — Достаточно найти оружие и ходить с сердитым видом. Никто не спросит, умеешь ли ты обращаться с мечом или копьем.
— Хочешь, я научу тебя? — предложил Евтихий.
Она долго рассматривала его, словно выискивая подвох, а потом кивнула:
— Когда начнется штурм, это может пригодиться.
— Когда начнется штурм, держись подальше от стены, — возразил Евтихий. — Мы почти наверняка все погибнем.
— И тебя это не пугает? Только скажи честно. Умирают-то здесь по-настоящему. Навсегда.
Он хорошенько подумал, прежде чем дать ответ:
— Я не знаю, Геврон. По-настоящему я, наверное, боюсь только того тупика, о котором рассказывал Моревиль.
— Ага, — кивнула Геврон, — точно. Тупик. Сидим, как мыши в западне.
— Отсюда должен быть выход, — задумчиво произнес Евтихий. — Не может не быть.
Геврон язвительно расхохоталась.
— Воображаешь, будто ты один такой умный. Первым додумался! — воскликнула она. — Поздравляю, мыслитель. Знаешь, сколько ребят погибло, пытаясь выбраться наружу? Нет отсюда выхода. Нет.
— Вход же есть.
— Вход есть, а выхода нет. Вход и выход — не одно и то же. Ты лучше подумай о том, как бы нам захватить башню. Там и еда найдется нормальная, и крыша будет над головой. Надежная крыша, не как здесь — палатки… Там, говорят, огонь по-настоящему греет, а не просто ест глаза… Но зеленоволосый — опасный противник. Он нас в башню не допустит, перебьет всех при штурме. Пока он жив, нам туда ходу нет.
— Значит, нужно убить зеленоволосого? — спросил Евтихий. — А кто он такой? Откуда взялся?
Геврон презрительно хмыкнула.
— А откуда здесь берутся люди? Ты вот помнишь, каким путем сюда пришел? Свалился откуда-то… Когда он только-только здесь появился, он был совсем слабый, просто дохлая веревочка, а не человек. Моревиль сразу определил, что он непременно помрет, так что незачем переводить на него еду и наше сочувствие. И мы сидели под навесом и смотрели, как он ползет вверх по склону, к башне. Поднимется на четвереньки, дернется вперед, упадет. И лежит, хватает ртом воздух. А в глазах уже смертная муть плещет, мы все это видели. Иногда он подолгу лежал неподвижно, мы уж думали — все, помер. Но нет, опять приподнимается и опять ползет. Он на холм карабкался. А потом ночь наступила, все ушли спать.
— А зеленоволосый?
— Наверное, всю ночь поднимался, потому что утром его уже не было. Добрался до башни, представляешь? Упорный! Мы думали, те, в башне, с ним тоже возиться не захотят, но они его подобрали. А через десяток дней глядим — он уже ими командует. Вот и вся история.
Евтихий долго молчал, рассматривая свою собеседницу. Он пытался представить ее себе на чистенькой кухне, о которой та вспоминала с такой печалью, но не мог. Геврон превратила свою юбку в штаны, а рубаху носила навыпуск, перетягивая ее в талии веревкой. Фигура девушки давно утратила всякую округлость: ее плечи топорщились, как у огородного пугала, руки висели клешнями, лицо — когда-то, несомненно, миловидное — приобрело злое и голодное выражение.
Евтихий выломал две палки и бросил одну своей партнерше.
— Представь себе, что это меч.
Она кивнула и прикусила губу.
Несколько минут они фехтовали: Геврон пыталась стукнуть противника по голове или заехать ему по ногам, а он терпеливо отбивал ее удары.
Потом она, запыхавшись, села на землю, нимало не заботясь о том, что испачкает одежду.
— И это все? — спросила Геврон.
— Это только начало, — ответил Евтихий. — Ты дерешься слишком яростно и плохо видишь врага.
— Только не говори, что нужно смотреть не на оружие, а в глаза неприятелю! — окрысилась Геврон. — Это я уже слышала от одного умника. Вон его тело, разлагается на холме.
— А почему его не похоронили? — спросил Евтихий.
— Не до того было… Потом поймешь. Люди просто уходят в землю. Очень быстро. Самое долгое — за пять дней, я считала.
Евтихий покачал головой.
— Ну что, отдохнула? Продолжим?
Они тренировались еще некоторое время, а потом услышали, как над ними смеются. Несколько солдат оставили костер и подошли поближе, привлеченные новым зрелищем. Они явно забавлялись. Геврон покраснела, но Евтихий тихо сказал ей:
— Не обращай внимания. Им скоро надоест.
— Я устала, — пожаловалась девушка.
— Ничего, потом привыкнешь. Продолжай.
Она бросила палку и закричала:
— Я устала! Все равно это бессмысленно!
— Не бессмысленно, — ответил Евтихий, опуская свое деревянное оружие. — Но если ты устала, то давай передохнем.
— Нашла себе парня, Геврон? — спросил один из солдат.
* * *Евтихий увидел зеленоволосого вечером того же дня. На крепостной стене вдруг появился человек в доспехе из выделанной кожи. С двумя медными бляшками на груди. В шлеме. В настоящем шлеме, который он носил сдвинутым на затылок. Криво обрезанные — видимо, мечом, — волосы ярко- зеленого цвета выделялись на сером фоне стены ослепительным пятном. Он стоял, широко расставив ноги, по-хозяйски. Подбоченясь. На поясе у него висел настоящий меч. Вообще при виде этого человека сразу приходило на ум много таких вещей, от которых разбирала жгучая зависть. Например, становилось очевидным, что он недавно поел. Хорошо так поел, с мясом и хлебом.
— Теперь ты понимаешь, почему мы его ненавидим? — спросил Моревиль. Он подошел к Евтихию и дружески стукнул его кулаком в бок. — Видал, какой он?
— Он мог быть в нашем отряде, если бы мы не бросили его умирать на холме, — отозвался Евтихий.
— Вот что обидней всего! — подхватил Моревиль. Он ничуть не был смущен напоминанием о своем бессердечном поступке. — А теперь он отбивает наши атаки одну за другой, как будто это все детские игрушечки… Мы бы уже взяли замок, точно тебе говорю. Но этот человек — он просто знает, как сражаться. Наверняка там, наверху, в нормальной жизни, командовал каким-нибудь гарнизоном. А эти, его солдаты, — они на него глядят как на высшее существо. Помереть за него готовы.
Человек с зелеными волосами что-то говорил своим людям. Показывал рукой налево, направо. Несколько мгновений, как почудилось Евтихию, он смотрел прямо ему в глаза, но, конечно, это была иллюзия. Зеленоволосый просто подсчитывал число солдат у противника и отдавал соответствующие распоряжения.
— В прошлый раз мы прогрызли стену с восточной стороны, — сказал Моревиль, показывая кивком головы — где именно. — Видишь, они там залепили глиной? Я думаю, там и стоит штурмовать.
Евтихий отозвался:
— А наверх ты смотрел?
— Что? — не понял Моревиль.
— У них не получилось заделать эту дыру как следует, поэтому они установили наверху, прямо над ней, котлы со смолой. Им даже не потребуется кипятить эту смолу, они просто выльют ее нам на головы, и мы прилипнем, как мухи.
Моревиль помрачнел.
— Ты там, наверху, тоже, небось, армиями ворочал? — спросил он.
— Нет, я простой солдат.
— А я даже не солдат, — признался Моревиль. — Я торговец. Ездил по ярмаркам. У меня и лошади были. А теперь вот командую.
Они обходили крепость, осматривали местность. Моревиль демонстрировал ее с хозяйской гордостью, как будто все эти земли принадлежали лично ему и лично им были возделаны. Он помнил по именам всех мертвецов, которых они замечали на склонах холма и в роще, иногда даже рассказывал Евтихию обстоятельства их гибели.
Постепенно эта безрадостная земля начала наполняться для Евтихия смыслом. Моревиль населил ее для своего собеседника живыми тенями, и скоро Евтихий уже как будто въяве видел их всех.
Ему начало казаться, что он был знаком с десятками, сотнями погибших здесь людей. Их лица, их судьбы сделались частью его личного опыта. Если бы Евтихий вырос под стенами крепости на холме и с детства напитывался бы местными преданиями — он и тогда не был бы теснее связан с этой землей. Он пытался расспрашивать о живых — о тех, с кем ему предстояло идти в бой. Как оказалось, о них Моревиль знает куда меньше.
«По-настоящему узнаешь человека только после того, как он умер, — сказал Моревиль. — Сам потом увидишь, если доведется. Как будто пелена с глаз спадает, начинаешь понимать даже то, о чем он все это время умалчивал».
Шум в лагере привлек их внимание. Лицо Моревиля исказилось, изо рта полетела слюна, когда он завопил:
— Гезира!
И бросился бежать. Евтихий побежал за ним следом. Он не мог знать, что означал этот возглас Моревеля и какую неприятность означает внезапный гул голосов. Он не улавливал звона оружия — значит, это не вылазка из крепости и не драка между своими. Что-то другое.
— Гезира! Стой! — орал Моревиль, несясь по полю огромными прыжками.
Больше двухсот человек столпились неподалеку от навеса. Дождь поливал людей, но они не обращали на это внимания.
На перевернутой телеге стоял мужчина лет сорока, в грязной и рваной, но на удивление ладно сидящей одежде; он носил свои лохмотья с изяществом, как будто это был придворный костюм. Длинные волосы этого человека намокли под дождем и липли к липу, к плечам. Среди темно-русых прядей Евтихий отчетливо разглядел несколько синих.
— Гезира! — завопил Моревиль, пытаясь пробиться к нему.
Гезира даже плечом не повел. Он протянул руку и крикнул:
— Давайте!
— Нет! — орал Моревиль. — Погодите!
Гезира удостоил его пренебрежительным взглядом. Кругом буянила толпа. Никто никого не слушал, солдаты вопили и размахивали кулаками. Евтихий поймал несколько взглядов и сжался от дурных предчувствий: он понял, что все эти люди охвачены паническим страхом. Они требовали немедленной расправы над… кем? Этого Евтихий пока не видел.
Он пробивался сквозь людские волны, толкаясь и без колебаний пуская в ход кулаки и локти, пока не оказался лицом к лицу с несколькими дюжими детинами. Эти тоже боялись — Евтихий видел затаившийся в их глазах ужас. Но, по крайней мере, они держали себя в руках.
— Новенький? — спросил один из них и сплюнул. — Гезира говорил о тебе.
— Гезира?
— Вон он, на телеге… Он смелый. Не то, что этот трус Моревиль, — прибавил детина. — Иди к нам.
Евтихий кивнул.
— Гляди, — сказал детина, отступая в сторону.
На земле лежало, скорчившись, отвратительное существо. Оно было совершенно голое, измазанное голубоватой глиной — как будто грязь могла заменить ему одежду. Признаки пола у существа отсутствовали. Острая мордочка ничего не выражала. Огромные круглые глаза были пусты и бессмысленны, нос едва намечен, вертикальные ноздри то расширялись, то сужались — только по этому признаку и можно было понять, что существо дышит. Непомерно длинные руки прижимались к груди и подергивались.
Существо было крепко связано. Веревки впивались в его тело и, очевидно, причиняли немалую боль, потому что существо время от времени принималось тоненько стонать.
Среди стражников Евтихий вдруг заметил Геврон. Он махнул девушке, и она с решительным видом подошла к нему.
— Что здесь происходит? — спросил Евтихий. — Что это такое? — Он указал на существо.
Геврон вздернула подбородок.
— А кто это, по-твоему?
— Какая-то… тварь, — признался Евтихий. — Кажется, здесь все хотят порвать ее на кусочки.
— Точно, — Геврон занесла копье над головой, отгоняя чересчур ретивого парня, который тянулся к связанному пленнику. — Эй, отойди! Всему свое время! Разберемся с тварью по нашему закону. — Она глянула на Евтихия и пояснила: — Гезира говорит, что бесконтрольные расправы расшатывают дисциплину… — И снова парню: — Отойди, говорят тебе!
Она ловко кольнула чересчур напористого парня копьем, и тот с воем отскочил.
— А как с ним поступят, с этим… монстром? — спросил у Геврон удивленный Евтихий.
Где-то далеко в толпе бушевал Моревиль:
— Остановитесь! Стойте, не надо! Вы не понимаете!
Услыхав его крики, Геврон презрительно наморщила нос:
— Моревиль всегда хотел командовать. Но Гезира лучше знает, как нам следует поступать. Гезира умнее.
Она с обожанием глянула в сторону человека, стоявшего на перевернутой телеге.
— Разумеется, нельзя оставлять это существо среди нас, — продолжала Геврон. — Мы убьем его. Мы его казним.
Евтихий кивнул. Он понимал, чего добивается Гезира. Дисциплина. Тварь следует уничтожить, но допустить бесконтрольную расправу нельзя. Все правильно.
Несколько солдат прикатили столбы и принялись вбивать их в землю.
Евтихий не стал больше рассуждать и разговаривать. Просто встал с копьем наперевес и принялся отталкивать тех, кто напирал слишком уж ретиво. Его осыпали оскорблениями:
— Защитник выискался!
— Отдай нам тварь!
— Мы покажем тебе, как поступают настоящие люди!
— Животное!
— Ты с ней заодно?
— Гезира! Гезира! Гезира!
— Уйди с дороги!
— Гезира!
Тем временем столбы укрепили в вертикальном положении. Очевидно, такое происходило уже не в первый раз, и с прошлых казней в земле сохранились ямки.
— Помоги-ка поднять его, — обратился один из добровольных палачей к Геврон.
Ее передернуло от отвращения, и она бросила на Евтихия беспомощный взгляд: отказаться она не решалась, но прикоснуться к твари — такое было выше ее сил.
Евтихий уступил ей свое место.
— Сдерживай толпу. Я помогу ребятам.
Она с облегчением встала с копьем наперевес и закричала:
— Сейчас вы увидите, как поступает Гезира с…
Она не закончила фразу, рев толпы заглушил ее голос. Евтихий вдруг поймал полный ужаса взгляд Моревиля, но того быстро оттеснили.
Тварь почувствовала прикосновения и задергалась на земле. Она лягалась и рыдала, оскалив тонкие зубы. Евтихий быстро ударил ее тупым концом копья в висок, и она обмякла. Вдвоем с другим солдатом Евтихий поднял ее на ноги. Она бессильно повисла, ее голова болталась, связанные руки торчали вперед под странным углом.
Геврон где-то за спиной у Евтихия отчаянно кричала:
— Отойдите! Отойдите!
Евтихий разрезал веревки и освободил от пут руки пленного существа. Второй солдат, выказывая немалую сноровку, растянул тварь между двумя столбами.
Гезира приказал:
— Пусть очнется! Мы не казним тех, кто не понимает, что с ними делают! Мы знаем, что такое справедливость! Плесните в нее водой!
Откуда-то в руке Евтихия оказался ковшик, и он окатил существо. По щекам, по лбу твари потекла жидкость, мало похожая на воду: должно быть, то была глина, которой было вымазано все тело существа.
Выгибаясь, оно закричало, тонко и пронзительно. В этом вопле не было ничего человеческого.
Гезира засмеялся и спрыгнул с телеги. В руке у него был настоящий меч. Оружие сияло в полумраке. Оно как будто светилось собственным светом, такое же изящное и благородное, как и его владелец.
Тварь вытаращила глаза.
Теперь в них мелькнула искра разума. Пленник — кем бы он ни был — явно осознавал, что сейчас ему предстоит расстаться с жизнью. Он дергал руками и ногами в тщетной попытке освободиться, а потом вдруг затих и принялся вращать глазами, обводя жалобным взглядом собравшихся. Обступившие его плотным кольцом люди отвечали проклятиями и непристойными жестами. У некоторых, как заметил Евтихий, выступила слюна в углу рта. Толпа со сладострастным нетерпением ожидала расправы.
— Гезира! — зарычал Моревиль. — Не до смерти! Не до смерти! Гезира! Гезира!
Он выкрикивал имя человека с мечом, как заклинание, и, подобно неопытному заклинателю, совершенно не был уверен в том, что оно подействует.