"Я так не думаю," — сказал он. "Дела шли плохо. Он принял несколько неверных решений и они привели к плачевным результатам. Он знал, что никто не воспринимает его всерьёз."
"Он сжег один из свободных городов потому что был смущён?"
"Унижен," — сказал Джорей. "Потому что он был унижен. И потому что всё выглядит по-другому, когда смотришь на ситуацию со стороны."
Одна из собак завыла долго и протяжно. Синешейка перепорхнула на ветку, взглянула на мужчин и снова улетела. Доусон прислонил ладонь к холодному стеклу, и от её тепла оно тут же запотело. Его разум метался от одной мысли к другой. Толпы борцов и наёмников в Кэмниполе, которым Иссандриан заплатил деньгами, взятыми в долг у Астерилхолда. Вежливое, но непримиримое выражение лица Паэлина Кларка, банкира с Северного Побережья. Гнев Кэнла Дескеллина. И теперь, сожженный город.
Слишком много событий происходило, и не все служили его цели.
"Это всё меняет," — сказал он.
"Он очень изменился после этого," — продолжил Джорей, как будто его отец ничего не говорил. "Он всегда держался в стороне от нас, но до этого он был шутом. Все смеялись над ним. Они издевались над ним, глядя прямо в глаза, и в половине случаев он этого даже не замечал. Но после всего никто больше не смеялся. Даже он сам."
Джорей смотрел в окно, но видел что-то другое. Что-то далекое, но более реальное, чем эта комната, окно, деревья в саду. В его отрешенном взгляде была боль, и Доусон почувствовал это. Он отложил в сторону свои проблемы. Его сын нуждался в нем и как бы громко мир не требовал его внимания, он подождет.
Доусон сел. Джорей взглянул на него и снова отвернулся.
"Расскажи мне," — сказал Доусон.
Джорей улыбнулся, но его глаза остались серьезными. Он покачал головой.
"Я был на войне," — сказал Доусон. "Я видел, как гибли люди. То, что ты сейчас испытываешь, мне знакомо, и это будет мучить тебя пока ты держишь его в себе. Поэтому расскажи мне."
"Ты не делал того, что сделали мы, отец."
"Я убивал людей."
"Мы убивали детей," — сказал Джорей. "Мы убивали женщин. Стариков, которые были втянуты в это попросту потому, что жили в Ванаи. И мы убили их. Мы забрали воду и подожгли их. Когда они пытались перебраться через стены, мы убивали их."
Его голос дрожал, глаза были широко открыты от ужаса, но слёз не было.
"Мы совершили зло, отец."
"А как ты думаешь, что такое война?" — сказал Доусон. "Мы мужчины, Джорей. Не мальчишки, размахивающие палками и побеждающие злых волшебников. Мы делаем то, что от нас требует долг и честь, и часто то, что мы делаем — ужасно. Я едва ли был старше тебя сейчас во время осады Аннинфорта. Мы морили их голодом. Это был не пожар, но медленная, мучительная смерть тысяч людей. И слабые погибали первыми. Дети. Старики. Чума в городе? Мы занесли её туда. Лорд Эргиллиан отправил всадников собрать больных со всей округи, и тех кого мы нашли он назвал разведчиками и отправил в город. Их убили, но уже после того, как болезнь распространилась. Каждый день женщины приходили к воротам с младенцами на руках, умоляя нас забрать их. Чаще всего мы не обращали на них внимания. Иногда мы забирали детей и убивали их там же, прямо на глазах у их матерей."
Джорей побледнел. Доусон наклонился вперед и положил руку ему на колено, как делал всегда, с самого его детства. На мгновение он пожалел, что того худощавого мальчишки больше нет, и этот момент — этот разговор, подобно тому, который был у него с его отцом — был частью вступления этого мальчика во взрослый мир. Ребенок должен был стать мужчиной. Это наполняло смыслом его поступки и делало их выносимыми. Это было всё, что Доусон мог предложить.
"Аннифорт восстал против трона," — сказал он, "и поэтому должен был пасть. А чтобы он пал, его нужно было довести до отчаяния. Измученные голодом, они бы не выжили. И если дети, которых мы убили — которых я убил — положили конец всему этому на неделю раньше, чем должно было случиться, тогда я поступил правильно. И я страдал тогда, также как ты страдаешь сейчас."
"Я этого не знал," — сказал Джорей.
"Я не рассказывал тебе. Мужчины не перекладывают свою ношу на детей. Твоей матери я тоже не рассказывал. Она бы этого не вынесла. Ты понимаешь меня?"
"С Ванаи всё по-другому. Там для этого не было необходимости."
Доусон открыл было рот, чтобы сказать что-то — вероятно что-то умное и ободряющее — но вдруг почувствовал, как его мысли, словно по щелчку, одна за другой выстраиваются в цепочку. Ванаи. Иссандриан. Вооруженные наёмники прибывшие в Кэмнипол под сомнительным предлогом чествования принца Астера. Захватнические войска, возвращающиеся с юга во главе с Гедером Паллиако.
"А," — сказал Доусон.
"Отец?"
"Где Паллиако? Он здесь?"
"Нет. С людьми. Они отстали от меня примерно на неделю."
"Слишком далеко. Он нужен здесь раньше."
Доусон был снова на ногах. Он распахнул дверь и позвал Коу. Охотник, кажется, ждал его. Первые указания были достаточно просты: найти остальных. Не только Кэнла Даскеллина, но и полдюжины тех, кто был с ним заодно. Время поджимало, победа была под сомнением. Коу не задавал вопросов, только поклонился и исчез. Когда Доусон обернулся, Джорей выглядел сбитым с толку.
Доусон поднял руку, опережая его вопросы.
"Я вынужден просить тебя ещё об одном одолжении, прежде чем ты отправишься отдыхать, мой мальчик. Мне очень жаль, но от этого зависит судьба престола."
"Всё что угодно."
"Приведи ко мне Гедера Паллиако. И быстро."
"Хорошо."
"И Джорей. Гибель Ванаи может спасти нас всех."
Меньше чем через час гости Доусона прибыли. Вместе с Оддердом и Дескеллином, пришли граф Ривермаха и барон Норринг. Остальных не оказалось дома и Коу отправился искать их. Тех кто был, однако, было достаточно. Пятеро мужчин, имеющих в своем распоряжении преданность благородных семей и крупные земли, сидели или стояли или, как в случае с Кэнлом Дескеллином, нервно шагали вокруг задней стены. На них всё ещё были надеты расшитые парчовые шляпы в которых они щеголяли на параде Иссандриана. Клара прислала двух служанок, которые принесли подносы с водой приправленной огурцом и кружки запеченого сыра, которые впрочем стояли нетронутые у стены.
С момента прибытия гонца ко двору Симеона, возникло множество слухов. Доусон видел неуверенность на лицах гостей, и чувствовал её в воздухе. Его собственное чувство срочности не давало ему покоя и казалось, что кто-то живой ползет по его спине. Если делать то, что он задумал, то надо это делать быстро, прежде чем при дворе поняли, что на самом деле значили последние новости. Прежде чем Симеон понял.
Словно священник перед своей паствой, Доусон поднял руки.
"Уничтожение," — начал он, но осёкся. "Жертва Ванаи для нас словно факел в этот тёмный час. И спасение Расколотого Престола уже близко."
В ответ лишь глубокая тишина.
"Ты сошёл с ума," — сказал Дескеллин.
"Пусть говорит," — сказал граф Ривермаха. Доусон с благодарностью кивнул.
"Подумайте вот о чём. Всем известно, что Гедер Паллиако был в ссоре с сэром Аланом Клином, одним из ближайших союзников Иссандриана, почти с самого начала. Ему удалось занять место Клина в качестве защитника Ванаи…"
"Ему удалось?" сказал Дескеллин.
"… и вместо того, чтобы использовать это положение для получения выгоды или ведения политических игр, он принял решение. Храброе и принципиальное решение."
"Гедер Паллиако," — сказал Декселлин, проводя рукой по волосам, — "шут, которого мы продвинули, чтобы смутить Иссандриана и превратить для него завоевание Ванаи в болото. Он неиспытанный юнец, весь военный опыт которого, заключается в том, что он словил стрелу в ногу и упал с лошади. Теперь еще выясняется, что он кровожадный тиран впридачу. К вечеру, у Иссандриана будет дюжина человек, которые поклянутся, что его назначение наших рук дело, и я почти уверен, что одним из них будет лорд Терниган. Мы не сможем отрицать этого."
Доусон видел беспокойство в глазах других, наклон их плеч, угол под которым они держали головы. Если он ответит гневом на гнев, то всё закончится тем, что они начнут грубить друг другу словно помойные псы и их вера в успех будет сломлена. Доусон улыбнулся, и Дескеллин плюнул в золу камина.
"Отрицать это?" — сказал Доусон. "Да я сяду рядом с Паллиако и буду гордиться этим. Или вы все видели какой-то другой парад сегодня? Никому из вас не пришло в голову, что прям сейчас, пока мы разговариваем, семь сотен верных антейцев под командованием Паллиако движутся в Кэмнипол?"
"Я не понимаю," — сказал Оддерд.
"Вот что мы скажем," — ответил Доусон. "Когда Паллиако узнал, что Иссандриан привел вооруженную армию в Кэмнипол, он решил повести свои войска на защиту трона. А вместо того, чтобы оставить Ванаи врагам, он совершил поступок, который послужит железным доказательством его намерений. Он не разграбил город до последней серебряной монеты, не продал его ради обогащения. Он сжёг его, словно воин древности. Словно драконы. Разве найдется во всей Антее мужчина столь ожесточённый и со столь же чистыми намерениями? Кто еще осмелился бы сделать то, что сделал он?
"Но король дал разрешение на проведение этих игр. И эта армия идёт на нашу защиту? Половина из них люди Иссандриана, а вторая половина в лучшем случае презирает Паллиако," — сказал Дескеллин. "Это всё сказки."
"Они не презирают его. Они его боятся. И если мы все скажем это достаточно громко и будем повторять достаточно часто, Иссандриан его тоже испугается," — сказал Доусон. "И так как от этого могут зависеть наши жизни, я предлагаю нам всем отрепетировать хором."
"Так вот что такое отчаяние," — сказал Дескеллин. Доусон не обратил на него внимание.
"Если Иссандриан выступит против нас, это покажет, что Паллиако был прав. Если же нет, то получится, что Паллиако напугал его. В любом случае, Иссандриан потеряет часть своей власти над королем. И мы сделаем это не продаваясь Северному побережью или банку Медеанов. Это неожиданная удача, милорды. Мы будем глупцами, если не воспользуемся ею. Но нужно представить нашу версию немедленно. Сегодня. Прежде чем двор отправится по своим постелям сегодня, они должны будут повторят про себя перед сном нашу историю. Подождите пока наше мнение примут и будет в сотни раз сложнее изменить его."
"А если Иссандриан направит свои силы против этого мальчишки Паллиако?" — спросил барон Норринг.
"Тогда клинок, предназначенный для вашего живота, достанется ему," — сказал Доусон. "А теперь скажите мне, что вы были бы против этого."
Гедер
Бедра Гедера были натерты до крови. Спина болела. Весенний ветер, приходящий с гор, пах снегом и льдом. Вокруг него верхом и на своих двоих двигались остатки армии вторжения в Ванаи. Не было песен, за несколько последних дней никто не общался с Гедером кроме, как по неотложным вопросам, касающимся передвижения нескольких сотен людей, повозок и лошадей. Даже в своих тесных ванайских комнатушках, в компании одного лишь огнеглазого оруженосца, и во время кошмарных дежурств при Алане Клине, Гедер не ощущал себя столь одиноким, как в этой толпе.
Он чувствовал повышенное внимание к своей особе, и осуждение. Конечно, никто и слова не сказал. Никто из них не встал, и не сказал Гедеру в лицо, что тот чудовище. Что то, что он сделал, было хуже преступления. В этом не было необходимости, потому что, конечно же, Гедер и так знал об этом. В течении всех этих долгих дней и холодных ночей возвращения домой, на север, в ушах у него стоял рев пламени. Его сны были полны образов мужчин и женщин на фоне огня. Он был призван защищать Ванаи, а сотворил такое. Если король Симеон прикажет отрубить ему голову прямо в тронном зале, это будет только справедливо.
Он пытался занять себя книгами, но даже легенды о Добром Рабе не могли отвлечь его от постоянно грызущего вопроса: каким будет королевский приговор? В самых радужных его мечтах король Симеон вставал с Расколотого Престола, чтобы лично своей королевской дланью утереть слезы Гедеру, и оправдывал его. В худшем случае, король отправлял его тело назад в Ванаи, валяться среди трупов, на съедение воронам, отъевшимся на мертвечине.
Между этими крайностями, в сознании Гедера нашлось место для почти бесконечного количества мрачных образов. И по мере того, как горы и долины становились все более знакомыми, а драконья дорога петляла меж холмов, на которых он раз сто бывал до этого, Гедер обнаружил, что уже созрел для любого сценария своей смерти и унижения. Сожгут его заживо? Это будет справедливо. Посадят в тюрьму и забросают дерьмом и падалью? Он и это заслужил. Все-все было бы лучше этого самоедства и немого раскаяния.
На горизонте показался огромный уступ, на котором стоял Кэмнипол. Черный камень отливал синевой из-за расстояния и атмосферной дымки. Королевский Шпиль казался не более чем светлой черточкой. Одинокий всадник мог бы доскакать до него за пару дней. Войску на марше потребуется не меньше пяти. Королевские маги, возможно, уже их увидели. С тоской и ужасом Гедер вглядывался в приближающийся город. С каждой милей страх становился сильнее, а движение по дороге все оживленнее.
Сельскохозяйственные угодья, окружавшие столицу, были одними из лучших в мире, темная почва, орошаемая рекой, все еще оставалась плодородной со времен битв, гремевших здесь тысячелетия назад. Даже в голодное время года, сразу после оттепели, земля пахла изобилием и обещанием пищи. Пастухи гнали свои стада по драконьей дороге с зимних пастбищ в низине в сторону гор на западе. Фермеры приводили волов на поля, готовые для вспашки и сева. Ехали сборщики налогов в окружении небольших отрядов вооруженной охраны, выгребая все, что можно у жителей городков до того, как их договоры аренды истекут. Одинокий всадник на хорошей лошади был здесь редкостью, так что Гедер знал, что серый жеребец, скачущий на юг, это по его душу. И только когда лошадь приблизилась, а он узнал во всаднике Джори Каллиама, напряжение спало, и он вздохнул с облегчением.
Он увел своего скакуна с драконьего нефрита в придорожную грязь, позволяя колоне продолжать движение без него. Джори осадил коня так близко, что животные могли хлестать друг-друга хвостами по мордам, а колено Гедера почти касалось седла Джори. Лицо того было серым от истощения, и только взгляд был ясным и цепким, как у хищной птицы.
— Какие новости? — спросил Гедер.
— Дуй в город, — сказал Джори. — И поживее.
— Король? — спросил Гедер, но Джори покачал головой.
— Мой отец. Он хочет видеть тебя как можно скорее.
Гедер облизал губы и посмотрел на повозки, медленно двигавшиеся мимо него. Некоторые возницы и ратники делали вид, будто не замечают их пару, другие откровенно пялились. С тех пор, как они покинули то, что осталось от Ванаи, Кэмнипол был целью, к которой он стремился, конец его борьбы. Но сейчас, когда время пришло, хотелось оттянуть возвращение еще хоть на чуть-чуть.
— Не думаю, что это мудро, — сказал Гедер. Не на кого оставить командование, и если я…
— Оставь на Брута, — перебил Джори. — Не особо сообразительный, но достаточно способный, чтобы вести колону по дороге. Просто скажи ему, чтобы разбил лагерь у восточных ворот, и ждал дальнейших указаний. Не отдавай ему приказа о роспуске войска.
— Это… а о боевом духе ты подумал? Не хочу, чтобы мои люди подумали, будто я бросил их.
Выражение лица Джори было красноречивым. Гедер опустил голову, щеки его пылали.
— Пойду, найду Брута, — сказал он.
— И костюм получше, — добавил Джори.
Пока он инструктировал Брута, Джори инструктировал его. Гедер также сменил гнедого мерина, который был под седлом все утро. Когда войско осталось позади, Гедер скакал на молодом, резвом коне, в компании Джори Каллиама. До города было слишком далеко, чтобы пускать коня в галоп, но Гедер ничего не мог с собой поделать. На несколько минут он отпустил поводья, сражаясь с напором ветра, упиваясь если не самой свободой, то ее иллюзией.