Покинув бабушку, Фрина, не теряя времени, прямиком направилась по улочкам и переулкам к зданию, где находились Совет и кабинеты министров. Она все время думала о том, что рассказала ей бабушка об Изоэльде. Весь гнев и презрение, которые она ранее испытывала к своей мачехе и от которых надеялась избавиться, нахлынули на нее с новой силой, ослепляющие и сжигающие изнутри. Она не желала верить слухам, она старательно хотела отмахнуться от них как от явной лжи. Когда Изоэльда затеяла с ней тот разговор, она устыдилась своих подозрений, своей грубости. Как ей тогда хотелось, чтобы она ошибалась!
Но теперь она хотела совсем другого.
По пути она заглянула к целителям, чтобы убедиться в своих предположениях. Изоэльда оттуда ушла. Она якобы пораньше отправилась домой, сославшись на усталость и недомогание. «Она так усердно и старательно ухаживала за больными и ранеными! – с тихим восторгом сообщил Фрине целитель, к которому она обратилась с вопросом. – Неудивительно, что королева переоценила свои возможности. Хотя невооруженным взглядом видно, что она очень хрупкая».
Фрина держала свои мысли при себе, а язык – за зубами.
Она вошла в здание Совета и зашагала по коридору мимо запертых дверей к покоям первого министра. Придя туда, она обнаружила, что и здесь все двери заперты, но она все же прижалась ухом к одной из них и постучала. Никого. Выждав пару секунд, она постучала вновь, громче и настойчивее. И снова тишина. Она постояла у двери еще несколько минут, не зная, на что решиться, а потом повернула обратно. Она испытывала смешанное чувство разочарования и облегчения: не исключено, что бабка всетаки ошибалась.
Она вышла из здания Совета и направилась в сторону дворца, погрузившись в невеселые раздумья. Она прошла через сад и уже подходила к особняку, как вдруг дверь сарая для садовых инструментов отворилась и оттуда вышла Изоэльда. Фрина быстро шагнула в сторону и спряталась за шпалерой с клематисами, где и замерла, боясь вздохнуть. Мачеха огляделась, но не заметила Фрину. Она закрыла за собой дверь и спокойно, но целеустремленно зашагала в направлении дворца, на ходу поправляя длинные светлые волосы.
Фрина ждала, не двигаясь с места.
Прошло несколько минут. Ничего не происходило. Она подождала еще немного. Наконец дверь сарая снова приоткрылась и через порог перешагнул первый министр. Фрину вдруг охватило дикое, нестерпимое желание завизжать и выплеснуть в крике обуревавшие ее чувства. Ей хотелось вцепиться в глотку Теонетту и задушить его. Ей хотелось убивать его медленно и с наслаждением, слушая его мольбы о пощаде.
Но вместо этого она продолжала стоять не шевелясь, глядя, как он шагает обратно к зданию Совета. Когда он поравнялся со шпалерой, за которой она притаилась, она вышла изза нее и загородила ему дорогу.
– Добрый день, первый министр, – жизнерадостно поприветствовала она его.
Теонетт, высокий, с резкими и острыми чертами лица, которые некоторым кажутся привлекательными, явно опешил. Его темные глаза с ужасом и удивлением уставились на нее.
– Принцесса, ээ… и вам доброго дня. – Он глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. – Вы работали в саду?
Ага, пытается разнюхать, что она видела! Фрина одарила его невинной улыбкой.
– Нет, я возвращалась из гостей и остановилась полюбоваться клематисами. А вы, первый министр? Вас тоже привлекли цветы в нашем саду?
Улыбка мужчины была вымученной и напряженной.
– Нет, я забирал коечто из своих покоев для вашего отца. Коекакие бумаги.
Он явно не собирался показывать их ей, а она не стала просить его об этом. Какой смысл? Вместо этого она кивнула как ни в чем не бывало и повернулась к нему спиной.
– Да, кстати! – внезапно воскликнула она, резко обернувшись. – У вас чемто испачканы губы, в уголке. Там какоето красное пятнышко. Это кровь?
Теонетт машинально поднес руку к губам и вытер их. Но когда он взглянул на свои пальцы, то ничего не увидел. Фрина любезно улыбнулась ему, когда он перевел на нее взгляд.
– Думаю, вы поняли меня правильно, первый министр. Доброго вам дня.
И она летящей походкой устремилась прочь, напевая какойто веселый мотивчик.
Глава 23
Старик вернулся через неделю, но юноше кажется, что его наставник постарел на целую жизнь. Он поседел еще сильнее, в уголках его глаз залегли глубокие морщины, и от всей его фигуры веет неизбывной печалью. Юноше нет нужды спрашивать, добился ли наставник желаемого. Он и так видит, что не добился.
– Он не стал даже слушать меня, – говорит ему старик. – Он отмахнулся от моих советов и не пожелал хотя бы задуматься над тем, что я ему говорил. Он просто улыбнулся и сменил тему, давая понять, что все мои старания совершенно излишни и бессмысленны.
Старик качает головой.
– Он слишком глубоко погрузился в себя. Он больше не видит мир таким, каков он есть, равно как и не понимает, в кого превратился сам. Он больше не осознает, что значит владеть посохом. Он забыл, что дал клятву, забыл о том, какому делу обязался служить. Он не говорит об этом прямо и даже не намекает на это. Но это видно по его отстраненности, по сузившемуся кругу его интересов и даже по его глазам. Я не смог достучаться до него.
– И что теперь будет? – спрашивает юноша.
Старик умолкает, глядя на свои руки и черный посох, который сжимает одной из них.
– Ничего, чему мы смогли бы помешать, – отвечает он наконец.
Сказав это, он замолкает. Поначалу юноша намеревается расспросить его о подробностях встречи, но понимает, что сейчас старику не хочется говорить на эту тему. Они возвращаются к образу жизни, который вели до отлучки старика. Он вновь принимается обучать и наставлять юношу, а тот старается ничего не упустить. Дни текут один за другим, как раньше, и жизнь возвращается в прежнее русло.
Пока однажды, в день такой ясный и прозрачный, что кажется, будто границы долины перестали существовать, а слои облаков, туманов и дождей рассеялись навсегда, к ним не приходит носящий второй черный посох, тот самый, что не пожелал слушать наставника юноши.
Юноша и старик сидят на склоне холма и глядят вниз, на долину, вновь рассуждая о том, как магия черного посоха способна изменить образ мыслей того, кто носит его; похоже, наставник юноши в последние дни только об этом и думает. Власть развращает, и, если не помнить об этом и не держать себя в узде, она полностью подчинит себе того, кто пользуется ею. Такова плата за владение ею, это – постоянный риск, о котором нельзя забывать. Необходима крайняя осторожность даже при незначительном ее применении, потому что власть магии посоха подобна волшебному эликсиру, который постепенно накапливается внутри тела, ломая любое сопротивление. Это можно терпеть, но этим ни в коем случае нельзя наслаждаться. Может показаться, что опасности на самом деле не существует, особенно в такие вот спокойные времена, когда применять силу приходится очень редко. Но понимание того, что означает пробуждение силы посоха, поможет тому, кто его носит, остаться в живых и сохранить рассудок.
Старик умолкает, смотрит вниз, на дальний лес, откуда они пришли сюда, и медленно поднимается на ноги.
– Он здесь, – говорит он.
Поначалу юноша не понимает, кого он имеет в виду. Но через пару секунд из за деревьев выныривает фигура, напоминающая изможденный призрак. В руках у нее черный посох, и юноше все становится ясно. Эльф словно восстал из мертвых, его одежда потрепана и испачкана, лицо сморщено и изуродовано, а плечи поникли так, словно он тащит на себе собственный надгробный памятник. Какое то время юноша смотрит на него, не веря своим глазам, не в силах осознать, что означает его появление здесь. Но его наставник уже понял все, и он шагает вниз, навстречу незваному гостю, обеими руками прижимая к груди свой черный посох.
– Приветствую тебя, брат! – кричит ему изможденный Эльф, и его хриплый голос оказывается таким же изношенным, как и он сам. Он держится расслабленно и непринужденно, словно заглянувший на огонек старый приятель. Но юноша интуитивно понимает, что это только видимость.
– Я – не твой брат, – отвечает его наставник. – Не называй меня так. Зачем ты пришел?
– Потому что я сделал то, что обещал! Ты же не думал, что я лгу?
Старик медленно качает головой.
– Нет, так я никогда не думал. Я надеялся, что ты образумишься. Я даже предупредил короля, как и обещал тебе. Очевидно, этого оказалось недостаточно. Стой! Ни шагу дальше!
Это звучит как приказ, и Эльф послушно замирает на месте.
– Что бы ты ни сделал, этого недостаточно, брат. То, что ты предупредил короля, лишь осложнило дело, только и всего. Но это стало для меня испытанием, которого я жаждал. Мне нужно было понять, достаточно ли я силен, и узнать, достаточно ли велика моя сила. И вот я понял и узнал, что достаточно. Десятки мертвых Эльфов подтвердили бы мои слова, если бы могли обратиться к нам из того места упокоения, где они сейчас находятся. Они атаковали меня со всех сторон после того, как их король умер. Они пошли на меня, вооружившись тем, что у них было, но не смогли остановить меня. И вот я здесь.
– Ты полагаешь себя достаточно сильным, чтобы убить и меня?
– Я пришел, чтобы узнать это.
Юноша холодеет при этих словах и немедленно начинает искать оружие. Но у него с собой ничего нет. В оружии никогда не возникает необходимость, когда рядом его наставник, который способен справиться с кем угодно. За исключением, пожалуй, этого случая.
– Твой щенок будет защищать тебя, брат, – небрежно и будто обрадовавшись этому, роняет Эльф. Он чуть ли не смеется от счастья. – Думаю, что мне придется убить и его. Мне бы не хотелось, чтобы он пришел за мной потом, если он окажется настолько глуп, что отважится на это после того, как я покончу с тобой. Месть – очень утомительное дело.
– Если месть утомляет, то тогда ты и впрямь очень устал, – говорит старик, перекладывая посох из руки в руку. – Зачем искать меня, зачем желать моей смерти, если все, что ты ожидаешь найти, – это месть?
Эльф склоняет голову к плечу и ненадолго задумывается.
– Я хочу убить тебя не для того, чтобы отомстить, брат. Я ищу успокоения. Если тебя не будет, а я останусь, то кто посмеет бросить мне вызов? Как только ты умрешь, я смогу быть тем, кем захочу. Я смогу стать лидером всех рас и изменить мир любым приемлемым для меня способом.
– Ты лжешь даже себе самому. – Старик говорит так тихо, что его слова едва слышны. – Тебе не нужно успокоение. Ты пришел сюда потому, что я отказался присоединиться к тебе. Ты хочешь заставить меня страдать за то, что я отверг твое предложение. Я бы не стал сотрудничать с тобой в любом случае, и теперь ты намерен заставить меня заплатить за мое, как ты считаешь, безрассудство.
Черты лица Эльфа искажаются, он теряет видимое спокойствие и становится напряженным, и его лицо отражает одновременно ярость и отчаяние. Все эмоции, что он держал в себе, вырываются наружу. Он перекладывает посох из руки в руку так, как это чуть раньше сделал старик.
– Быть может, нам пора выяснить, кто из нас прав, а кто – виноват? – спрашивает он. – Быть может, мы сейчас разрешим наш маленький спор?
Старик не отвечает.
– Оставайся на месте, – не оборачиваясь, приказывает он юноше так тихо, что противник не слышит его. – Не пытайся помочь мне. Не вмешивайся.
Юноша привык повиноваться старику и не ставить под сомнение его распоряжения. Но на этот раз он понимает, что не сможет поступить так. Он не сможет стоять в стороне и смотреть, как будут убивать его наставника, если только он в силах помешать этому. Ему не нравится то, что он видит, что улавливает в голосе Эльфа. Он знает, что его наставнику угрожает опасность. Разве он может не обращать на это внимания?
Старик развернулся лицом к Эльфу, который вновь двинулся к нему.
– Не делай этого, – говорит старик. – Мы с тобой – последние в своем роде, последние, кто носит посох. Подумай о том…
Но руны, вырезанные на темном дереве оружия его противника, уже полыхают огнем, пробуждая к жизни магию Слова, и столб белого пламени внезапно ударяет в старика. Тот отражает нападение собственной магией, но сила удара Эльфа столь велика, что отшвыривает старика на два шага назад. Эльф заливается визгливым смехом, продолжая наступать, и впереди него огненной струей растекается его магия, словно вода под напором. Она кажется бесконечной, и ее сила не может ослабнуть из за недостатка решимости или энергии ее обладателя. Старик учил юношу, что ни в какой ситуации магию нельзя применять необдуманно и бесконечно, что ее поток отнюдь не является неиссякаемым и что его следует расходовать бережно и с умом. Но сила и продолжительность атаки Эльфа, похоже, свидетельствуют об обратном.
Эльф внезапно кричит. Это сдерживаемое доселе безумие находит самый примитивный выход, но луч его магического посоха становится ярче и сильнее. Старик опускается на колено, пытаясь устоять и отразить смертоносную атаку. Юноша, наблюдающий за схваткой, начинает оглядываться в поисках какого либо подручного средства, которое можно использовать как оружие.
На глаза ему попадается камень, который как раз поместится у него в ладони. Он подхватывает его и устремляется вперед.
– Тебе конец, брат! – дико кричит Эльф, видя, что старик дрогнул, теряя последние силы. – Сейчас я отниму у тебя жизнь!
Струя пламени пробивает защиту старика и начинает пожирать его. Но наставник юноши не сдается, он продолжает сражаться, и внезапно убийственный огонь ослабевает – ненамного, но достаточно, чтобы юноша заметил это. Старик с трудом поднимается на ноги, его посох излучает слепящее белое пламя, которое вновь и вновь сокрушительной волной накатывается на Эльфа. А тот не собирается защищаться, все его силы отданы нападению. Огонь, хлынувший с посоха старика, окутывает его с головы до ног. Эльф кричит от боли, но вместо того, чтобы рухнуть на землю под натиском чужой силы, вдруг устремляется вперед, и его собственный посох вновь начинает светиться ярче, а его магия сокрушительным ударом обрушивается на старика.
Они стоят друг напротив друга, их разделяет не более шести футов, и каждого окутывает убийственное сияние чужой магии.
Юноша понимает, что должен сделать хоть что нибудь; отчаявшись, он замахивается и бросает камень, который так уютно устроился в его ладони. Он не промахивается – булыжник попадает Эльфу в голову, и это заставляет того попятиться на несколько шагов. От неожиданности его атака захлебывается на бесконечное мгновение.
Наставник юноши не колеблется. Воспользовавшись представившейся возможностью, он сначала заставляет Эльфа замереть на месте, а потом окутывает его столбом слепящего пламени. Еще мгновение – и тот осыпается обожженной шелухой, от которой в лучах восходящего солнца поднимаются слабые дымки.
Воспоминания потускнели и растаяли. Пантерра Ку, исподтишка наблюдавший за своим старшим товарищем, сидя у окна, выходившего на склоны гор к востоку от замка, подметил этот момент. Невидящий, обращенный внутрь себя взгляд Сидера Амента дрогнул и медленно сместился к каменному очагу в зале для приемов, а потом быстро переметнулся на юношу. Пан сделал вид, что ничего не заметил. Пусть будет так, как хочет Серый Страж, раз уж он не любит выставлять свои чувства напоказ.
Наступил вечер, вслед уходящему солнцу потянулись длинные тени, в воздухе повеяло прохладой, а ветерок стих. Серый Страж и юноша завершили недельное паломничество по поселениям к юговостоку от ГленскВуда. Реакция на тревожное сообщение Сидера Амента оказалась именно такой, какой они и ожидали. В некоторых случаях они наталкивались на прямое недоверие, щедро разбавленное подозрениями, в других – на шок, сменявшийся туманными обещаниями помочь. Большинство поселенцев склонялись к мысли, что сначала им необходимо укрепить собственные рубежи, а заодно отправить разведчиков к проходам, чтобы убедиться в том, что защитная стена действительно рухнула.