А невесть откуда взявшийся богатырь Братимир быстро обежал вокруг Огнерода и схватил его сзади за руки. Лысый чародей, сумевший наконец прийти в себя, попытался вырваться, но тут произошло чудо. Руки богатыря превратились в толстые корабельные канаты и так прочно и крепко стянули запястья Огнерода, что тот вскрикнул от боли.
Глеб поднял с земли выпавшую ольстру и встал на ноги. Подошел к Огнероду и приставил дуло ольстры к его груди. Лысый чародей покосился на ольстру, перевел взгляд на Глеба и прохрипел:
– Ты не сможешь меня убить! И никто не сможет!
– А кто тебе сказал, что я хочу тебя убить? – спокойно осведомился Первоход. – Я всего лишь превращу твою жизнь в вечную муку.
Он опустил ольстру и достал из кармана Силки Зигвуда.
– Это чудна€я вещь из Гиблого места, – объяснил он Огнероду. – Как только я наброшу их на тебя, ты станешь их вечным узником. Снова и снова они будут рвать твою плоть на куски, и твоя плоть будет восстанавливаться только для того, чтобы снова насытить кровожадные Силки Зигвуда. А насытить их нельзя, потому что их терзает вечный голод. И сжечь их ты тоже не сможешь, поскольку они сделаны из особого материала, равного которому по крепости нет на всей земле.
Лысый чародей свирепо посмотрел на Глеба и просипел:
– Даже если все это так, как ты говоришь… Почему ты решил, что это может напугать меня?
– Потому что я видел твое лицо, когда отстрелил тебе руку, – ответил Глеб. – Тебе было больно, босоголовый. Очень больно. Тебя нельзя убить, это правда. Но на свете есть вещи пострашнее смерти. И главная из них – боль.
Огнерод облизнул тонкие губы и хрипло спросил:
– Чего тебе от меня надо, пришелец? За что ты напал на меня, за что терзаешь?
– Ты, должно быть, думаешь, что я хочу посадить тебя в клетку и возить по городам и весям, чтобы показывать людям? Но на самом деле все гораздо проще. Я собираю отряд для борьбы со страшным врагом. И хочу, чтобы ты стал частью этого отряда.
Несколько мгновений лысый чародей удивленно хлопал глазами, а потом сухо проговорил:
– Я не ратник. Я не люблю воевать.
– Да ну? – Глеб прищурил темные, недобрые глаза. – Если мне не изменяет память, ты сам вызвал богатыря Братимира на бой. А потом выжег ему мозги своим голубым огнем и превратил его в деревенского дурачка.
– Братимир у меня за спиной, – сухо проговорил Огнерод. – И он совсем не похож на дурачка.
– На богатыря он тоже не слишком-то похож, – улыбнулся Глеб. – Оглянись, чародей!
Лысый чародей оглянулся, и лицо его вытянулось от изумления.
– Девка? – вымолвил он.
Зоряна подмигнула ему и весело проговорила:
– Не ожидал?
Огнерод снова повернулся к Глебу и произнес изумленным голосом:
– Как же это? Ведь он… ведь она была богатырем Братимиром!
– Не стоит верить всему, что видишь, парень, – назидательно заявил ему Глеб. – Кстати, Зоряна, – обратился он к девушке, крепко сжимающей запястья Огнерода, – разве я не велел тебе оставаться с Рамоном и Хлопушей?
– Велел, – кивнула чародейка.
– Тогда что ты делаешь здесь?
– Помогаю тебе усмирить огневика, если ты до сих пор этого не заметил.
– Гм… Если в следующий раз я тебе что-нибудь прикажу, можешь пропустить эту реплику мимо ушей. А теперь приступим к хирургической операции. Сестра, скальпель!
– Чего? – не поняла Зоряна.
Глеб усмехнулся:
– Я говорю: крепче держи пациента, а я пока подготовлю инструменты.
Он сунул руку в карман охотничьей куртки. Порывшись в кармане, извлек на свет божий берестяной коробок, открыл его, вынул пальцами черного жука размером с половину медной монеты, а после вытянул руку и приложил жука к шее Огнерода. В тот же миг жучок ожил и зашевелил лапками.
– Что это? – пролепетал Огнерод.
– Роботы-убийцы, – зловещим голосом ответил ему Глеб.
Жук встрепенулся, вытянул острый хоботок и впился парню в кожу. Лысый чародей заорал от боли, но жука это не остановило. С невероятной скоростью он стал вгрызаться в шею Огнерода.
Через мгновение жук исчез, оставив после себя едва заметную ранку на коже. Ранка вспыхнула голубой искоркой и тут же затянулась.
– Какого лешего? – крикнул Огнерод, яростно глядя Первоходу в глаза. – Зачем это?
– Этот жучок делает все, что я ему велю, – сообщил Глеб. – Если я велю ему забраться тебе в голову и полакомиться твоими мозгами, он с готовностью выполнит это. Конечно, если сумеет отыскать эти самые мозги.
Лысый чародей побледнел.
– Да, и еще, – добавил Глеб. – Если я умру, жук тут же почувствует это и придет в такую ярость, что примется выгрызать все, что попадется ему на пути. Сердце, печенку… Ну, ты понимаешь.
– Я тебе не верю! – яростно крикнул лысый чародей.
– Зря. – Глеб чуть прищурил темные глаза. – Придется тебе показать. Прислушайся к своим внутренним ощущениям, Огонек.
Несколько мгновений ничего не происходило, а затем лысый чародей выкатил глаза и заорал от боли.
Глеб улыбнулся и сообщил:
– Я велел ему чуть-чуть укусить тебя за селезенку. Больно, правда?
– Но ты ничего не говорил! – крикнул, обливаясь потом, Огнерод. – Ты ничего ему не приказывал!
– Верно, – кивнул Глеб. – Мне совсем не обязательно открывать рот, чтобы отдать ему приказ. И совсем не обязательно находиться рядом. Сам видишь, Огонек, что деваться тебе от меня некуда.
Огнерод долго молчал, глядя Первоходу в глаза тяжелым взглядом, потом смиренно опустил голову и вымолвил:
– Хорошо. Твоя взяла.
* * *По дороге к лагерю повелитель погоды Облакаст долго молча косился на Глеба, а потом не выдержал и тихо проговорил:
– Первоход, можно тебя кое о чем спросить?
– Спрашивай, – кивнул Глеб.
– Этот жук… Мне показалось или я в самом деле видел в берестяном коробе еще парочку таких же?
– Ты их видел, – сказал Глеб.
– И ты мог сделать со мной и с игроком то же, что сделал с Огнеродом?
– Мог.
Облакаст нахмурился, помолчал пару секунд и спросил:
– А почему не сделал?
– Потому что в этом не было нужды.
– А если бы мы с Тишем отказались следовать за тобой?
– Тогда бы я постарался переубедить вас.
– С помощью железного жука?
Глеб едва заметно дернул уголками губ.
– Может, да. А может, нет. Поверь мне, Тучка, я умею убеждать людей. Способов для этого существует множество.
Облакаст усмехнулся и сказал:
– Уверен, что это так. Знаешь, ходок, я рад, что мы с тобой на одной стороне. Чем больше на тебя смотрю, тем больше убеждаюсь: на свете нет ничего хуже, чем быть твоим врагом.
Сказав это, повелитель погоды слегка отстал и пошел рядом с плененным Огнеродом и Тишем.
– О чем говорили? – поинтересовался рябой игрок, по обыкновению хмуря брови.
– О жуках, – ответил Облакаст.
Плененный чародей, услышав про жуков, поежился, а зрачки Тиша слегка расширились от любопытства.
– И что тебе удалось выяснить? – нетерпеливо спросил он.
Облакаст вздохнул и ответил:
– Только одно. Глеб Первоход – не из тех парней, с кем следует спорить.
Тиш разочарованно вздохнул и сказал:
– Это я и без тебя знал.
Глава пятая
СХВАТКА
1
Седовласый агент Урфин взглянул на сидевшую на лавке старушку и, не поворачивая головы к своим ратникам, коротко приказал:
– Раскали в печи клещи.
– Сделаю, господин, – отозвался один из них.
Ратник неторопливо натянул на руки толстые рукавицы и поднял с пола кузнечные клещи.
Урфин продолжил разглядывать мать Лудобока. Вид у него был хмурый и недовольный. Было очевидно, что агент сам не рад тому, что ему предстоит. Вздохнув, Урфин провел ладонью по седым волосам и сказал:
– Прости, старуха. Я вынужден это сделать.
Пожилая женщина улыбнулась и ласково проговорила:
– Сынок, тебе необязательно быть злым.
– Знаю. Мне не хочется тебя мучить. Но мы не всегда делаем в жизни то, что хотим. Пока мы не начали тебя пытать, подумай и скажи: быть может, ты знаешь, где нам искать твоего сына? Или подскажи нам способ его поймать. Ведь должны же и у него быть какие-то слабые стороны. Может быть, он боится воды? Или глухих дебрей? Или теряется при виде голой бабы? Не молчи, мать. Я все равно узнаю, что хочу, даже если мне придется убить тебя медленной, мучительной смертью.
Пожилая женщина смотрела на седовласого ученого испуганным, недоуменным взглядом.
– Милый, ты скажи хоть, чем мы с Лудобоком провинились? Я все пытаюсь вспомнить, понять… Но ничего не вспоминается. Я всегда учила сына главному правилу – не делай другому того, чего не желаешь себе. Что же такого он сделал, что ты так его ненавидишь?
Урфин поморщился. Объяснять старухе истинные причины своей жестокости ему не хотелось. И долго, и трудно, и незачем. Он повернулся к ратнику, разогревающему клещи, и грубо окликнул:
– Эй, вой, долго еще?
– Да нет… – глухо отозвался ратник. – Еще чуток подержать…
Урфин шагнул ближе и заглянул в печь. Клещи давно раскалились докрасна, но видно было, что у ратника нет никакого желания доставать их оттуда.
– Леший! – выругался Урфин и обвел взглядом лица ратников, стоящих у стены. Те смотрели на седовласого начальника хмурыми, холодными глазами. – Ишь, уставились, – в сердцах проговорил он. – Думаете, я злодей? А вы, значит, добренькие? Ты, рыжая бестия! – обратился он к самому мощному из ратников. – Думаешь, я не знаю, как ты лютуешь в захваченных деревнях? Не ты ли на спор разрубил мечом пополам десятилетнего отрока? – Он перевел взгляд на другого ратника, лысоватого, с рассеченной нижней губой. – А ты, вой? Я ведь знаю, как ты охоч до девок! Сколько из них ты изнасиловал? А скольких после задушил?
– Это было только во время войны, – угрюмо проговорил ратник с рассеченной губой.
– Вот как? – ощерился Урфин. – Значит, ты думаешь, что во время войны дозволено все? Тогда представь себе, что мы на войне и что эта старуха – мать вражеского сотника, который зарезал твою сестру!
Ратник еще больше нахмурился и потупил взгляд.
– Лицемеры, – презрительно проговорил Урфин. – За каждым из вас – гора трупов, а вы стоите тут и морщите ваши поганые носы. Хватит мучить клещи. Вынимай их!
Ратник недовольно крякнул, но ослушаться седовласого начальника не посмел.
– А теперь жги ей клещами ногу. Ну!
Ратник встретился взглядом со старухой, и клещи в его руках задрожали.
– Если сей же час не сделаешь того, что я велю, – с угрозой проговорил Урфин, – я пожалуюсь на тебя князю, и он сдерет с тебя шкуру живьем. Ну!
Но ратник не шевельнулся. Он по-прежнему стоял перед старухой с клещами в руках и не смотрел ей в глаза. Тогда старуха улыбнулась ему и сказала:
– Сынок, делай то, что он говорит. И ничего не бойся.
Ратник нахмурился и склонился над старухой. Но раскаленные клещи не успели коснуться ноги старухи.
– Не мучь ее! – раздался громкий возглас от двери. – Я пришел!
Урфин повернул голову на голос.
– Надо же, – улыбнулся он. – Я совсем не слышал, как ты вошел. Слава богам, что ты успел вовремя и мне не пришлось мучить твою мать. Проходи в комнату, Лудобок, и садись в кресло, которое мы для тебя приготовили. Оно не слишком удобное, зато очень надежное.
Старуха подалась вперед, и ремни впились ей в предплечья.
– Сынок! – горестно воскликнула она. – Зачем ты…
– Все в порядке, мама, – оборвал мать Лудобок и улыбнулся ей улыбкой доброго увальня. – Они ничего нам не сделают.
– На твоем месте я бы не был столь самонадеян, – заметил Урфин, которого уверенные слова тюфяка слегка задели за живое.
«Впрочем, не такой уж он тюфяк, – напомнил себе Урфин. – А если честно, то и вовсе не тюфяк, а совсем наоборот».
Тем временем двое ратников подошли к креслу и пристегнули руки Лудобока ремнями к широким подлокотникам. Потом опустились на корточки и пристегнули к ножкам кресла его ноги.
– Ну вот, – с видимым облегчением проговорил Урфин. – Теперь ты никуда не убежишь.
Лудобок посмотрел седовласому агенту в глаза и спросил:
– Зачем я тебе, иноземец?
– Скажем так: мне поручено узнать, откуда ты такой взялся, – ответил Урфин. – И можно ли научить тому, что ты умеешь, других людей.
– Я не смогу ответить на твои вопросы, ученый муж. Не смогу, потому что не знаю ответов. Мое умение нашло меня само, я не просил богов делать меня особенным.
Урфин улыбнулся:
– Я верю тебе, Лудобок.
– Теперь ты меня отпустишь? – с надеждой в голосе спросил парень.
Урфин покачал головой.
– Нет. Мы будем вместе искать ответы на мои вопросы. И как только я узнаю истину, я тут же поделюсь ею с тобой, Лудобок.
Агент хотел еще что-то добавить, но вдруг повернул голову и уставился на скамью, на которой еще несколько секунд назад сидела старуха Листопадка. Скамья была пуста.
– Где старуха? – взволнованно спросил Урфин. – Эй, ты, где старуха?! – прикрикнул он на ратника, который стоял возле скамьи.
Тот растерянно посмотрел на опустевшую скамью и пробормотал:
– Не знаю. Она только что была здесь.
Урфин повернулся к Лудобоку и уставился ему в глаза.
– Твоя работа? – гневно спросил он. И, не дождавшись ответа, добавил: – Как ты это сделал?
Увалень пожал округлыми плечами и ответил:
– Это было несложно. Я остановил для нее время, и она освободилась.
– Но почему ты сам не ушел?
– Я пытался, ученый муж. Но твои ратники слишком крепко стянули мне руки и ноги ремнями. Я не сумел освободиться, а она – сумела.
Лицо Урфина побагровело от ярости.
– Не вздумай со мной играть, отрок! – прорычал он. – Последний, кто пытался это сделать, лежит на дне глубокого омута с переломанными костями.
– Я и не пытался, – смиренно проговорил Лудобок, глядя на Урфина широко раскрытыми, синими, как безоблачное небо, глазами. – Я говорю тебе честно, ученый муж: если я почувствую, что могу сбежать, я сделаю это. Но ведь и ты на моем месте поступил бы точно так же. Разве нет?
Некоторое время Урфин молчал, усмиряя в душе приступ гнева, затем нехотя признал:
– Твоя правда, отрок. Однако сбежать тебе больше не удастся.
– Что будет дальше? – спросил Лудобок.
– Дальше? Дальше мы погрузим тебя на телегу, сунем в рот кляп, накроем сверху рогожей и повезем туда, где тебя давно заждались.
2
Княжество Голядь.
Тридцать верст к западу от деревни Верходонки
– Хорошо поешь, Первоход! – похвалила Зоряна.
Глеб глянул на нее и хмыкнул.
– Пел когда-то в школьном хоре, – сообщил он. – Между прочим, имею грамоту за второе место на областном смотре художественной самодеятельности.
Зоряна захлопала глазами, и Глеб вздохнул.
– Кому я это рассказываю… Вы и понятия не имеете о том, что такое художественная самодеятельность.
– Чего ж тут непонятного? – отозвался Хлопуша. – Глотку драть – дело нехитрое. Я тоже так могу. – Здоровяк набрал полную грудь воздуха и заголосил:
Облакаст засмеялся, Тиш криво усмехнулся, Рамон с Огнеродом остались невозмутимы, а Зоряна наморщила нос.
– Ну и голос, – насмешливо проронила она. – Таким голосом только кротов из нор выдувать.
– Тебе не нравится мой голос? – возмущенно пробасил Хлопуша.
– Нравится. Но уж больно знаком. Задница моего деда после тарелки гороховой каши разговаривала таким же голосом!