– Брось, отрок, – поморщилась толстуха. – Не гневи богов. Ведь берегут они тебя, а зачем – неведомо. Из ходоков-то, чай, каждый второй до третьего похода не доживает. Не приставай к ходокам, не сули им награду. Наградить ты их ничем не сможешь, а гнев их на себя пустыми посулами навлечешь. Отправляйся в Гиблую чащобу сам и поймай мне красную ящерку.
Подумал Бун, поразмыслил – с какого бока к этому делу ни подойдешь, а все равно в Гиблое место идти придется. Вздохнул и сказал:
– Ладно, тетка Яронега. Споймаю я тебе ящерку. Но смотри – не обмани.
– Да уж какой тут обман, милый! – обрадовалась лекарица. – Принеси ящерку-то, а уж я расстараюсь. За три дня твоего деда на ноги поставлю! Только поспеши. Не успеешь обернуться за седьмицу, считай, что Родима твоего уже не спасти. Понял ли?
– Понял, – кивнул Бун.
– Ну, ступай.
Ходоки были мужчины крепкие, неболтливые, с жесткими взглядами и такими лицами, что уж лучше поговорить с цепным псом, чем обращаться к ним с просьбами, не имея при себе пары серебряных монет или горсти серебра. Серьезные были мужчины.
Поглядел на них Бун да и решил не связываться. Пришел домой, укрыл потеплее спящего деда, положил ему рядышком с кроватью несколько сухарей, кусок вяленого мяса и три луковицы и накрыл все это миской, чтобы мыши не растаскали. Себе взял кусок мяса поменьше и два сухаря. Положил еству в котомку, сунул туда же хуралуговый ножик, стянул горловину, закинул котомку на плечо и вышел из дома.
Как шел в Гиблое место, не помнил. Ничего не помнил – ни дороги, ни себя. Все обдумывал страхи про чудовищ – и так их вертел, и этак. Пока в мыслях пужался, не заметил, как до межи дошел.
Дойти-то дошел, а дальше как? У межи – кордон охоронцев. Сидят на бревнах да в кости поигрывают. У самих на боках мечи, а возле бревен – бердыши в ямки воткнуты. А на башенке и того страшнее – настоящий лучник. Сагайдак висит на гвозде, вбитом в балку, а из сагайдака торчат смертоносные стрелы.
И обойти-то никак нельзя – слева и справа наваленный стеною бурелом из острых сучьев. В общем, куда ни кинь, всюду клин. Долго мялся Бун за высокими кустами, не зная, что делать, и мог простоять так до самого утра, кабы не счастливый случай.
Лес был тих и спокоен, и вдруг в этой тишине раздался жуткий вой, столь резкий и неожиданный, что Бун едва не обмочил штаны с перепугу.
Охоронцы тут же подорвались со своих мест – вскочили, схватились за бердыши и бросились туда, откуда донесся вой. Лучник тоже повернулся туда и вгляделся вдаль, а стрела уже лежала на тетиве его огромного боевого лука.
«Какие храбрые», – подумал о них Бун.
И – вышел из кустов. К кордону он шел открыто, не таясь. Прошел мимо опустевших бревен и костровища, миновал каменную арку, проскользнул мимо башенки, на которой стоял лучник, и, не оглядываясь (потому что было страшно!) зашагал дальше. Шагал мягко, не хрустнул ни веточкой, сам не знал, что умеет так шагать.
Дошел до кустов и быстро зашел за них, а там припустил по-заячьи и вскоре был уже далеко в лесу. Пробежав пару верст, остановился, чтобы передохнуть и восстановить сбитое дыхание. Но едва отдышался, как приключилась новая напасть – вышел, откуда ни возьмись, мужик, встал супротив Буна и уставился на него такими глазами, будто увидел диковинку. Мужик был собою небольшой и совсем не страшный, с тощими плечами, в рубахе, в добротном кафтанчике и с кучерявой бурой бородкой. Глазища янтарные и словно бы испуганные, а на голове – черная шапка котелком.
– Ты кто? – сипло спросил мужик, разглядывая Буна и на всякий случай держась поближе к кустам бузины (видно, чтобы при надобности побыстрее улизнуть).
– Я-то? – Бун, немного отдышавшись, выпрямился и вытер потный лоб рукавом. – Я-то отрок Бун. А вот ты кто будешь, дяденька?
Мужик прищурился. Потом хмыкнул сухим ртом и сказал:
– А я, отрок, не просто дяденька.
– Как это?
– Да вот так. – Тут мужик склонил голову набок, посмотрел на Буна смешливо да и огорошил: – Я, отрок, даже не человек.
– Вот как, – растерянно произнес Бун. – А кто ж ты?
– Я-то? – Мужик усмехнулся еще шире и огорошил еще больше: – Оборотень!
– Как это? – совсем растерялся Бун.
– Да вот так. Или ты про мою породу не ведал, когда в Гиблое место шел?
– Ведал, но… – Бун захлопал глазами. – Нешто это возможно, дяденька? Я ведь тебя вижу, и с виду ты – такой же человек, как я.
– Это пока я не обратился. А как обращусь – вмиг шерстью обрасту, на лапы встану, зарычу на всю округу и в лес побегу.
– Ну и дела.
Мужик засмеялся:
– Что, отрок, испугался?
– Испугался, дяденька. Как не испугаться.
– Да ты не бойся. Я сейчас сытый. С утра задрал бычка-двухлетку и всего, до последней косточки, обглодал.
– До последней? – удивился Бун. – Как же он в тебя поместился? Бычок большой, а ты вон какой.
– Сам не понимаю. А только когда я в волчьем обличье, могу и двух бычков за один раз умять.
– А когда снова человеком становишься – живот не болит?
Мужик засмеялся.
– Смешной ты парень, Бун. Нет, не болит. У меня тогда другое болит.
– Другое? И что же?
Мужик отвел от Буна взгляд, посмотрел на небо и сипло проговорил:
– Душа. Душа у меня болит, паря.
Бун помолчал, ожидая, что оборотень еще что-нибудь скажет, но тот молчал, тоскливо разглядывая облака, плывущие по небу и меняющие форму. Должно быть, в этих облаках он видел сам себя – подует ветер, и вот ты уже оборотень. Подует снова – и ты снова человек.
Наконец, Бун кашлянул, а потом тихо позвал:
– Дяденька оборотень.
Мужик вздрогнул и быстро на него посмотрел.
– Чего?
– А почему у тебя душа болит? Из-за того, что добрых людей поедом ешь?
– Нет. От этого не болит. Добрые люди и без меня друг друга поедом едят.
– Тогда от чего?
Мужик вздохнул и с горечью ответил:
– От того, что сбрасываю волчью шкуру и снова человеком становлюсь.
Бун удивленно вскинул брови.
– От этого и тоскуешь?
– От этого и тоскую, – кивнул оборотень.
Бун обдумал его слова, нахмурился и спросил:
– Нешто так плохо человеком быть?
– Да как тебе сказать… С одной стороны, вроде неплохо. А с другой… Посуди сам: когда я волк, бегаю себе по лесу, ловлю дичь, ем мясо, пью кровушку – и счастья во мне столько, что и с тобой поделиться мог бы. А когда набьешь брюхо мясом, так еще лучше делается. Так хорошо, что только песни на луну развывать. Но только сбросишь с себя волчью шкуру, как тут же наваливается на тебя все это… – Мужик наморщил лоб и скривился. – Изба покосилась, в поле – неурожай, детки просят есть, жена зудит над ухом хуже комара… И в душе вместо свободы такая лютая злоба, что взял бы топор и…
Мужик осекся и посмотрел на Буна. Усмехнулся и добавил:
– Ни свободы, ни радости, а только вечное беспокойство, глухая ярость да тягловая ломота. Вот и посуди, кем лучше быть – волком или человеком.
– Если так плохо человеком быть, так зачем обращаешься? – недоуменно спросил Бун.
Мужик вздохнул и ответил:
– Должен обращаться.
– А что, иначе никак?
Мужик мотнул головой.
– Никак.
Бун вздохнул.
– Да, дела… Послушал я тебя и сам оборотнем стать захотел.
Глаза мужика недобро блеснули.
– Так давай. Дурное дело нехитрое.
Бун покачал головой.
– Не могу я сейчас, дяденька.
– Почему? Боишься? Или какое дело?
– Дело, – ответил Бун и вздохнул. – Очень важное дело.
Мужик встрепенулся.
– Фу ты, леший, – виновато сказал он, поблескивая на Буна янтарными глазами, – что это я все о себе да о себе? А тебя не порасспросил. За каким таким делом пришел ты в Гиблое место, отрок? Что за нужда погнала тебя на верную смерть?
Слова о «верной смерти» Буну не понравились. Но не потому, что боялся Бун смерти, а потому, что знал – не вернется он из леса, значит, и дедушке Родиму придет конец.
– Я, дяденька оборотень, пришел в чащобу за красной ящеркой.
– За красной?
Бун кивнул.
– Да.
– А знаешь ли ты, наивная душа, что красная ящерка ядовита?
– Знаю, дяденька оборотень. Но мне ужас как надо ее добыть. Мой дед Родим помирает от яда голубой ящерицы, и коли не добуду я красную да не принесу ее лекарице – деду и до праздника Мокоши не дожить.
– Гм… – Мужик потер пальцами куцую бородку. – Твоя правда. Он яда голубой ящерки только одно средство и есть – яд ее красной соперницы. Только красные ящерки здесь не водятся. Это тебе нужно дойти до самого Кишень-града.
– До мертвого города? – севшим от внезапного ужаса голосом прошептал Бун.
Мужик кивнул.
– До него. – Он внимательнее поглядел на парня, усмехнулся и уточнил: – Сам-то, небось, дорогу и не найдешь?
– Не найду, – уныло согласился Бун.
Мужик подумал, погладил курчавую бородку мозолистой ладонью, потом махнул рукой и сказал:
– Ладно. Хороший ты парень, Бун, а я уж давно хороших людей не встречал. Помогу тебе добраться до мертвого города и укажу место, где прячутся красные ящерки. А теперь встань с бревна и отойди подальше.
– Зачем? – не понял Бун.
– Отойди, тогда узнаешь.
Бун послушно встал с бревна и отошел к краю прогалины. Мужик часто-часто задышал, потом скинул кафтан, надетый прямо на голое тело, быстро стянул штаны, а после, оставшись совсем голым, опустился на четвереньки и вдруг стал преображаться. Тело его распухло, будто опара, мускулы вздулись, словно узлы, лицо вытянулось вперед и превратилось в волчью морду, и в пасти заклацали огромные и острые зубы.
Увидев, что мужик обрастает бурой шерстью, Бун быстро попятился, споткнулся о палку и рухнул на траву. Когда он снова поднялся на ноги, то обомлел. Прямо перед ним стоял огромный серый волк с пылающими, злобными глазами и оскаленной клыкастой пастью, из которой на траву капала слюна.
– Садись мне на спину, отрок! – хрипло пролаял оборотень. – Довезу тебя в Кишень!
Бун немного поколебался – прыгать на спину оборотню ему был непривычно и странно.
– Ну же! – поторопил тот.
И Бун скрепя сердце вскарабкался серому на спину.
2
Быстро нес его серый волк – через леса, поля, буреломы и непроходимые топи. Наконец, остановился перед призрачным городом.
– Все, – сказал оборотень. – Слазь.
Бун спрыгнул на землю и едва не упал. После долгой поездки верхом ноги его затекли, а голова кружилась.
– Красные ящерки греются на камнях, – сказал оборотень. – Я буду неподалеку. Как поймаешь – свистни погромче, и я прибегу.
Чудовище повернулось и одним прыжком скрылось в кустах. Бун взглянул на Кишень-град. Зрелище было захватывающее. Белокаменные руины и уцелевшие подклеты мертвого города выглядели так, словно никогда не были домами и храмами. Бун смотрел на Кишень завороженным взглядом, чувствуя одновременно и страх, и удовольствие, и неприязнь, и желание поскорее убраться отсюда восвояси.
Бун еще не до конца разобрался в своих чувствах, а уже увидел на одном из камней красную ящерку. Она была точно такой, как он себе представлял, – маленькая (врастопырку не больше двух сложенных вместе пальцев), худенькая, с тонкой головкой.
Бун осторожно снял тощий полукафтан, оставшись в рубахе, низко пригнулся и стал осторожно пробираться к камню. Шаг – остановка. Еще шаг – еще остановка.
Ящерка не двигалась.
Тогда Бун решился сделать сразу несколько шажков.
Ящерка чуть повела головой, но не убежала.
Бун сжался в комок, прикинул расстояние до ящерки, досчитал до трех, а потом – прыгнул к камню и накрыл его полукафтаном.
– Попалась! – крикнул он и даже захохотал от радости.
И тут вдруг что-то произошло. Небо словно бы потемнело, хотя туч на нем не было, а потом в нем что-то ярко вспыхнуло. Бун зажмурился и заслонился рукой, а затем осторожно приоткрыл сперва один глаз, а потом другой. То, что он увидел, поразило его своим великолепием. Это был крест. Огромный, сверкающий золотом крест, затмивший собой четверть неба.
– Ох! – выдохнул Бун и сел на землю.
– Красиво, правда? – спросил кто-то рядом.
Бун вздрогнул и повернул голову. На замшелом камне сидел незнакомый человек в темном плаще. Был он еще не стар, но длинные волосы и бороду его уже тронула седина.
Серые глаза незнакомца смотрели на Буна светло и спокойно.
– Ты добрый парень, Бун, – сказал незнакомец. – Таких добрых уже и не осталось в Хлынском княжестве.
– Ты кто, дяденька? – спросил удивленный Бун.
– Я-то? Охотник.
Бун неуютно повел плечами. Охотник! Что же он тут делает, в Гиблом-то месте? На кого тут можно охотиться, кроме темных тварей?
А сам охотник между тем посмотрел на светящийся крест, потом снова опустил взгляд на Буна и сказал:
– Это доброе предзнаменование. Тебе предначертана необычная судьба, отрок. Будет от тебя польза всему белому свету, но не будет Тьме.
Бун нахмурился.
– Я тебя не понимаю, охотник. Какое от меня может быть добро всему белому свету? Свет вон какой большой, а я простой плотник.
Охотник усмехнулся.
– Добро будет. Главное, запомни: не все зло, что кажется злом. И не все добро, что кажется добром. Отпусти ящерку и возвращайся домой, Бун.
– А как же дядька Родим?
– Дядька Родим умрет – с ящеркой или без. А вот ее яд может сгубить многих.
– Но ведь тетка Яронега обещала изготовить из яда целебное зелье!
– Она тебя обманула, парень. Тетка Яронега продает из-под полы яд тем, кто хочет сжить со света мужа, жену или врага. Люди готовы платить за смерть большие деньги. И тетка Яронега не брезгует на этом зарабатывать.
– Что же мне делать? Как спасти Родима?
– От чего спасти?
– Как от чего? Да от смерти же!
Охотник вновь прищурил свои серые, холодноватые глаза.
– А с чего ты решил, что смерть – это плохо? – спросил он вдруг.
Бун уставился на него выпученными глазами.
– А чего ж в ней хорошего?
– Ты когда-нибудь видел, как гусеница превращается в кокон?
– Ну.
– А как из кокона вылупляется бабочка?
– Сам не видал, но знаю, что это так.
– Вот и с человеком так же. Жизнь – это всего лишь тесный и душный кокон. Умирая, человек обрастает крыльями и возрождается для новой жизни.
– Неужто это и вправду так?
– Конечно. И Родим твой возродится. И ты сам. Но смерть твоя будет еще не скоро. Сперва ты должен послужить Богу, а потом уж и умирать.
Бун обдумал слова охотника, нахмурился и спросил:
– Какую же службу определил для меня твой Бог?
– Служба твоя будет трудная и очень полезная, – спокойно проговорил охотник. – Но пока могу сказать лишь одно: быть плотником – не твое предназначение. Бог хочет для тебя иной участи.
– Какой?
Охотник легонько пожал плечами и сказал:
– Не знаю. Но знаю, что тебе делать дальше.
– И что же?
– Как вернешься в Хлынь, бросай плотничать и становись добытчиком бурой пыли.
Бун снова выкатил на незнакомца глаза.
– Так ведь нельзя! – выпалил он. – За самочинную добычу бурой пыли князь карает смертью!
– Тебя не покарает, – убежденно заявил охотник. – Но на рожон не лезь и будь осторожен. Ходи в Гиблое место за пылью и примечай каждую тропку, каждый кустик, каждое деревце. Когда придет время, ты должен будешь ходить по Гиблому месту, как по своему двору. Понял ли?
– Понять-то понял. Только ничего не понял.
– То, чего недопонял, допоймешь потом. Главное запомни: не все зло, что кажется злом. И не все добро, что кажется добром. И еще запомни: отныне ты не сам по себе. Бог с тобой и он за тобой приглядывает. Засим – прощай!
И охотник исчез.
3
Вот так вот и стал отрок Бун добытчиком бурой пыли. И ходил он в Гиблое место за своим редкостным и запрещенным товаром уже два года. За эти два года Бун превратился из отрока в сильного парня, посуровел, заматерел. Был он теперь немногословен и диковат, с товарищами по добыче не общался и в Гиблое место всегда ходил один.