— Это твое зловоние, жжет мои ноздри, Огнекровная, и ничего больше. Надеюсь, у Брата Тисла достаточно мыла в аббатстве.
Если он не хотел находиться рядом со мной, это было прекрасно. Чувство было взаимным.
— Вы брат Тисл? — спросила я старика, который тяжело шагал к карете и шоферу, ожидавшему в тени здания напротив.
— Это я, девочка. А как тебя зовут?
— Руби, — ответил я. — Руби Отрэра.
— Руби, — повторил он, улыбаясь. — Как уместно
Глава 3.
Я забыла, о том как гремят кости от езды в карете. Аркус сидела рядом со мной, а напротив нас сидел Брат Тисл. Когда карета в очередной раз подпрыгнула от плохой дороги, удалявшей нас от города, я забилась в самый дальний угол, подальше от Аркуса и его ледяной кожи. Несмотря на то что я закуталась в одеяло, мои суставы болели от холода, и волны холодного воздуха, исходящего от него, лишь усиливая боль.
Аркус раздраженно вздохнул. — Я не знал, что люди Огненной Крови настолько восприимчивы к холоду.
Я посмотрела на него. Мой дар помогал мне держаться в живых, пока другие заключенные кашляли до смерти или замерзали ночью. Но за месяцы, проведенные в тюрьме, мой внутренний огонь уменьшился до того, что мне было все время холодно, даже если я все еще ощущала прикосновения Аркуса. Я сомневалась, что он поймет мою боль, а объяснять не хотела. Спустя пару часов стоны, которые я не могла сдержать, раздражали его до такой степени, что он согласился на короткий отдых.
Мы остановились на пустынном участке дороги. Кучер вышел потянуть ноги, пока два Ледокровных поплелись прочь, поговорить под большим деревом, чьи скелетные ветви освещал яркий полумесяц.
- Она слаба, — сказал Аркус шепотом. — Я сомневаюсь, что она даже сможет, переживет дорогу.
- В самом деле, — равнодушно сказал Брат Тисл. — Но она выжила в тюрьме. У нее сильный дар. И возможно есть ещё и другие таланты, о которых мы не знаем.
- Отличный слух, например, — предложила я, заставляя монаха вздрогнуть. Мы были не настолько далеки от того, чтобы вернуться в тюрьму. Я не могла позволить им увидеть меня слабой.
Старый монах поклонился, его голос звучал с досадой. — Приношу свои извинения, мисс Отрэра.
Мои щеки, казалось, трескались, как сухая кожа, и я поняла, что улыбаюсь его смущению. Это было первый раз, когда я улыбалась за долгое время, я почти забыла какого это.
Аркус повернулся ко мне, лунный свет отражался от застёжки его плаща. Что-то в ярком силуэте металла вызвало вспышку воспоминаний о движущихся ко мне фигурах в мерцающем свете факелов. Моя улыбка исчезла, и я поглубже завернулась в одеяло.
- Я буду считать твою грубость признаком улучшения здоровья, — сказал он.
Через пару минут мы снова отправились в путь. Лунный свет освещал деревни, через которые мы проезжали, и я смогла увидеть провалившиеся крыши, двери, свисающие с петель, и поломанные заборы. Большинство домов, построенные из глины или соломы, были заброшены и частично разрушены.
Когда мужчины и женщины ушли на войну, больше некому было садить и собирать урожай на этой суровой, северной, земле. Поля были в упадке, даже хуже, чем месяцами ранее, когда меня посадили в тюрьму.
Через пару часов вид из кареты изменился. Вместо лесов и полей лунный свет покрывал серебристые кустарники, припорошенные снегом. Мы двигались с грохотом по серпантину, ведущему в гору.
— Ты уверен, что не хочешь просто убить меня сейчас? — процедила я сквозь стиснутые зубы, пытаясь удержать внутренности в моем теле, которые так и норовили вырваться наружу от такой дороги. — Это причинило бы меньше страданий, а конечный результат был бы таким же.
— У нас есть на тебя планы, — ответил Аркус — и они не включают в себя, наблюдать как твое костлявое тело падает вниз по склону горы.
Звучало так, словно его привлекла эта мысль. Такой же, соблазн возник и у меня, вытолкнуть его из кареты, когда будем проезжать высокий утес. Или, возможно, поджечь его драгоценный плащ.
Земля выровнялась на высокой равнине, окруженной скалистыми склонами и усеянными заснеженными соснами. То, что, казалось, издалека грудой камней, превратилось в растянутое здание с высокой башней, возвышающейся с одной стороны. Луна сидела на вершине башне, словно кто-то всадил серп в ее плоскую вершину.
— Это Аббатство, о котором ты упомянул? — спросила я, заметив груды камней под зияющими дырами в стенах. — Тюрьма — дворец по сравнению ним.
— Тогда не стесняйся, хочешь идти назад, — холодно ответил Аркус. — Я уверен, что охранники примут тебя с распростертыми объятиями. И палач наверняка тебя уже заждался.
— Палач не слишком ко мне спешил. Несомненно, у него и так было много работы благодаря солдатам короля, постоянно привозящих новых заключенных. Он вряд ли будет помнить меня до конца военной службы.
Аркус фыркнул. — К тому времени ты умрешь.
Я сжала губы. Вероятно, он был прав.
Карета подъехала к двери, кучер выскочил, и начал распрягать лошадей. Аркус вышел и потянулся за мной. Для человека таких размеров он легко двигался. Я напряглась, когда он поднял меня и прижал к холодной груди.
- Не жги меня, и я не причиню тебе вреда, — сказал он, ссылаясь на нашу более раннюю сделку. Боль отвлекала меня от страха. Я прикусила губу и вцепилась в его мантию, закрывая глаза от боли в моей лодыжке.
— Скажи Брату Гамуту, что наш гость прибыл, — сказал Брат Тисл, стоящему у двери человеку. — Затем отведите ее в лазарет.
— Гость? — сухо повторила я. — В аббатство приходит много гостей с цепями на лодыжке?
— Его стандарты пали, — ответил Аркус, переступая через мостовые камни, которые поднимались вверх, словно зубчатые пальцы. — Именно поэтому это идеальное место для тебя.
И для тебя, подумала я. Вы увезли меня из царской тюрьмы и поэтому были так же виновны в преступлениях против короля, как и я.
Большая деревянная дверь в аббатство была открыта человеком, держащим свечу, свет отражался от его блестящей лысины, чуть освещая темный коридор. Монах был довольно старым, с изогнутой спиной, большим горбатым носом и впалыми щеками.
— В лазарет, — сказал Аркус.
Монах развернулся и пошел в темноту. Мы следовали за ним сквозь темные коридоры с арочными окнами, и пришли в маленькую комнату с четырьмя соломенными матрасами на полу. Один из них был застелен потертой белой простыню, тонкой подушкой и одеялом, сложенным в ногах. Это был первый раз, когда я видела что-то вроде кровати в течение нескольких месяцев. Аркус грубо опустил меня на матрас. Я потерла ударившаяся бедро и уставилась на него.
Он жестом указал на меня одной рукой. — Приведи ее в порядок.
С этими словами он повернулся и вышел.
- Очаровательный парень, — сказала я монаху, когда он зажигал подсвечник на стене.
Монах посмотрел на меня резко, но потом кивнул. — Конечно, он может быть резким. Но с его историей это понятно.
- И что это за история делает его грубость простительной?
Он повернулся ко мне. — Время для вопросов завтра. А пока мы должны позаботиться о вашем физическому состоянию.
Я обхватила себя руками и с тревогой посмотрела на него. В тюрьме стражники были слишком нетерпеливы, чтобы ампутировать зараженные конечности. Я пригрозила их грязному целителю сжечь его, если он войдет в мою камеру.
- Сейчас, сейчас, — сказал монах, его взгляд смягчился. — Вы находитесь в незнакомом месте и вы, несомненно, много страдали, но сейчас вы в аббатстве Форейда. Братья и сестры Ордена Форса пообещали принять любого несправедливо осужденного и нуждающегося в помощи. Они могут подозрительно относиться к вам, но не причинят вреда.
Я взглянула на него, напряженные глаза, скованные плечи. — Вы не доверяете мне.
Он изучил меня слишком долго, прежде чем ответить. — Я буду судить о вас по вашим поступкам, а не потому что о вас говорят. Но я рекомендую вам держать ваш огонь скрытым. Не все такие же понимающие как я.
- Вам не нужно говорить мне это.
Он кивнул и указал на мою лодыжку. — Я Брат Гамут. Говорят, у меня есть талант к лечению травами. Если вы покажете мне свои раны, возможно, я смогу облегчить вашу боль.
Неохотно я развернула ткань под кандалами. Монах вздохнул, увидев покрасневшую часть ноги, которая когда-то была лодыжкой. Казалось, он забыл о своем недоверии, приблизившись к холодному металлу.
- Мы должны немедленно удалить это. — Он повернулся и поплелся к двери.
- И не мечтайте! — умоляла я.
Он повернулся, удивленно разглядывая меня. — Нет, дитя. Я имел, введу кандалы. У меня есть набор ключей, которые могут сработать. Я скоро вернусь.
Я не была уверена, что верю ему, но верный своему слову, он вернулся через несколько минут с набором ключей, свертком из ткани и подносом с чашкой, миской с водой и ступкой, которые он положил на трехногий табурет. Его руки дрожали, когда он пробовал каждый ключ, пока один из них не открыл мою лодыжку с решительным щелчком. Отложив, кандалы он достал пучок трав из-за пояса. Тщательно отделив стебли и выбрав определенные листья и цветы, он измельчил их и смешал в ступке, а затем высыпал в миску с водой и положил туда полоски льняной ткани для замачивания. Я зашипела от боли, когда он очистил рану и обмотал льняные полоски вокруг моей больной лодыжки.
Он посмотрел на меня из-под седых бровей. — Есть признаки инфекции, но вам повезло. Она далеко не продвинулась. У меня есть травы, которые предотвратят любое отравление крови и облегчат вашу боль.
Когда он закончил с моей лодыжкой, я облегченно вздохнула.
- Что вы использовали? — спросила я.
- Растения, что растут на горе. Я много экспериментирую. Это смесь листьев березы, грушанки и моего секретного ингредиент. Чай тоже поможет.
Он потянулся к подносу и протянул мне дымящуюся чашку. Несколькими минутами ранее я бы подозрительно посмотрела на варево, но монах доказал свои способности на моей лодыжке. Я сделала глоток. Мятный вкус грушанки был пронизан незнакомым привкусом. Когда чашка была пуста, я вернула ее.
- Могу я принять ванну? — спросила я, когда он собирал свои чашки и травы. Несмотря на усталость, я жаждала невозможной роскоши чистоты.
- Завтра, — ответил он. — Настойка и чай вместе работают как снотворное. Освобождение от боли — это благословение, не так ли?
Глаза начали, закрываться, моя голова легла на подушку. — Но Аркус распорядился, что я должна быть вымыта. Разве вы не боитесь его гнева?
Он улыбнулся, положив руку на дверь. — Есть вещи, которых я боюсь намного больше.
***
Свет просачивался через окно в лазарет, обжигая мои глаза с непривычки. В тюрьме я не видела больше, чем тусклые полосы света из маленького окошка, выходящего на северную сторону. Я была каким-то ночным зверем, который съеживался в бархатной тьме своего логова.
В настоящее время моё логово состояло из матраса, набитого соломой, мягкого одеяла и тонкой пуховой подушки. Казалось, что это сон: быть свободной от холода, избавиться от боли, не быть облитой грязной водой. Мой взгляд упал на табурет с миской каши, ломтиком сыра и стаканом воды. Сбросив одеяло, я подползла к табурету, щурясь от света.
Каша была немного жидкая. Сыр соленый и мягкий, но это была самая вкусная еда за долгое время.
Я лежала в постели, когда Брат Гамут ворвался с чашкой целебного чая. Он наклонился, осторожно разматывать льняные бинты вокруг моей лодыжки, моя мама делала это точно так же когда лечила раненых мужчин, женщин или детей из нашей деревни. У меня сжалась грудь, и странная уязвимость обрушилась на меня, словно это было прикосновение моей матери в нежных руках монаха. Я отбросила эти мысли прочь и воздвигнула стену, что защищала меня от горя столько месяцев.
Когда он закончил, я снова подняла тему ванны. Так как у меня было немного сил, я предложила сама нагреть воду. Но в этом не было необходимости. Двое монах — высокая худощавая женщина, и толстяк, принесли потрёпанную металлическую ванну — оба подозрительно взглянули на меня.
Я игнорировала их косые взгляды, пока они носили ведра с дымящейся водой и выливали их в ванну.
— Помните, ваша лодыжка должна оставаться сухой, — предупредил Брат Гамут, перед тем как покинуть лазарет.
Когда я погрузилась в ванну, тепло заставило мою кровь петь. Моя сила, ставшая вялой и слабой от плохой еды, сырости и отчаяния, вырвалась наружу из моего сердца. Я положила мою больную ногу на край ванны и начала намыливать губку мылом, мой разум уловил противоречивые эмоции. Легкость и облегчение казались слишком хорошими, чтобы быть правдой.
Когда я вылезла из ванны, вода в ней была почерневшей. Я опёрлась на ванну для поддержки, чтобы обтереться. Брат Гамут оставил мне стопку скромной одежды. Я надела простое белое бельё, коричневую мантию и кожаные ботинки, и меня поразил контраст моего чистого «я» с вонью исходящей от платья, которое я отбросила прочь. Месяцы в тюрьме превратили мое простое голубое платье, и нижнее белье в кучу рваных лохмотьев. Я подняла вещи и двинулась к жаровне у дальней стены, затем передумала и направилась к двери.
Я знала способ лучше избавиться от этого.
Повернув ручку, я остановилась. Мне ведь не разрешали выходить? Что они будут делать, если я не буду подчиняться их правилам? Тюремные охранники, боялись прикоснуться ко мне, но Аркус уже угрожал мне и не один раз. Холод защитит его от моей жары, и он мог оказаться таким же жестоким, как охранники.
Хотя я немного дрогнула, все равно толкнула дверь. Я не позволю страху управлять мной. Я больше не в тюрьме, а если они начнут обращаться со мной как с пленником, я убегу, как только достаточно окрепну.
Пройдя по коридору, избегая любопытных взглядов монах, я прислонилась рукой к холодной каменной стене, проклиная неустойчивость ног. Я напомнила себе, что за день до этого вообще не могла стоять. Это был прогресс.
Через минуту я нашла дверь, которая вела наружу. Когда я переступила порог, мои легкие расширились, вдыхая свежий аромат соснового воздуха. Я закрыла глаза и подняла лицо к небу. Так много месяцев прошло. Я и не понимала, сколько пропустила солнечных дней и как скучала по чистому свежему воздуху.
Проглотив комок досады, я направилась, вперед отставив аббатство позади. Снег в основном уже растаял, лишь небольшие кучки были то тут, то там в тени. Аллея высоких фруктовых деревьев привела меня к мелкой речке, журчавшей по гладким камням и исчезавшей в высокой траве.
Я хотела скрыться из виду, но быть не слишком близко к сухим веткам и траве. Под меленьким деревцем лежало несколько плоских камней вдоль реки, вероятно чтобы в теплые дни можно было стирать одежду прямо в речке.
Я положила обрывки одежды на камень. Утро, когда я надела их, было худшим в моей жизни. Хотя я старалась выкинуть эти воспоминания каждое утро, но по ночам они все равно возвращались. Я не могла, стереть и изменить то, что произошло, но я могла уничтожить то, что напоминало мне об этом. Подняв ладони над обрывками одежды, я закрыла глаза. Тепло, образовалось кольцом вокруг моего сердца. Пусть тепло выстроиться. Основательно. Устойчиво. Как учила меня бабушка. Подождать, пока оно не будет готово выйти наружу, затем обуздать и контролировать его.
Но подчинения тепла никогда не было мне под силу
Я пробуждала каждый горячий импульс, желания и чувства, которые сидели под моей кожей в течение многих месяцев, и ощутила потрескивание под моей грудью. Страх. Жгучая ярость. Я позвонила вылиться всему этому, как маслу для ламп, готовое к воспламенению.
Мне нужно было почувствовать что-то, что заставило бы меня загореться. Я представила себе, как руки мамы сжались, и она побежала к капитану, его меч, сверкнувший в свете костра. Мое имя на её губах.
Она нуждалась во мне, а я слишком поздно нашла огонь.
Если бы я только знала, как контролировать свой дар. Если бы я только не использовала его, когда она сказала мне этого не делать.