- Жидятка, что расселся, помоги девкам цветов нарвать, - крикнул Пахомий разомлевшему на солнышке холопу. Жидятка с ненавистью взглянул на боярина, но все ж спрыгнул с телеги и начал рвать упругие стебли.
Вскоре на коленях у Забавы оказалась пестрая гора пряно пахнущей красоты. Девка охапками стала раздавать ее подругам и первой всунула букет Елене. Молодая княгиня привычно заработала пальцами, из ее рук быстро выплывала лента цветочного узора. Димитрий, уже не скрываясь, с любопытством разглядывал ее скорую работу.
А вот у Параши дело не спорилось, стебли не хотели перевиваться, ломались в неумелых руках, несчастные головки цветов валились на колени. Девочка начала шмыгать носом.
Елена первая доплела свой венок, скрепила концы тугой травой, надела себе на убрус, потом вздохнула, сняла и вручила цветочный венец сразу повеселевшей Параше, а затем тихо, как в избе на посиделках, затянула грустную песню. Голос княгини звучал, как лесной ручеек. Все в обозе начали оглядываться. Подлаживаясь под хозяйку, запели девки и поодаль ехавшие Добронега с Акулькой. Песня уже не ручейком, а чистой широкой рекой разливалась по бескрайнему лесу.
- Боярин, ты, может, позади поедешь? - к плечу Димитрия склонился Вышата.
- С чего это? - удивился тот.
- А то шею ненароком свернешь, на девок-то так часто заглядываясь.
Димитрий смутился:
- Дивно просто: княгиня горевать должна, супружник прочь прогнал, срамота какая. А она даже слезинки не уронила, едет вон венки, как девка, плетет, песни распевает. Все ей нипочем.
- Почему ж как девка, девка она и есть. А слезы с чего ей лить? Князя своего она не знала, видела один раз и то давно. Вины ее ни в чем нет: ни она в блуд впала, сидела в монастыре да себя блюла. Молодая, красивая, вернется домой, глазом не успеет моргнуть - набегут женихи. Отец ее вновь замуж выдаст, детишек новому супружнику нарожает, а наш князь... - Вышата сделал паузу.
- А что наш князь? - запальчиво бросил Димитрий, ожидая укора воеводы, но Вышата добродушно улыбнулся. - А наш князь женится на своей зазнобе да тоже будет жить-поживать.
Но только Димитрий с облегчением вздохнул, воевода наклонился к самому его уху и тихо добавил:
- А локти все ж будет кусать, - и громко рассмеявшись, отъехал от Димитрия. Тот еще раз печально взглянул на Елену, их взгляды впервые после монастыря встретились. Оба вспыхнули и быстро отвернулись, оглядываясь, никто ли не видел. Больше Димитрий на княгиню не смотрел.
Неторопливо наступал вечер, ленивый день подходил к концу. Стали приглядывать место для ночлега. Остановились у Утицы, которая делала здесь последнюю петлю, прежде чем убежать на северо-запад. Вои бросились разбивать шатры, засуетились у костров. Все уже были изрядно голодны, так как на обед не останавливались, а перекусывали на скорую руку в дороге.
Река дышала вечерней прохладой. Спокойную речную гладь рассекали суетливые водомерки. Из заводей тянуло тиной и перепревшей травой, громкоголосые лягушки на все лады старались перекричать друг друга, им вторили из прибрежной травы неугомонные кузнечики.
- Благодать, как дома, на Чернаве, а то от этих елок уж тошно, туда ехали - елки, оттуда едем - елки, все лес да лес, аж глаз устал, - Димитрий с нежностью окинул взглядом речной берег.
- Думал, назад поедем, так елки разбегутся, - пошутил Вышата. - Ишь, елки ему надоели, это ж наша земля. Ничего, дальше болота пойдут, наслушаешься еще лягушек.
- Да знаю, что наша земля, только привык я, что кинешь взгляд, а он летит далеко-далеко, до самого окоема [5], а здесь, как в коробе, из-за деревьев прогляду нет, и комары позабористей наших будут.
- Помниться, в степи ты жаловался, что ни деревца окрест нет, не на чем взгляд остановить.
- Так всего понемногу хорошо, как у нас.
- Хорошо там, где рос да в лета входил. Вон, для успенских, небось, кроме леса ничего и не надо. Да и комарье их не кусает, только в чернореченских и метит.
- Должно, мы вкусней! - вмешался в разговор Пахомий. - Ой, смотрите, княгинины девки тесто замесили, неужто пироги затеяли?
Еленины холопки умело развели свой костер, достали огромные котлы и поставили греться, в деревянных кадках ловко замесили тесто. Вскоре над лагерем заструился заманчивый запах жаренных в конопляном масле пирогов. От аромата так и подводило животы. Княгиня вышла из шатра в простой рубахе и паневе, из богатого утреннего наряда на ней остался только убрус и серебряный обруч с височными подвесками. Она быстро включилась в работу, вылавливая черпаком из котла уже готовые подрумяненные пироги. Вои у котлов с кашей жадно глотали слюну.
По приказу княгини девки с пирогами начали обносить костры, угощая кметей.
- Смотри, пироги раздают, - разволновался Пахомий, - нам-то поднесут?
- Кашу вон ешь, Жидятка уж с огня снял, - как можно равнодушней ответил Димитрий.
- У увальня твоего, небось, опять подгорело, в рот не возьмешь. Кабы не ругался с Мстиславной, так и нас бы угостили.
- Вон вам сама княгиня гостинцы несет, - улыбнулся Вышата, - сейчас залесских пирогов отведаем.
В сторону бояр неспешно шла Елена с завернутыми в льняное полотенце караваями. Пахомий с Вышатой торопливо вскочили, отряхивая порты и оправляя свиты. Димитрий продолжал самоуверенно смотреть в сторону, явно не собираясь вставать перед княгиней. Вышата слегка пнул его ногой в бок: мол, вставай. Но тот даже не шелохнулся.
- Больно нужны мне ее пироги, - раздраженно буркнул он себе под нос.
- Здравы будьте, бояре, - улыбнулась Елена, - не побрезгуйте, отведайте.
- Как же не отведать, самой княгини ручкой приготовлены, - и Пахомий, низко кланяясь, забрал пироги. Ему не терпелось откусить от края, но при Елене он не решался набивать рот, ждал, когда княгиня отойдет. Однако красавица не спешила их покидать, она медленно подошла к Димитрию, который сидел насупившись, и молча встала перед ним. «Что ей надобно, отчитывать станет, что не встал да не раскланялся?» - съехидничал он про себя.
- Здрав будь, боярин, - громко, нараспев произнесла княгиня.
Димитрий продолжал упрямо молчать.
- Повиниться я пришла перед тобой за давешнее, прости, что холопом тебя назвала.
Димитрий растерянно поднял глаза.
- Погорячилась я. Знаю, не хотел ты мне зла, за жизнь мою опасался, вот и настаивал. - Елена сделала паузу, собираясь с силами, и добавила уже совсем тихо, - что первым правду мне сказал о судьбе моей, за то спасибо, лучше все сразу узнать, чем о глупостях разных думать дорогой, пустые надежды питать.
И Елена, не дожидаясь от него ответа, развернулась и быстро пошла к своему шатру. Димитрий, опомнившись, вскочил и бросился за ней. Забегая вперед и становясь у нее на пути, он сбивчиво заговорил:
- Прости и ты меня, княгиня, не думал я тебя обидеть.
Хотя совесть его едко шептала: «Думал, хотел».
- Сказал мне Карпушка, что ты и впрямь в седле хорошо держишься. Ежели хочешь, так поезжай завтра на Яром. Только надобно, не обидься, чтобы кто из бояр рядом с тобой скакал, чтоб за повод успел схватить, ежели что.
Димитрий уже собирался добавить, что и он готов то сделать, но тут из-за спины княгини вышел Вышата.
- Я поеду с тобой, княгинюшка, - поклонился он Елене.
- Так и я могу, - бросил злой взгляд на воеводу Димитрий.
- С Вышатой поеду, спасибо, - и Елена, обойдя Димитрия, плавно покачивая бедрами, поплыла прочь.
- Пироги - то стынут, есть идите, - с набитым ртом помахал рукой Пахомий, - с капустой, язык проглотишь.
- Сыт я, спать пойду, - огрызнулся Димитрий и ушел в шатер.
- Что он злится, вон сама княгиня перед ним извинилась, чего ему еще надобно?
- Известно чего, - указал Вышата подбородком в сторону шатра Елены, - ее.
- Да она ему даже не понравилась, курносая, говорит, да спесивая.
Вышата только хмыкнул в усы.
Спать Димитрию не хотелось, он беспокойно ворочался с боку на бок. «Вот ведь, дурак, только улыбнулась, а я уж и следом, как пес за хозяйкой, побежал. «С Вышатой поеду», - передразнил он Елену. - Да больно-то и хотелось в сторожах ходить. А этот - старый хрыч! Тоже хорош, распушил хвост! Уж на санях пора сидеть, а туда же, вокруг чужих жен вьется». Лежать в шатре больше не было мочи, он сел и начал натягивать сапоги. Отдергивая полог, вошли Вышата с Пахомием.
- Ты куда это, вроде спать хотел? - удивился дружок.
- Ярого вместе с Ретивым опять поставили, как бы чего не вышло... Пойду, гляну.
- Так Карпушка там, что ж, не присмотрит разве?
- Сам погляжу, - и Димитрий торопливо выскочил из шатра.
- Пущай остудится, - насмешливо бросил Вышата.
А кругом уже сгустилась темнота. Луна пробивалась из-под быстро бегущих по небу облаков, под утро суливших долгожданный дождь. О небесной влаге уже давно молился во всех церквях чернореченский люд. Такого жаркого лета даже старики не помнили. Земля впитала в себя и обильные талые воды апреля, и мелкие майские дождики, и теперь властно требовала: «Пить! Еще пить!» Но небо не спешило утолять ее жажду. С тревогой смерды смотрели в поля на вялые из - за палящего зноя посевы. Здесь, на севере, было прохладней и дышалось свободней, но и успенские с надеждой поглядывали в небо. И вот теперь в ночь внезапно подул свежий северный ветер. С ним должны прийти и дожди, они успеют спасти край от голода.
Димитрий пошарил возле догоревшего костра, есть все же очень хотелось. В принесенном Жидяткой горшке была действительно подгоревшая и уже совсем остывшая каша. Димитрий зачерпнул ее ложкой, поднес ко рту и тут же выплюнул: «Вот ведь гадость!» Но посидев немного и пересилив себя, начал неохотно жевать. Рядом с горшком лежало полотенце княгини. «Пироги то, небось, умяли», - подосадовал Димитрий и без особой надежды развернул холстину. Румяный пирожок приятно подставлял взору округлые бока. «Оставили», - улыбнулся, откусывая добрую половину сдобы, Димитрий. «И вправду, вкусно. Жаль, что один». Повеселев, он отправился к лошадям, переступая через спящих вповалку воев.
Поодаль привязанные к телегам чинно в ряд стояли дружинные кони. На крайней телеге рядом с лошадьми, раскинув руки, сном праведника спал Карпуша. Димитрий потряс его за ногу, но тот что-то невнятно забормотал и повернулся на правый бок, подкладывая ладони под щеку. Видно было, что это мирный человек, а не ратник. Все вои были приучены спать чутко, от этого в степи зависела их жизнь. Только тронь - вскакивали на ноги, хватаясь за оружие. Конюху при княжих конюшнях тревожиться было не о чем, поэтому сон его был спокоен и глубок.
Все было мирно. Димитрий уже собрался уходить, как вдруг ему послышались какие-то непонятные сдавленные звуки, что-то белое мелькнуло в темноте. Вытащив меч из ножен, пригибаясь к земле, молодец, крадучись, двинулся к белому пятну.оказалось убрусом Елены. Вынырнувшая из-за облаков луна осветила фигурку княгини. Она стояла возле Ярого, обнимая коня за шею, зарывшись лбом в его мягкую гриву, и безудержно рыдала. Плечи ее вздрагивали, из груди вырывались то ли всхлипы, то ли стоны. Конь, наверное, чувствовал, что с хозяйкой что-то неладно, и стоял, присмирев, словно околдованный, фыркая и потягивая ноздрями воздух.
Весь день молодая княгиня силой характера удерживала свое горе внутри, заталкивая песнями и пирогами подальше, чтобы не вырвалось. Теперь вдали от чужих глаз она могла отпустить его и наплакаться вдоволь. Выплакать горе Елена решила перед единственным другом, перед своим резвым и дурным конем, которому доверяла больше, чем людям.
- Вот видишь, дружочек, не нужны мы ему, ни ты, ни я, - срывающимся голосом, глотая слезы, зашептала она коню. И тот, словно понимая слова хозяйки, сочувственно покачал головой.
- А ведь тебя прислали на мою погибель, я только сейчас это поняла. Должен был ты скинуть меня в Успенские овраги и князя от всех клятв освободить. А мы, видишь, с тобой подружились... Экая-то досада, лучше б ты меня и вправду сгубил, - и девица опять горько зарыдала.
- Не правда то! - выкрикнул из темноты Димитрий.
Елена вздрогнула и быстро спряталась за Ярого, всматриваясь в черноту. Димитрий подошел поближе, чтобы княгиня могла его узнать.
- Не правда то, не хотел князь тебе вред причинить, пьян был, когда подарок делал, позабавиться лишь хотел. Думал, ты к комоню и подойти побоишься, покрутишься возле него да назад отошлешь, а ты вон какая отчаянная оказалась. Не желал он тебе зла, то правда, и сейчас не желает, - речь Димитрия сорвалась бурным потоком, - и уваженье к тебе имеет, просто так получилось, не враг он тебе, поверь, не враг. Да если бы можно все назад воротить, так никогда б и не сотворил того.
Говоря это, он подошел совсем близко и робко коснулся плеча Елены.
- Не плачь, не убивайся так, все у тебя хорошо будет. Приедешь к отцу, набегут женихи, снова замуж выйдешь, - Димитрий старался говорить успокаивающим тоном Вышаты, но княгиня зарыдала опять, закрывая лицо руками.
- Не нужны мне никакие женихи, и замуж я уж больше не хочу, нажилась уже замужем, - сквозь слезы шептала она, - в монастырь проситься буду, батюшка отпустит...
Дальше из-за рыданий разобрать, что она говорит, было нельзя. Димитрий притянул ее к себе и начал гладить по голове.
- Скажи, за что он со мной так-то? Ведь я его ждала, так ждала!
- Дурак он, честное слово, дурак, - вырвалось у Димитрия, - и, поверь мне, пожалеет о том, - и тихо добавил, - уже пожалел, да сделать ничего нельзя.
При этих словах Елена обвила руками его жилистую шею, уткнулась лицом в грудь и зарыдала так горько и отчаянно, что Димитрию стало не по себе. Свита его быстро намокла от девичьих слез. А он растерянно продолжал гладить Елену по голове и твердить:
- Ну, не надо, не надо.
- А ты даже пирогов моих не попробовал, - вдруг с упреком сказала она.
- Как не попробовал? Попробовал.
- Видела я, в шатер зашел и есть не стал, а я-то думала, отведаешь пирогов, замиримся.
- Так сейчас я съел, вкусно очень, правда, да и замирились мы. Видишь, по голове тебя глажу, за ноги не хватаю, не ору, как шальной, занозой залесской не обзываю.
Красавица оторвала лицо от мокрой свиты и, наверное, улыбнулась. В темноте уже ничего не было видно. Луна снова нырнула за тучи, неясные тени обступили пару со всех сторон. Елена доверчиво уронила голову молодцу на грудь. Она больше не рыдала, а только тихонько всхлипывала, ее руки по-прежнему обвивали его шею.
Димитрий «мимодумно» водил рукой по шелковому платку Елены. Вдруг серебряный обруч, державший убрус соскочил и улетел куда-то в траву, жалобно звякнув на прощанье гроздью височных подвесок. Следом за ним и сам платок плавно сбежал вниз, освобождая туго сплетенные косы. Княгиня не пошевелилась, казалось, она настолько увлечена своими чувствами, что даже и не заметила, что Димитрий неуклюже свалил платок.
Он вдохнул аромат ее волос. Они пахли лесными травами и чем-то еще, волнующим и запретным. Димитрий не удержался и поцеловал Елену в макушку. Она вздрогнула и быстро подняла голову. И молодец не смог устоять: сначала в темноте чмокнул ее в нос, потом нащупал мягкие, соленые от слез губы, и слегка коснулся их, потом еще и еще. Он был нежен и осторожен, как с дикой птичкой, которая прыгает у ног, и, вроде бы, не боится, но стоит пошевелиться, она вспорхнет в небо и улетит прочь. Димитрий боялся, что Елена вот-вот опомнится и пропадет в темноте. А этого парню не хотелось, совсем не хотелось.
Но она не рвалась из его рук, не убегала, а только выпрямилась, как струна на гуслях, и замерла в объятьях. И только, когда поцелуи стали настойчивей, а чужие руки, путаясь в косах, заскользили по стройному стану, девица, наконец, очнулась. Елена резко оттолкнула молодца с силой, какой никак нельзя было ожидать от хрупкой девки. Толчок был такой крепкий и внезапный, что Димитрий невольно качнулся назад и, чтобы не упасть, схватился за первое попавшееся - за рубаху Елены. Послышался треск разрывающейся ткани. Луна - предательница как будто ждала этого и тут же выбежала из-за тучки, осветив обнаженное рамо [6].
- Я случайно, - испуганно прошептал Димитрий, не отрывая взгляда от белых плеч. Желание было сильнее стыда, он наклонился, чтобы поцеловать Елену в эту манящую белизну и получил по уху такую затрещину, что в глазах все замелькало, а красавица стремительно метнулась в темноту. Димитрий бросился догонять ее, но споткнулся о какую-то корягу и упал на колени, а когда поднялся, Елены уже и след простыл.