Водя пальцами по коже, стараясь не задевать ее ногтями, я вскоре нашла три длинные раны. Мда, постаралась я на славу, ничего не скажешь…
— Подожди, а от заклинаний будет свет?
— Будет.
— Тогда закрой глаза.
— Арланд, ты, чертов параноик, может, хватит!? Сейчас я вообще откажусь тебя лечить!
— Бэйр!… Пожалуйста, для меня это очень важно. Попытайся меня понять.
— Еще немного этого жалобного голоска и я расплачусь, — фыркаю, закрывая глаза.
Вспомнив заклинание, которое лечит небольшие царапины, я начала колдовать.
Тренировалась я в них на себе, делая надрезы на коже кинжалом и залечивая их. Тогда получалось идеально, а сейчас остается только надеяться, что на раны побольше этого же заклинания хватит.
— Ай!… - вскрикнул Арланд и машинально вцепился в меня. — Ты там раны лечишь или новые добавляешь!?
— Конечно же новые добавляю! Такой случай разодрать тебе горло! Как я могу его упустить? — раздраженно отвечаю, не открывая глаза. Я на него тут силы и время трачу, а он еще и обвиняет!
— Прости… я просто не думал, что это так больно. Меня еще никогда не лечили с помощью магии.
— Все когда-нибудь случается в первые раз, — замечаю.
Судя по ощущением, раны лечить долго. Это не просто порезы, это почти то же самое, что остается после борьбы с каким-нибудь диким животным.
Пожалуй, это один из плюсов женского тела — возможность отращивать ногти. Когда я в нем оказалась, они были достаточно длинными и остро заточенными. Просто ради интереса я поддерживала такую форму и вот, как оказалось, получше иного оружия работает. По крайней мере, всегда со мной.
— Слушай, Бэйр, а что ты здесь делаешь? Тебе же так не нравилась эта речка. И вообще, я проверял, ты спала, когда я уходил. Откуда ты здесь?
— Это очень забавная история, — усмехаюсь. — Я проснулась после кошмара и со мной начала говорить сова.
— Ты умеешь говорить с животными? — удивился Арланд, крепче сжимая мою руку. Видимо, я кое-где слишком сильно надавила.
— Нет. Сова начала мне что-то ухать и показала в сторону реки. Я отказалась идти, и тогда эта чертова неясыть поймала мышь, разодрала ей брюхо и кинула мне на голову. Пока я пыталась стряхнуть с себя эту гадость, она только еще больше запуталась в волосах. Пришлось идти на речку и окунаться с головой.
— Как-то странно и даже неправдоподобно, — заметил Арланд. — Тебе это точно не приснилось?
— Приснилось, конечно! Я сейчас луначу, в речке плаваю, с тобой разговариваю, магичу во сне, а на утро все забуду!
— С тобой невозможно нормально разговаривать, ведьма!
— Кто бы говорил! Сам через слово «я не могу сказать», «это страшная тайна и все, кто знают ее, умирают», «молчи, а то не закую в серебро»… Это с тобой невозможно разговаривать, инквизитор.
— Неправда, — возразил Арланд. — Я говорю обо всем, о чем могу.
— То есть, практически ни о чем, — хмыкаю.
Арланд напрягся всем телом и еще сильнее вцепился мне в руку.
— Что, неужели так больно?
— Я почти полноценный инквизитор, из-за этого на мне не отражаются вредящие заклинания, а созидающие причиняют боль, — сквозь сжатые зубы выдавил Арланд.
— Святая вода тебе не помогает, заклинания не помогают… Ты как жить собрался с такой профессией? Ран у тебя будет немало, а лечить их, выходит, нечем. Вообще, каким идиотом надо быть, чтобы будучи нечистью пойти в инквизицию?
— Идиотом, которому не хочется всю оставшуюся жизнь провести по страшными пытками. Инквизитора никогда и никто не сможет обвинить в том, что он связан с темными силами. И я не нечисть, повторяю!
— Так вот, зачем ты туда пошел, — усмехаюсь. — Хитрозадая нечисть живет дольше, это верно…
— Хватит так меня называть! Я человек, такой же, как и ты!… Почти.
— Ну тише, тише, разорался… Ответственный момент, помолчи. Наверное, сейчас будет немного больно.
Мое «наверное» оправдалось, Арланд честно старался держать себя в руках, но в итоге все же тихонько завыл. Это был тот самый жуткий звериный вой, который я подслушала тогда в тайном коридоре… От этого звука у меня по спине побежали мурашки страха.
— Арланд, ты мог бы не выть?
— Д-да… постараюсь…
Еще несколько минут экзекуция продолжалась, а потом я, почему-то с облегчением, оставила инквизитора.
— Ну как, живой? — спрашиваю.
— Да, живой, — уже спокойнее ответил Арланд, начиная застегивать все обратно. — Спасибо тебе.
— А можно нескромный вопрос?
— Только один.
— Если ты не нечисть, то почему на тебя святая вода действует, как на нечисть?
— Святая вода это не оружие против одной только нечисти. Святая вода это оружие против зла. Хочешь, объясню, как она работает?
— Да, хочу, — соглашаюсь, усаживаясь на бревне поудобнее.
Теперь, когда света от заклинаний не было, я могла открыть глаза. Пока ничего, кроме воды, я различить не могла, потому стала смотреть на речку.
— Любая вода может накапливать в себе информацию и эмоции. Если пьешь воду разозленным, она станет слабеньким ядом, если помолиться над кружкой, а потом выпить, вода станет полезной. Святая вода освящается жрецами разных богов, смотря при каком боге ты священник. Жрецы наделяют простую воду энергией, которая усиливает ее способность копировать эмоции и состояние. Если обрызгать этой водой жестокого убийцу, она скопирует состояние его души и причинит ему боль, слабую, но все же боль. Нечисть — это порождение зла, они только и стремиться к тому, чтобы распространять беды, потому святая вода для нее губительна.
— Почему же тогда она на тебя, инквизитора, действует?
— Я… убивал. Всего один раз, но очень жестоко. Я убил из страха, испугался почти до обморока, но, несмотря на это, тогда я вполне понимал, что делаю. Я осознанно обрек человека на вечные страдания, а так поступают только чудовища в человеческом обличии. С тех пор мучаюсь. Правда, было еще кое-что… но это у меня от рождения.
— И кого же ты убил?
— Тебе правда так надо это знать?
— Хотелось бы. Рассказывай, хватит темнить.
— Ладно. Когда мне было четырнадцать, к нам в поместье приехал инквизитор. Он пробыл у нас несколько дней, все выискивал что-то. Как оказалось, он уловил колебания темных сил от поместья и приехал разбираться. Тогда я еще не был защищен и не умел управлять тем, что имею, потому легко было понять, что темные силы идут именно от меня. На пятый день он зашел в мою комнату в башне, когда я был там один, и начал мне рассказывать о том, что меня ждет. Инквизитор сказал, что меня заберут в аббатство, где я прослужу монахом всю оставшуюся жизнь. Рассказал, что это необходимо, потому что внутри меня спит чудовище, опасное для людей. Он сказал, что я никогда не увижу больше свою семью, никогда не создам собственную и должен буду отречься от всех своих способностей, потому что они не принесут в мир ничего хорошего. Он говорил спокойно, не угрожал, просто объяснял, что меня ждет и почему мне необходимо отказаться от всего, что у меня есть. Я очень испугался, потому что тогда я уже имел такие вещи, потерять которые было страшнее смерти. Я уже слышал об инквизиции и подумал, что меня хотят упечь в подвалы и пытать, пока я не раскаюсь неизвестно в чем. К тому времени я прекрасно знал, что это такое, сидеть в заточении под наблюдением каких-то странных людей, которые требуют от тебя непонятно чего, и, как и любой человек, я больше всего на свете боялся оказать в подобном месте вновь, тем более, если на этот раз будут не только запирать, но и причинять физическую боль… Испугавшись, я призвал жуткую тварь и велел ей сожрать душу инквизитора. Его тело я выкинул из окна, а семье сказал, что он пьяный ворвался ко мне в башню и начал угрожать, а потом, разбушевавшись, кинулся на меня, но промахнулся и врезался в окно, разбил головой стекло и вылетел. Мне поверили, так как опровергнуть мои слова было некому. Душа этого человека до сих пор находится в утробе той твари, он страдает… А я здесь, сижу и разговариваю с тобой.
— Мда… В четырнадцать лет я бы так не смогла, — пораженно вздыхаю. — Слишком хладнокровно для меня… Да и вообще для ребенка.
— У меня было очень тяжелое детство, — грустно объяснил Арланд. — Я и не такое мог.
— И ты после этой встречи с Белой совой решил, что безопаснее всего самому стать инквизитором?
— Да. Но я руководствовался не только этим.
— Чем же еще?
— Я всегда хотел нести в мир то-то хорошее…
— Врешь?
— Нет, правда. Мне близки понятия равновесия так, как никому другому. Мне знакомо, что такое несправедливость, знакомо, что такое смерть близких, знакомы все чувства, которые могут испытывать угнетенные. Мне хотелось помогать тем, которые незаслуженно страдают… Точнее нет, не так. Мне хотелось мстить за их страдания ублюдкам, способным эти страдания причинять. И мстить не абы как, а справедливо, выбирать наказания по тяжести содеянного. В инквизиции этому и учат, только пользуются своей властью все по-разному. Кто-то злоупотребляет из жажды денег, кто-то из фанатизма, но есть и такие, которые достойно выполняют свою работу. Последних большинство, что бы там не говорили люди.
— Ты говоришь, хотел именно мстить, а не помогать? По-моему, это как раз близко к фанатизму.
— Я всегда буду чтить равновесие и никогда не преступлю законов Ордена. Но фанатиком я стану, я это понимаю, — кивнул Арланд. — Жестокости во мне спит немало, скорее вскоре я найду удовольствие в убийствах и истязаниях, но никогда и никого не стану мучить незаслуженно.
— Ты меня пугаешь, — усмехаюсь. — Но, подожди. Если есть жестокие и несправедливые инквизиторы, как же они работают со святой водой?
— Они проходят ритуалы, святая вода для них целебна, какими бы они не были.
— А ты?
— А я… Ну я, это я.
— То есть? Ты не прошел ритуалы и тебя не выкинули из Ордена? Как так?
— Я очень способный ученик в глазах всех учителей, монахов и святых отцов. Я провожу ритуалы над собой самостоятельно и демонстрирую им то, что в итоге получается. Каждый Ритуал дает как внутренние, так и внешние особенности. Внутренних у меня нет, а внешние есть. Если вылить святую воду мне на кожу, ничего не будет, если выпить, мне станет лучше, но если влить в кровь, я умру… Это сложно объяснить.
— Как это? Когда Леопольд брызнул тебе на лицо, были красные пятна.
— Кожу на лице я не смог защитить, потому что не смогу скрыть лицо и не вызвать при этом у окружающих нездоровый интерес к себе.
— Ты что-то сделал со своей кожей, начиная с шею и заканчивая пятками?
— Да.
— И что же?
— Не скажу.
— Я не понимаю, почему ты ее не показываешь.
— Потому что выглядит ужасно.
— Много шрамов?
— Не без этого, но это не основная причина. И вообще, не спрашивай, все равно не скажу!
— Ладно. Но ты говоришь, что тебя считают способным учеником, а сам даже освятить место без последствий не можешь? Тогда у двери, помнишь? Ты чуть в обморок не упал, когда снимал с нее якобы заклятие.
— Я не освящал ее, я ее расколдовывал. Это я заставил склеп исчезнуть и, чтобы вы могли зайти туда и убедиться, что там нет ничего, что поможет вам вычислить виновника, мне пришлось все вернуть. Раньше у меня такие фокусы выходили легко, но теперь, когда инквизиторские ритуалы сделали эти мои способности слабее, мне стало трудно их использовать. Ясно?
— Так ты маг?
— Нет. Я не могу использовать магию. То, что я могу, с магией практически не связано. У меня аура, как у обычного человека.
— Таинственный и непонятный, как черт знает кто! — вздыхаю.
Он рассказывает мне такие вещи, он вчера пытался избавиться от меня… почему я могу после этого вот так запросто сидеть рядом и слушать его? Почему пытаюсь понять? Почему не боюсь? В чем тут дело? Это ведь ненормально…
Мои глаза уже привыкли к темноте, теперь я могла различать некоторые деревья и видела своего собеседника. Арланд тоже смотрел в реку на протяжении всего разговора.
— Бэйр, ты дрожишь… — вдруг заметил инквизитор, тоже посмотрев на меня.
— Да? Наверное, я замерзла, — ежусь, заметив, что и вправду дрожу. — Может, пойдем обратно? А то сидим тут зачем-то, болтаем о всякой ерунде…
— Тут хорошо, давай еще посидим? Я люблю реки.
— Заболею — на твоей совести, — ворчу, хотя на самом деле мне и самой уходить не очень хочется. Почему-то мне нравится сидеть вот так на берегу реки, ночью, с туманным и мрачным инквизитором… Острых ощущений не хватает, наверное.
— Как думаешь, а тут есть русалки? — вдруг спросил Арланд, приобнимая меня за плечи.
Сначала от этого жеста дружелюбности у меня появилось резкое желание врезать инквизитору, но потом я поняла, что он меня таким образом укрыл свои плащом и согревает, пришлось передумать. Ему от меня итак сегодня на орехи досталось прилично.
— Думаю, да. Я когда к берегу подплывала, меня что-то схватило за ногу, а потом уплыло. Думаю, это была водяная нечисть. А ты видел этих русалок когда-нибудь?
— Нет, но слышал. Говорят, они живут в реках, в местах, куда не приходят люди, и поедают одиноких путников, когда те попадаются. А так рыбой питаются.
— Странно, что они здесь есть, и мы, два идиота-полуночника, остались живы.
— Меня они, наверное, испугались, а тебя за свою приняли. Ты же ведьма, а я инквизитор. Определенная логика у них должна быть, думаю, — пожал плечами Арланд. — Но… хах, мы и без русалок друг друга чуть не убили.
— Замолчи, не хочу об этом говорить, — предупреждаю. От воспоминаний мне стало стыдно, захотелось отпихнуть инквизитора подальше или вообще уйти.
— Как хочешь, я не настаиваю. А какую ты видела нечисть или, может, хобгоблинов? Я вот как-то познакомился с нашим домовым… представляешь, он у нас, оказывается, есть!
— Хах, с трудом верится. Ты извини, но твое поместье — забытое всеми богами местечко.
— Знаю, потому когда обнаружил домового, сам удивился. Сначала я его молоком подкармливал с яблоками около двух месяцев, а потом он только со мной заговорить захотел. Он у нас, оказывается, несколько сотен лет служит, а мы и не знали, представляешь?
… И у нас завязался нормальный, почти человеческий разговор. Сначала о домах, потом о людях, о семьях, о прочем… Мы сидели на этом пресловутом бревне и разговаривали несколько часов, совершенно забыв о времени. Опомнились только когда вдруг обнаружили, что начало светать.
Мы вернулись в лагерь и решили хоть немного поспать, надеясь, что несколько часов нам все же перепадет. Я предложила Арланду лечь рядом. Раз уж мне все равно приходится спать с Али, то почему бы не спать всем вместе? Но гордый инквизитор отказался и улегся у одного из деревьев особняком.
Перед сном мы чуть было опять не начали болтать, но вовремя остановились.
* * *На следующий день мы продолжили путь, теперь ехали не останавливаясь и не сворачивая. Али и Арланду пришлось толкаться вдвоем на черной кобылице, а я ехала одна, ехидно ухмыляясь, поглядывая на них.
Наш путь лежал по прямой и не сворачивал к постоялому двору, где мы должны были остановиться прошлой ночью, потому до «Лошадиной Косынки» мы добрались быстрее назначенного срока. Уже в два часа дня мы были на месте, что несказанно радовало, учитывая то, сколько всего я спала. Быстренько отыщу вещицу, нужную Лорену, и завалюсь досыпать.
Этот постоялый двор от прочих отличала только очень оригинальное название и вывеска, с которой посетителям кокетливо улыбалась серая лошадь в яблоках и в голубой косынке в белый горошек. В остальном он был как две капли воды похож на прочие, у меня даже возникло дежавю.
Разобравшись с лошадьми, мы зашли в зал и заказали комнаты. Оставив вещи в комнатах, мы спустились в зал, чтобы пообедать. Али, не имевший за душой ни гроша, но зато обладавший неиссякающим обаянием, уговорил инквизитора оплатить ему обед, а меня — выпивку.