– Мамочка дорогая! – Пропыхтел мне в ухо мой спутник, что составило хорошее резюме того, что мы увидели.
– Где этот человек? – Спросил я. – Вы его видите?! – Повторил я, уже крича, потому что шум стоял такой, что в первый раз я с трудом услышал собственный голос.
Карл огляделся вокруг очумелым взглядом и вытер рукавом мокрый лоб.
– Там, – после очень долгой паузы он, наконец, указал на худощавого человека, который дремал, опершись на угол между столом и стеной.
– Забирайте его, – приказал я стражникам. – Только осторожно, чтобы на нас не насели все его приятели.
Последнюю фразу я произнёс, собственно, только для порядка, поскольку напивающиеся в корчме рабочие, вероятно, и ухом бы не повели, даже если бы оранжевый слон протанцевал между ними на задних ногах.
Стражники неплохо справились с Крамером и попросту выволокли его под мышки, а единственное, что тот сумел сделать, это проблеять что-то невразумительное.
– Ох, похоже, вы с ним не поговорите, – вздохнул Григ, когда мы уже вышли на улицу.
Я вытер пот со лба и лица. Потом я сделал это второй раз и в третий, но всё ещё чувствовал себя так, как будто я только что вышел из ванны. Только через некоторое время я понял, что у меня совершенно мокрые волосы.
– Отведите его в какой-нибудь подвал, что ли, и заприте, – приказал я сержанту. – Пусть протрезвеет до утра, чтобы я мог с ним пообщаться. А, – добавил я ещё, – только не бейте его, даже если он вам сапоги заблюёт.
Охранник криво улыбнулся, но кивнул. Я заметил, что Григ с интересом смотрит на меня.
– Что такое? – Обернулся я к нему.
– Нет, ничего, – испугался он. – Мне как-то странно, что вы о нём так заботитесь.
– А зачем бить невиновного, когда вокруг столько виноватых? – Я пожал плечами.
Это была только часть ответа, ибо я и в самом деле не любил, когда глумились над слабыми и беззащитными. Правда, обычно это касалось животных, но Крамер в его теперешнем виде ничем от животного не отличался. А кроме того, если бы охранники запинали его до смерти, кого бы я допрашивал следующим утром?
***Я подозревал, что несчастный Крамер ночевал, как правило, где-то в кустах, так что на этот раз он провёл ночь в лучших условиях, чем ему обычно приходилось. Стражники бросили ему в камеру соломенный тюфяк, и даже рваное одеяло. Когда утром я посетил эту временную камеру, Крамер как раз опорожнял глиняный кувшин.
– Надеюсь, это вода, – проворчал я.
– А кто бы такому дал вина или пива... Шваль. – Охранник сплюнул на пол и растёр плевок подошвой сапога.
– С людьми случаются разные несчастья, – сказал я. – Господь повелел, чтобы каждому дали шанс исправиться.
– Прошу прощения, господин, но вы и вправду инквизитор? – Изумился охранник, отнюдь не насмешливо или язвительно, но совершенно искренне.
– Открывай, – приказал я, не отвечая на его вопрос.
А ведь подобные вопросы возникли не из чего иного, как из незнания о реальных задачах и образе действий Инквизиториума. Обычный человек представлял себе, что инквизитор должен быть строгим, жестоким человеком, целыми днями и ночами думающим лишь о том, чтобы отправить на костёр как можно больше людей. Возможно, перед этим соответственно их пытая. А на самом деле нашей задачей было только служение помощью тем, кто нуждался в помощи. Конечно, мы не занимались спасением всего мира, у нас не было амбиций победить болезни, голод, войны или несправедливость. Мы, прежде всего, должны были служить утешением в области духа, а не тела.
Крамер услышал лязг ключа и оторвался от кувшина. Сжался в углу камеры, уставившись на меня с внимательным ужасом, словно пойманный в силки заяц. Хотя физически он напоминал не зайца, а исхудавшего и избавленного от перьев петушка.
– Тебя зовут Крамер, так? – Спросил я.
– Я? Крамер? Первый раз слышу.
Ну что ж, я не мог ему отказать в быстроте и лёгкости в произнесении вранья. Но возможно, что Григ ошибся и указал мне не того человека. К счастью, существовал способ, чтобы это проверить.
– Ах, так значит, это не твоих братьев нашли, – вздохнул я с притворным сожалением. – Тогда можешь идти...
– Братьев?! Вы нашли моих братьев?! Господин, скажите, ради Бога, что с ними, прошу вас!
– Так тебя всё-таки зовут Крамер?
– Да, клянусь гневом Христовым! Клянусь. Я Тиберий Крамер, а мои братья – Август и Юлий!
Родители этого человека что, совсем с ума сошли? Плохо, когда крестьяне набираются наглости называть сыновей именами римских императоров. Да вдобавок ещё и Тиберием...
– Садись, садись, – приказал я. – Поговорим.
– Господин, здесь не о чем говорить, отведите меня к ним...
– Молчать! – Рявкнул стражник. – Слушай, что тебе говорит преподобный мастер Инквизиториума, и не перебивай!
У Крамера отвисла челюсть.
– Ин–инкви... – начал заикаться он. – Боже мой!
– Разве у тебя есть какие-то причины бояться Святого Официума? – Мягко спросил я. – Или ты совершал грехи против нашей единственной и святой веры?
– Иисусе наисуровейший, никогда, никогда, чтоб я сдох! – Он стукнул себя в грудь обоими кулаками сразу.
– Я тебе верю. Почему бы мне тебе не верить? – Улыбнулся я. – Впрочем, я здесь для того, чтобы помочь тебе найти твоих братьев...
– Так вы не нашли их? Ничего о них не знаете? – В голосе Крамера я услышал подлинное отчаяние.
– Мы узнаем, Тиберий, – заверил я его. – Вместе узнаем. Ты только должен...
– А почему вы их ищете? Какое дело Инквизиториуму до моих братишек? Потому что если...
– Молчать! – Снова строго рыкнул охранник.
Я повернулся и жестом приказал ему отойти. Он с неохотой засопел, но подчинился.
– Мы хотим защитить их, – спокойно сказал я Крамеру, – ибо я подозреваю, что они могли попасть в руки чернокнижников, которые хотят причинить им вред.
– Иисус-Мария! – Крамер оторопел и заломил руки. – Даже не говорите так...
– Расскажи мне всё, Тиберий. Как другу, которым я и являюсь. Впрочем, подожди, давай мы выйдем из этой паршивой камеры, возьмём себе что-нибудь позавтракать, а то у тебя, наверное, в животе урчит. А? Ну вот! – Я дружески ткнул его в грудь.
В принципе, на этом этапе знакомства я уже мог называть Крамера по-дружески коротко. Но как сократишь имя Тиберий?
– Я бы, из милости вельможного господина, лучше бы выпил чего-нибудь на завтрак, если ваша милость не против, – вкрадчиво заворковал он.
Я заметил, что у него трясутся руки.
– Стаканчик вина всегда найдётся, – заверил я его. – Вставай, друг.
Он был так слаб, что мне пришлось помочь ему подняться на ноги, а когда я держал его за руку (с отвращением, потому что его рубашка была липкой от грязи), я чувствовал под пальцами одну кожу и кости. Ну, ничего удивительного, этот человек был настолько истощён и так изголодался, что странно, как он вообще был ещё жив. Когда мы покинули камеру, я приказал охране приготовить еду и принести бутылку вина и кубки. Как только я наполнил сосуды вином, даже не успел понять, когда Крамер умыкнул свой и залпом опустошил. На его лице разлилась счастливая улыбка, тут же сменившаяся тенью беспокойства, вызванного, вероятно, вопросом, получит ли он ещё одну порцию, а если да, то сколько её придётся ждать.
– Рассказывай, Тиберий. Как вы попали в Христианию?
– Мы втроём сюда приехали, господин. Искать лучшей жизни. Я, – он загнул палец. – Август и Юлий – он загнул ещё два пальца. – А ещё четверо младших остались дома, их зовут...
– Нет, нет, нет, – запротестовал я, не имея никакого желания слушать о семье Крамера, а то дошло бы ещё до сватьёв, кумовьёв и двоюродных братьев. – Рассказывай о братьях.
– Мы поссорились, – он вздохнул и опустил голову. – Я пошёл к господину де Вриусу, они к тому другому. Когда через несколько дней я отошёл от гнева, я начал о них расспрашивать. Куда там, господин. – Он махнул рукой. – Как в воду канули.
Этим резким жестом он чуть не опрокинул собственный кубок, и это направило его мысли на совершенно другие пути, чем поиски пропавших братьев. Он неосознанно облизнулся. Ну что я должен был сделать? Я налил ему вина, но на этот раз только до половины, поскольку не знал, как долго он мог оставаться трезвым. Ну или хотя бы относительно трезвым. На вторую порцию он набросился так же жадно, как и на первую, и выпил её столь же быстро.
– Чудо, а не вино, – причмокнул он.
Я попробовал и скривился. Вино вовсе не было хорошим, а было молодым и кислым. Наверное, оно могло хорошо утолять жажду в жаркий день, тем не менее, наслаждаться им мог только человек, дошедший до крайности.
– Рассказывай дальше, – приказал я Крамеру.
– Я перешёл к другому, к Шуману, значит. Чтобы найти братишек, расспросить, что и как... Знаете, если работать там, на месте, то человек может больше разузнать...
– И ничего?
– То-то что ничего. Пока, наконец, не пришёл ко мне один их мастер и не сказал, что братишки утопились, и что они ему самому сказали, что идут топиться. И как говорили, так и сделали. Можно, господин? – Он робким жестом указал на кувшин. – А то в горле как-то на удивление пересохло..
Я наполнил его стакан, снова наполовину, и надеялся, что он всё же не сможет напиться презентованной нам стражниками бурдой. На этот раз Крамер повёл себя как искушённый гурман. Отпил глоток, зачавкал, зачмокал и аж улыбнулся до этого чавканья и чмоканья.
– И что ты сделал, когда он тебе сказал, что твои братья утопились?
– Братишки, – поправил меня. – Я не поверил, господин, потому что невозможно, чтобы они так поступили. Мамочка ждала, папочка ждал, да и дедуля, которому уже, хо-хо, сто лет, а то, может, и больше. Ну и четыре младших братишки ждали. Юлий и Август никогда бы не утопились. Семье надо помогать, господин. Они об этом знали.
– Семье надо помогать? – Я наклонился над столом. – Так что ж ты, балбес, не работаешь, а вместо этого бухаешь за четверых?
Его губы задрожали, и он посмотрел на меня, словно побитый пёс.
– Я никогда не пил, господин, но начал, да ещё как начал, когда о братишках узнал. А когда начал, то остановиться уже было никак. Да и домой я уже не вернусь. – Он растёр кулаком слезы по грязному лицу. – Я не покажусь таким мамуле, папуле, маленьким братикам и дедуле, которому, вы не поверите...
– Уже сто лет. Верю, верю... – перебил я его. – Ты помнишь, как выглядел тот человек, который сказал тебе, что братья пошли топиться?
– А что бы мне его не помнить? – Он потёр пальцами кончик носа. – А может, там осталось немного вина, хотя бы на самом дне, хм?
Я долил остатки напитка из кувшина, в котором и в самом деле уже мало что оставалось, и увидел, как с последней каплей, пролившейся в кубок, лицо Крамера вытянулось. Ибо он уже дошёл до такой степени унижения, что предпочитал не радоваться тому вину, которое ещё было, а переживать о том, что будет, когда он останется с пустым сосудом.
– Эй, стражник! – Крикнул я. – Кувшин вина! И поживее, парень!
Мой собеседник, услышав эти слова, просиял так, словно ему явилась сама Богородица, предвещающая ему долгую и счастливую жизнь.
– Так как выглядел тот человек?
Он посмотрел на меня непонимающим взглядом, и я был уверен, что сейчас он сосредоточенно прислушивается к шагам охранника, возвращающегося с новым кувшином.
– Человек, который рассказал тебе о братьях. Как он выглядел?
– Ну, значит... – начал Крамер, а потом махнул рукой. – Что я вам буду рассказывать? Лучше я, если хотите, его нарисую. Дайте мне какой-нибудь кусочек угля и бумагу, а я вам его изображу как живого.
Я не знаю, что убедило меня воспользоваться преимуществами этого предложения. Может быть, тот факт, что подобная попытка ничему не могла навредить, а может, то, что Крамер использовал слово «изображу», которое для меня было связано с профессиональной живописью или рисованием.
– Стражник! Бумагу и кусок угля! Живо!
Крамер широко улыбнулся.
– Вот бы я мог так же погонять разных паршивцев, как вы это делаете...
Стражники в меру быстро обернулись с завтраком и вином, но чтобы найти принадлежности для рисования им потребовалось время. Впрочем, я не спешил, так как был занят впихиванием в Крамера очередной порции еды.
– Съешь колбаску, получишь вина.
Стражник, который услышал эти слова, чуть не подавился от смеха. Я посмотрел на него тяжёлым взглядом, и он тут же притворился, что кашляет, а потом затих. А я попросту не хотел, чтобы Крамер испустил дух во время разговора, или чтобы он потерял сознание от опьянения. Наконец принесли грязноватый лист бумаги и кусочек угля. У Крамера заблестели глаза, когда он это увидел. Он быстро освободил место на столе, почти любовным жестом разгладил бумагу, после чего длинным ногтем заострил уголь. Я наблюдал за этим с интересом, поскольку увидел сейчас в этом человеке такую страсть, что он даже забыл о стоящей рядом выпивке.
– Не смотрите, пока я не закончу. – Он отгородился от меня плечом, а потом бросил на меня испуганный взгляд. – Если вы не против, господин, – добавил он, уже подобострастным тоном.
Я демонстративно отвернулся в другую сторону. Мне не пришлось долго ждать, когда он воскликнул: «готово!». Он пододвинул лист ко мне, и я просто онемел. Ибо лицо, нарисованное столь поспешно на кое-какой бумаге каким-то кусочком угля, казалось, принадлежит живому человеку. В любой момент можно было ожидать, что сжатые узкие губы раздвинутся, или что ветер завьёт прядь волос, которая спадала на прищуренные хитрые глазки. Я видел и читал много книг, некоторые из них сопровождались гравюрами, но, признаюсь, я никогда не сталкивался с такой превосходной передачей человеческого лица.
Эскиз был идеальным, по крайней мере, насколько это мог оценить такой человек, как я, не имеющий слишком большого представления об искусстве. И может, впрочем, это вовсе и не было великим искусством, а всего лишь зеркальным отражением реальности. Но я был уверен, что немногие сумели бы нарисовать то, что мог этот человек, полумёртвый от голода и пьянства. И вдобавок ему потребовалось не больше времени, чем на опорожнение кубка с вином (а с этой проблемой он справлялся действительно быстро!).
– Гвозди и тернии! – Пробормотал я.
– Плохо? – Перепугался Крамер. – Если так, то я сейчас...
– Оставьте, – я остановил его руку. – Замечательно нарисовано. Каждый, кто увидит портрет, если он уже видел этого человека, без малейших проблем его вспомнит. Это действительно может помочь в поисках ваших братьев.
Я с трудом оторвал взгляд от эскиза. Это лицо не только казалось живым, но я даже думал, что, глядя лишь на рисунок, я мог бы верно оценить характер изображённого на нём человека. Я представлял его себе как лишённого совести и моральных принципов плута, жадного труса, обожающего издеваться над теми, кто слабее него, и пресмыкающегося перед теми, кого он считал сильнее. Короче говоря, это был кто-то, кого обычный, честный человек встречает на своём пути на свою беду. Сказал ли он Крамеру правду, или, скорее, хотел поглумиться над его поисками и почувствовать немного радости, какую каждому подлому человеку даёт созерцание ближнего, погруженного в несчастье? А может, он знал больше и хотел отвести подозрения третьего из братьев? Хм, этого я не узнаю раньше, чем найду владельца нарисованного на листе лица. Я осторожно свернул бумагу и спрятал её за пазуху.
– Оставайтесь здесь и ждите, – приказал я Крамеру. – Я постараюсь, чтобы вас соответствующим образом вознаградили за ваши старания.
– Благодарю вас, покорнейше благодарю...
Тиберий вскочил со стула и поклонился почти до пояса. Он, наверное, ожидал, что в благодарность за хорошую работу получит ещё немного вина, и я почти видел, как в его воображении это «немного» менялось на «достаточно», и даже на «много». Ну что ж, вскоре его ожидает изрядный сюрприз. И это уже его дело, какие он потом сделает из него выводы. Я вышел в соседнюю комнату.
– Займись этим бездельником, – приказал я сержанту. – Пусть вымоется в горячей воде с мылом и щёткой, дайте ему чистую одежду и еды, сколько захочет...
– Может, мне ему ещё и задницу подтереть, а? – Прервал меня стражник.
– Лучше всего собственным языком, – резко сказал я и подошёл к нему так близко, что мы встали грудь в грудь. Этот человек был высоким и широкоплечим, но теперь, казалось, съёживался на глазах. – Чтобы этот язык запомнил, что он должен спокойно сидеть во рту, а не молоть почём зря.