– Простите, мастер. Это просто шутка...
– Неважно. – Я отошёл на шаг. – Закройте Крамера на неделю в какой-нибудь каморке, куда никто не будет иметь доступа. Но если кто-то за эту неделю даст ему вина, пива, водки или другой выпивки, то я собственноручно сдеру с него шкуру. Я не шучу, сержант. – Я снова встал вплотную к стражнику и посмотрел ему прямо в глаза. – Я правда заживо сдеру с этого кого-то кожу. И не только де Вриус не поможет, но даже сам Господь Бог. Понятно? Вы поняли меня, чёрт возьми?!
– Так точно! – Гаркнул он.
– Вот и хорошо. Тем более что Крамеру нечем заплатить за вино, даже если бы он захотел. Помните об этом, когда он будет вас искушать.
– Так точно.
– Этот человек очень важен для Святого Официума. Если что-то случится, вы ответите за это. Но если хорошо справитесь, – я поднял указательный палец, – помните, что вас не минует награда.
***В тот же день ко мне прибыл гонец с любезной запиской от де Вриуса, которая содержала не менее любезное приглашение на обед. Такое предложение я, конечно, не посмел бы отклонить, тем более что то, что делала с едой жена моего трактирщика, взывало к небу о мести.
– Прошу прощения у благородного господина, – пожаловался трактирщик, когда я позвал его в первый раз, поражённый вкусом принесённого в мою комнату блюда. – Я ей сто раз говорил, что угря не тушат в соусе с корицей, но она утверждает, что знатные господа именно так и едят, и хотела таким образом выразить господину своё уважение.
– Матерь Божья! – Встревожился я. – Пусть она лучше побыстрее перестанет меня уважать, а то неизвестно, переживу ли я блюда, которые она ещё придумает. Вы не думали нанять кухарку?
– Да моя баба ревнивая, как чёрт, – тяжело вздохнул он. – Ни одной женщины не пустит ни на кухню, ни в дом.
Я только с состраданием покивал головой. И разве, услышав такие слова, человек не возрадуется всем сердцем, что он остаётся в холостом состоянии? Инквизиторам, правда, разрешалось вступать в брак, но считалось, что забота о жене и детях в какой-то степени затупляет то божье лезвие, которым является инквизитор, и что от человека, обременённого семейными проблемами, трудно ожидать, чтобы он каждую минуту посвящал размышлениям о том, как бороться с врагами веры, а также претворению этих мыслей в жизнь.
В любом случае, от обеда у де Вриуса я ожидал чего-то лучшего, чем причудливые изобретения жены трактирщика и, к счастью, не прогадал. Обед был обильным (я перестал считать блюда где-то в районе десятого), и роскошным, поскольку архитектор кроме меня пригласил ещё несколько человек, в том числе бургомистра Христиании и самого князя-архиепископа. Сам архиепископ, правда, не явился, но прислал своего доверенного секретаря, священника с дико звучащим именем Кеплень, всего облачённого в багрянец и золото, словно какой-нибудь кардинал. Я не имел особых сомнений, что как бургомистр, так и секретарь хотели разузнать, что я за человек, всерьёз ли я собираюсь заняться делом по обвинению в применении магии и есть ли у меня какие-либо основания полагать, что в окрестностях действительно происходит что-то плохое. Мои подозрения подтвердились, когда во время десерта секретарь архиепископа деликатно взял меня под руку.
– Согласитесь ли вы уделить мне минуту своего драгоценного времени, мастер инквизитор?
Я только кивнул головой, поскольку с трудом мог говорить от переедания. К сожалению, столь же тяжело, или даже тяжелее, мне было встать со стула.
– Да, да, обеды у де Вриуса. – Священник посмотрел на меня весёлым взглядом. – Каждый из нас в первый раз попадался. Но сейчас я уже осторожнее...
– И я... если доведётся... постараюсь... – пропыхтел я.
– Наш хозяин привёз повара из самой Флоренции, от князя Грацциано. И знайте, что ещё раньше этот человек руководил ни много, ни мало, а папской кухней.
– Хо-хо, – изумился я, поскольку это и в самом деле было высокое положение. Де Вриус, должно быть, неплохо платил этому искуснику кулинарного мастерства, раз уж тот согласился покинуть весёлую Италию и отправиться на край света.
– Но с тех пор как наш Святой Отец в своей безмерной набожности перешёл вместе со всем двором на непрерывный строгий пост, в Апостольском Дворце стали не нужны повара. Во всяком случае, уж точно не нужны повара такой квалификации.
– И сильно строгий пост? – Спросил я, поскольку и до меня доходили какие-то слухи о революции в римских обычаях, но я не вникал в подробности.
Секретарь архиепископа рассмеялся.
– Чёрствый хлеб, вода и сырые овощи и фрукты, вот и вся диета папского двора. Старым и больным дозволено размачивать хлеб в тёплом молоке.
– А милиция? Это правда, то, что говорят о милиции?
На этот раз священник рассмеялся ещё громче. Когда я посмотрел на него краем глаза, то заметил, что в момент искреннего смеха он напоминает весёлого ребёнка с большой головой и пухлыми порозовевшими щеками.
– Я вижу, что и вы что-то слышали. Ну да, милиция тоже есть. Они имеют право патрулировать и обыскивать все помещения во Дворце, чтобы следить, не нарушает ли кто-нибудь введённые правила. Кого поймают, тот подвергается порке и изгоняется. Хоть бы он был даже, представьте себе, епископом или кардиналом. Похоже, Святой Отец в своей искренней готовности поклонения Господу нашему собирается охватить строгим постом весь Рим, а потом, кто знает, может, и всю Италию...
Слуга распахнул перед нами двери небольшой комнаты, где стояли два удобных кресла, придвинутых к погашенному камину, в котором, однако, ожидали сложенные в аккуратную кучу берёзовые поленья. Конечно, ни я, ни священник не имели никакого желания приказать слугам разжечь огонь, поскольку лето стояло достаточно жаркое, и даже в проветриваемом доме де Вриуса зной давал о себе знать.
– Может, и вас это коснётся?
– Нас? Инквизиторов? Пост?
– Нет, не пост. Контроль за тем, чтобы его соблюдали. Кажется, уже несколько богословов в Столице Иисусовой трудятся над доказательством тезиса о том, что наслаждения кулинарными изысками, а даже и обычное наслаждение удовольствием, которое даёт еда, это смертный грех.
– От смертного греха до ереси далеко.
– Если только все нарушающие пост не участвуют в заговоре против веры, не так ли?
Я с удивлением и недоверием покачал головой. Даже в наши сумасшедшие времена столь бредовая идея казалась мне невозможной. Признать, что люди, нарушающие пост, принадлежат к вселенской еретической секте, и карать их как отступников и смертельных врагов Господа? Это значит что мы, инквизиторы, должны будем следить за каждой кухней и каждым столом? Интересно, кто тогда будет ловить чернокнижников, ведьм и кацеров? Кто будет сражаться с демонами?
– Пряники! – Вдруг воодушевился мой спутник, увидев серебряную вазу с печеньем и вырвав меня этим возгласом из размышлений. – Мои любимые торнские пряники!
– А?
– О, мастер, вы не знакомы с искусностью торнских пекарей? Вы много потеряли, говорю я вам, но вот вам, однако, предоставляется случай компенсировать эту потерю.
Священник быстро схватил рыцаря с наставленным копьём в руках, скачущего на коне, и откусил ему голову. По его лицу разлилось блаженство.
– Несравненный вкус. Лучшая пшеничная мука, смешанная с мёдом и восточными кореньями, в пропорциях, известных только в славном городе Торне. А хрустящая корочка покрыта глазурью, сладкой, словно грудки Девы Марии.
Я тактично оставил без внимания неудачную метафору, поскольку, к сожалению, некоторые наиболее вдохновенные проповедники позволяли себе столь же дикие сравнения, и иногда было неизвестно, отдают ли они в своей речи дань уважения Богородице, или, скорее, думают о реальной или воображаемой любовнице.
– И представьте себе, – продолжал секретарь архиепископа – что тайну выпечки этих пряников охраняют так же строго, как флорентийские мастера тайну производства своего несравненного хрусталя. Сколько там людей уже отправилось под землю за то, что слишком много знали, ба-а...
Признаюсь, что священник соблазнил меня своей речью, так что я потянулся за пряничком. Выбрал тот, который изображал епископа с посохом в руке и в высокой митре. И тоже для начала откусил ему голову.
– Знаете что, – сказал я с набитым ртом – они действительно великолепны. В жизни бы не подумал. Ведь меня и раньше угощали пряниками, но этот вкус не сравнится ни с чем другим...
– Вот видите. – Он улыбнулся с таким удовольствием, как будто сам обучил торнских пекарей трудному искусству кондитера. – Парень, налей-ка нам красной альгамбры, той, восемьдесят восьмого года, – приказал он слуге. – Скажу я вам, – обратился он уже в мою сторону, – что это был за год, ммм...
Как видно, передо мной был знаток и ценитель, не только гурман, но и знатный выпивоха. Интересно, смог бы преподобный Кеплень похвастаться сколь же обширными знаниями, если бы речь зашла о понимании Священного Писания.
– Вам, наверное, интересно, – священник высоко поднял толстенький палец, – зачем я осмелился вас побеспокоить и попросил о разговоре.
Честно говоря, этот вопрос не лишил бы меня сна, но я вежливо покивал головой.
– Что ж, думаю, не нужно много говорить о том, как высоко мы ценим мастера де Вриуса. Не только как потрясающе талантливого художника, но и как ревностного христианина и, что тут говорить, как человека с золотым сердцем...
Ну-ну, после такой бочки мёда должна была последовать ложка дёгтя.
– ...но – Кеплень быстрым жестом согнул палец обратно и слегка нахмурился, – даже такой кристально честный человек имеет один крошечный изъян, такую, скажем, Ахиллесову пяту... – он значительно посмотрел на меня. – Если вы понимаете, о чём я...
– Изучение классической литературы было частью моего образования, – успокоил я его. – Как я понимаю, вы говорите про Шумана.
– Вот именно. О мастере Шумане и злополучном конфликте между двумя великими личностями, который повлёк за собой такое несчастное событие как...
– ...мой приезд, – закончил я за него.
– О, нет! – Он замахал руками в знак протеста. – Я бы никогда не посмел поставить этот вопрос столь бескомпромиссным образом, свидетельствующим о совершенно недопустимом нарушении правил приличия! Я имел в виду только несчастные доносы, которые мастер де Вриус шлёт даже в Рим. Не говоря уже о Хезе, Кобленце или Аахене, поскольку и тамошним священникам не чужды его претензии.
Скажите, пожалуйста, об этом я не знал. Но, как видно, уважаемый архитектор решил обезопасить себя всеми способами и атаковать врага на каждом возможном фронте.
– Добавлю ещё, что в своих действиях мастер де Вриус никоим образом не советовался с Его Преосвященством князем-архиепископом, потому что если бы, – Кеплень снова выставил палец, – он попросил совета, то, безусловно, не получил бы разрешения на подобные действия, в которых мы видим лишь неразумный гнев, вызванный конкуренцией, которая, в конце концов, должна строиться на благородных принципах, как и подобает между цивилизованными людьми и добрыми христианами.
– К сожалению, ручка отломилась, молоко разлилось, – сказал я, намеренно внося диссонанс в эти обтекаемые фразы, произносимые священником.
– Какое ёмкое резюме, – с тёплой улыбкой заметил он. – Однако смею надеяться, что общими силами мы справимся с этой проблемой. Его Преосвященство князь-архиепископ уполномочил меня... – Кеплень на миг прервался и подождал, пока слуга наполнит наши бокалы.
Попробовал и зачмокал с видимым беспокойством.
– Это точно восемьдесят восьмой год, парень? – Подозрительно уставился он на слугу.
– Безусловно, преподобный отче. Я не посмел бы выполнить приказ иначе, чем до йоты.
– Эх! – Секретарь архиепископа махнул рукой, позволяя слуге покинуть комнату. – Будем считать, что это восемьдесят восьмой. – Теперь он смотрел на меня. – Хотя я чувствую резкую ноту, характерную для девяностого года. Впрочем, попробуйте и судите сами.
– Боюсь, что мой вкус не является достаточно деликатным, чтобы оценивать столь редкие напитки, а любое вино, которое стоит больше, чем дукат за бутылку, я считаю превосходным, – ответил я шутливым тоном, хотя и, строго говоря, в соответствии с истиной.
– И отнюдь не справедливо. – Кеплень наполнил мой бокал, с таким трепетом наливая вино, словно оно было олимпийской амброзией. – Потому что качество не всегда идёт рука об руку с ценой. Но не будем спорить о вине, хотя эта тема весьма благодарна. Скажите мне, будьте любезны, мастер инквизитор, что вы собираетесь делать? – Он уставился на меня с любопытством в широко открытых глазах.
Это был опасный человек. Гладкий и вежливый, но я был уверен, что под этой обаятельной оболочкой скрывалось железное ядро. Доверенным секретарём архиепископа не станешь просто так, лишь потому, что ты ценитель еды и напитков.
– Проводить расследование, – ответил я коротко. – Как мне и приказано.
– Расследование. – Он скривил губы, как будто его в этот момент болезненно ткнули булавкой. – Что за неудачное слово, мастер инквизитор, если вы позволите мне выразить столь неделикатное мнение.
– Разведку? Разбирательство? – Предложил я.
– Вот-вот-вот... А может, даже лучше: визит к Его Преосвященству князю-архиепископу.
Ну вот, пожалуйста. Оказалось, что архиепископ Христиании был не в восторге, что на его делянке начнёт копаться инквизитор. Как раз это-то меня не удивляло. Церковные иерархи почти всегда считали присутствие Святого Официума на своей территории попущением господним. Гораздо охотнее они сами занимались охотой на кацеров, еретиков, ведьм и колдунов, что позволяли некоторым из них специальные папские полномочия. Каждый иерарх мечтал об исключении его провинции из-под юрисдикции Инквизиториума. К счастью, ни один из пап не был настолько безумен, чтобы подобные привилегии предоставить. И это правильно, ведь сам Иисус Христос, учреждая Святой Официум, сказал его первому руководителю: «Молитесь и просите у Отца моего, чтобы он сделал так, чтобы настал день, когда над каждым клочком земли будет простираться рука инквизитора». Предание гласит, что Марк Квинтилий получил от Спасителя крота, рыбу и птицу в качестве символов нашего святого призвания и одновременно в качестве предупреждения для еретиков. Даже если вы скроетесь под землёй или в морских глубинах, или взлетите в небо, то повсюду увидит вас взгляд инквизиторов, говорили эти символы.
Честно говоря, я, однако, думал, что архиепископ будет рад, что у конкурирующих с ним монахов и у исполнителя их намерений, архитектора Шумана, могут возникнуть неприятности. Но, возможно, он счёл их меньшим злом, чем Святой Официум.
– Я постараюсь действовать с максимальной деликатностью, – сказал я, – и ни в чём не навредить князю-архиепископу. Но некоторые разговоры я должен провести. – Я развёл руки. – Сами знаете, уважаемый отец, что такое служебная иерархия. Господин сказал, слуга сделал. Меня просили разобраться с подозрениями де Вриуса и помочь ему по мере необходимости, так что свою работу я выполню. Как я и говорил: деликатно.
По лицу Кепленя я понял, что слово «деликатно» не совсем сочетается у него с профессией инквизитора. Ну что ж, хотя иногда мои братья давали себе увлечься искренней запальчивостью в преследовании еретиков и колдунов, но это время ошибок и оплошностей давно осталось позади. Инквизиторы уже не сжигали целые города в наивно-радостном убеждении, что «Бог сам узнает своих», но старались работать с тщательной точностью.
– Уважаемый отец, я буду с вами откровенен. Я должен представить де Вриусу результаты своей работы, и результаты достоверные, ибо в противном случае он будет ещё долгие месяцы отравлять жизнь моим начальникам.
Секретарь архиепископа покивал головой.
– Я понимаю вашу точку зрения. Мастера де Вриуса, к сожалению, никому не удаётся уговорить ничего не предпринимать по этому вопросу. Так постарайтесь убедить его во мнении, что он ошибается. Только вы, как человек, представляющий весь авторитет Святого Официума и обученный трудному искусству выяснения истины, сможете это сделать.