Его тетя сама по себе была еще одним предметом — объектом, лицом, — о котором следовало хорошенько подумать.
На данный момент хорошей новостью было то, что Мелани казалась тоже поглощенной своими мыслями и не вела себя как словоохотливый туристический гид, чего Нед опасался. Она села на поросший травой холмик и достала длинный зеленый путеводитель, но не открыла его. И она, кажется, не возражала против того, чтобы остаться в одиночестве, когда Нед зашагал прочь между редкими колоннами и остатками древнего театра, которых было немного. Это место не так хорошо сохранилось, как арена; трава росла среди развалин, тишина вызывала другое ощущение прошлого.
Он оглянулся на Мелани. Интересно, расстроили ли ее замечания Оливера Ли. Может, она подумала, что ее дразнят, — единственную женщину среди пятерых мужчин, или четверых мужчин и мальчика.
Нед не считал, что Оливер Ли дразнил ее. Он думал, что Ли всерьез говорил комплименты, но такие вещи все еще оставались для него загадкой.
Как и попытки понять прошлую ночь.
* * *После того как волки и сова исчезли, они с тетей Ким зашагали назад от башни к ее машине. Нед не бросил палку, но их по дороге никто не потревожил. Он слышал крик совы, когда они подошли к развилке на тропе, и этот крик заставил его подпрыгнуть, но тетка прикоснулась к его руке.
— Не наша, — сказала она. — Настоящая.
— Откуда ты знаешь?
— Другой крик. Я живу за городом, помнишь?
Он посмотрел на нее. Трудно было ясно разглядеть в темноте, но ее волосы казались очень светлыми при луне. Он показал на них.
— Мама свои волосы красит.
— Я знаю. Я видела много фотографий. Она хорошенькая, Нед. Всегда была хорошенькой.
— Они были бы такими же, как твои, если бы она их не красила?
Ким заколебалась.
— Сомневаюсь.
Они прошли еще немного. Нед увидел машину. Ким остановилась.
— Я отвезу тебя назад, но сначала… Нед, послушай меня, было бы нечестно по отношению к тебе и твоей матери, если бы мы опять встретились вот так. Я не хочу ставить тебя в такое положение, чтобы тебе пришлось хранить секреты.
— Э… ты думаешь, у меня нет секретов от родителей?
Она слабо улыбнулась.
— Меня бы беспокоило, если бы их не было, но не такие важные, дорогой.
Нед молчал. Он и сам думая так же обо всем, что здесь произошло.
— Ты уедешь? Вернешься домой?
Они стояли у парковки. Машина стояла в нескольких метрах, но такой разговор, кажется, лучше вести в темноте.
— Не сразу, — ответила Ким. — Я собираюсь попробовать узнать больше о том, что здесь происходит, если смогу. Останусь на день или два. Мой номер телефона записался у тебя на сотовом? Чтобы перезвонить, если я тебе понадоблюсь?
Он кивнул.
— А ты мне понадобишься?
Ее очередь промолчать. У него возникло ощущение, что она пытается справиться с сильным чувством. Он и сам был взволнован: это сестра его матери, а он никогда в жизни ее не видел и, возможно, больше никогда не увидит. Кажется, к тому же у них есть нечто общее. Нечто сложное, трудное.
— Я не знаю, — наконец ответила она. — Надеюсь, я тебе не понадоблюсь в том смысле, какой ты имел в виду. Я почти уверена, что он сдержит слово и оставит тебя в покое.
— Почти уверена?
Ким посмотрела на него.
— Что ты хочешь от меня услышать?
— Гм, «совершенно уверена» подошло бы.
Она рассмеялась.
— Твои родители хорошо поработали, Нед.
Он неожиданно смутился.
— Да, но не говори им.
Она улыбнулась, но не ответила. Нед вдруг вспомнил.
— Мне следовало спросить раньше. У вас с дядей Дейвом есть дети? У меня в Англии есть двоюродные братья или сестры, о которых я не знаю?
Она покачала головой.
— Боюсь, нет. У меня не может быть детей.
Нед несколько мгновений смотрел на нее. Пусть он был еще молод, но знал, когда стоит сменить тему.
— Ты действительно думаешь, что мама будет недовольна, если… ты ей позвонишь или напишешь?
Не лучшая тема вместо предыдущей.
— Она всегда была недовольна, Нед. Я пыталась много раз. Поэтому она так рассердится, если узнает, что я тебе позвонила.
Это было понятно. Действие через ее голову.
— Она стала бы шипеть? — высказал он предположение. Собственно говоря, он немного зациклился на этом образе.
— Может, и нет, — ответила Ким, ей снова удалось улыбнуться. — Пойдем. Тебе надо вернуться домой, пока папа не забеспокоился.
— Он не из тех, кто беспокоится, разве только о маме.
— Думаю, я это знаю.
Они подошли к машине. Ким завела ее, включила фары. Нед посмотрел на нее при свете приборной панели. Она действительно очень похожа на его мать, но ее волосы, как он видел теперь, не были серебристыми или седыми, они были совершенно белыми.
— Ты их так красишь? — спросил он.
— Они у меня такие с ранней молодости.
— Правда? Тогда они, наверное, здорово смотрелись.
— Наверное. Твоему дяде нравились.
— Мне кажется, должны были нравиться.
Она развернула машину, и они поехали по узкой дороге назад к развилке, откуда шло шоссе Шмен-де-Оливетт. Нед сделал знак рукой, и она остановилась.
— Мне придется идти наверх пешком, — сказал он. — Из дома увидят фары.
— Знаю. Неудобные вопросы. Сегодня ночью с тобой все будет в порядке, но с этого момента, племянник, прошу оставаться вместе с остальными после наступления темноты. Не уходи бродить один. Я не могу сказать тебе «совершенно уверена», так что не делай глупостей, ладно?
Он попытался придумать шутку, но не смог. После всего, что случилось.
— Обещаю. Но ты… если ты что-то выяснишь, ты, по крайней мере, дашь мне знать?
Тетя улыбнулась ему.
— Ты же знаешь, дам. Я позвоню перед тем, как уеду домой, в любом случае. Сохрани мой номер, Нед.
Нед прочистил горло.
— Ты же знаешь, сохраню.
Нед наклонился вперед и поцеловал ее в щеку. Она подняла руку и прикоснулась к его лицу. Потом он вышел из машины. Он стоял в темноте и смотрел, как она уезжает. Зашагал вверх по дороге и обнаружил, что с трудом сдерживает слезы.
Это был адски тяжелый день, правда.
Он услышал ворчание среди деревьев возле идущей вверх тропинки. Это, должно быть, дикие кабаны, «санглиеры», которые вышли пастись после захода солнца. Вера-чист о них рассказывала. Они его не испугали. Его могло испугать другое.
Никто не задал никаких вопросов, когда он вошел в дом. Было не так уж поздно, а ему, в конце концов, пятнадцать лет, он уже не ребенок.
* * *В этом театре в Арле почти нечего было смотреть. Но здесь царил покой, на солнце и в тени. Можно было представить себе прошлое.
Нед спросил себя, не пришли ли здесь, в Европе, к некоему компромиссу: крупные туристические объекты внушительны и полны людей. Менее крупные можно осмотреть в одиночестве.
Они с Мелани были здесь одни, не считая трех велосипедистов, которые привязали свои велосипеды цепочками к перилам снаружи и сгрудились вокруг плана на дальнем конце, у трех оставшихся стоять вертикально колонн.
Нед вернулся к Мелани. Она положила свой путеводитель и обхватила руками согнутые колени. Она казалась расслабленной, но он не был в этом уверен.
— Ты покрасила эту прядь в волосах под цвет глаз? — спросил Нед, опускаясь рядом с ней на траву. Он сорвал несколько травинок и подбросил вверх, подарив ветру.
Мелани посмотрела на него из-за темных очков.
— Не дразни меня, Нед.
— Я не дразнил. Это был настоящий вопрос.
Она покачала головой.
— Тогда он глупый. Конечно, нет. Ты думаешь, я слишком стара, чтобы мне просто нравилось выглядеть как панк?
— Ты слишком стара, — ответил он.
— Я просила, не дразни. Мне двадцать пять, ради бога.
— Как я уже сказал, ты слишком…
Она снова ткнула его в плечо, но на этот раз в здоровое. Он поднял руки, показывая, что сдается. Она преувеличенно вздохнула, и они какое-то время сидели спокойно. На дереве пела птица. Велосипедисты прошли мимо, беседуя по-немецки, вышли за ворота. Нед смотрел, как они отвязали свои велосипеды и уехали.
Глядя прямо перед собой за стеклами своих темных очков, Мелани сказала:
— Мой рост — пять футов, знаешь ли. Это чуть больше ста пятидесяти сантиметров. А это мало, с какой стороны ни посмотреть. Не вздумай отпустить шуточку, Нед.
— Нет? У меня их по крайней мере три.
— Я знаю.
Он бросил на нее взгляд.
— Это тебя всерьез беспокоит?
По-прежнему глядя на колонны, она ответила:
— Не всегда. Обычно — нет. Я хочу сказать, что в жизни есть более серьезные проблемы. Но это досаждает. Иногда трудно сделать так, чтобы тебя принимали всерьез. Словно я — хоббит. Такая… милая девочка.
Нед подумал над этим.
— Мой папа принимает тебя всерьез. Я думаю, Грег и Стив тоже. И я не считаю, что ты милая, я думаю, ты — дотошная миниатюрная зануда.
На этот раз она рассмеялась.
— А! Это прогресс.
— Я имею в виду, что ты разведала все здешние дорожки для бега трусцой, Мелани.
Она взглянула на него.
— Я люблю свою работу, Нед. Очень люблю. Я просто пытаюсь делать ее как надо.
Он вздохнул.
— Знаю. Но от этого мне кажется, что со мной нянчатся, как с младенцем.
Она пожала плечами.
— Брось. Ты совсем не младенец. Я проверила музыкальные магазины и джаз-бары для Грега и нашла крытый бассейн для Стива, знаешь ли.
Он обдумал это.
— Этого я не знал.
— Думаешь, ты единственный мужчина в моей жизни, морячок?
Теперь рассмеялся он.
Он запомнит этот разговор. Еще одно мгновение из того времени, когда он еще был ребенком. Мелани посмотрела на часы и прищелкнула языком, встала, собрала вещи. Нед вернулся вместе с ней на главную площадь. Знаменитая церковь была на месте; в нее как раз входила группа туристов. Мелани прошла дальше, к боковой двери, ведущей в монастырь.
«Еще один монастырь», — подумал Нед.
Когда они вошли внутрь, через пространство, перекрытое сверху аркой, то увидели жандарма, который не пропускал туда людей, чтобы отец мог работать. Мелани объяснила, кто они; полицейский знаком пригласил их войти. Нед пропустил Мелани вперед, когда они поднимались по лестнице.
Он внезапно опять почувствовал себя странно. Опять это сбивающее с толку вторжение другого мира, к которому он, по-видимому, получил доступ. Что-то приближалось, почти как вибрация воздуха. Присутствие. Он способен его чувствовать. Не человек в серой кожаной куртке и не тот, золотистый, который был в башне. Но что бы это ни было, оно было недалеко. Или они.
Мелани оглянулась на него. Он не знал, почему это место пробуждает в нем способность чувствовать, но на каком-то другом уровне понимал: здесь скопились бесчисленные слои прошлого. Прошлого, с которым не вполне покончено.
«А можно ли с ним покончить совсем?» — подумал Нед.
Они поднялись по лестнице и увидели еще одну арку и зеленое пространство за ней, его свет и тени.
Он пожалел, что здесь нет тети. И одновременно с сожалением подумал о том, что кое о чем не рассказал ей вчера ночью, когда они расстались у дороги к вилле. И что, возможно, он совершил ошибку.
«Я все равно не пойду, — сказал он себе. — Это не имеет значения».
— Мы с тобой по-прежнему в состоянии войны, — бросила Мелани через плечо перед тем, как войти в монастырь. — Не обманывай себя. Эта мелодия звонка на сотовом стала твоим приговором, Нед.
Он не успел придумать смешной ответ.
Нед смотрел, как она подошла к тому месту, где в ярком солнечном свете стояли его отец и остальные. Из тускло освещенной сводчатой прохлады арки Нед смотрел на них. Он видел, что его отец быстро двигается, быстро говорит, останавливается, чтобы заключить вид в рамку из ладоней, делает еще несколько шагов, чтобы примериться в другом месте. Он видел, что теперь в его каштановых волосах появилось еще больше седины, а в знаменитых усах — пока нет.
Однажды, понял Нед, эти волосы действительно станут седыми или поредеют, или и то, и другое, и его отец не будет носить облегающие синие джинсы и двигаться такими резкими, длинными шагами. Время сделает то, что оно делает с людьми. Нед остался стоять на месте, глядя на отца, словно из длинного туннеля.
На Эдварде Марринере была зеленая рабочая рубашка и его любимый темно-желтый жилет с дюжиной карманов. Его темные очки были подняты выше лба. Он говорил, жестикулировал, но Нед не слышал, что он говорит. Казалось, он очень далеко. Эффект акустики, света и тени. Это его испугало, это внезапное ощущение дистанции, будто он находится по другую сторону какого-то барьера.
В его воображении сияла полная луна, высоко среди звезд, в середине весеннего дня.
Конец детства.
ГЛАВА 8
Всю ночь по небу плыли облака и почти все время скрывали луну, но к рассвету последнего дня апреля небо прояснилось, и поднялся сильный ветер.
Дует мистраль, как просветила их Вера-кок за утренними круассанами. Здесь защищает от него склон горы, к которому прижалась вилла, но сегодня на горе Венту, в Авиньоне, или в таких горных деревушках, как Ле-Бо, Горд и Менерб, ветер очень сильный. Маленьких детей иногда сдувало с утесов, сказала она, скорбно качая головой, когда мистраль налетал с севера.
Но этот ветер тем не менее был мечтой фотографа с точки зрения освещения. Он очистил небо от всего, напоминающего дымку или туман, и оно стало твердым, сверкающим, точным: задник, который пропитал напряжением электричества дикие цветы, памятники, средневековые развалины, пригибающиеся к земле кипарисы.
Эдвард Марринер уже бывал здесь во время мистраля. Он не собирался карабкаться на утесы со своим снаряжением, но все же изменил планы на утро за второй чашкой кофе.
Мелани быстро сделала пометки в блокноте и взялась за телефон. Грег, назначенный водителем, унес свою кружку в столовую, где на столе были разложены карты, и склонился над ними, намечая маршруты. Стив начал грузить аппаратуру в микроавтобус.
Теперь они собирались ехать на восток, в какой-то монастырь под названием Торонет, примерно в часе езды отсюда. При таком освещении камни аббатства просто оживут, сказал Неду отец. Они остались одни за кухонным столом.
— В этом заключается ирония, — сказал Эдвард Марринер, — и это мне нравится. Есть много вещей, которые могут нравиться в средневековых монахах-цистерианцах, а кое-что может не нравиться. Они начали с неприятия богатства и хвастовства церкви, но они также ненавидели ученость, образование, сами книги. И даже земную красоту. Бернару Клэрво, создавшему этот орден, очень не понравилось бы то, что люди сейчас считают их аббатства красивыми. Они не должны были быть красивыми. Красота — отвлекающий момент.
— От чего? — спросил Нед.
— От Бога. От молитвы. Молчание и труд в самых отдаленных местах, какие они могли найти. Они пришли сюда в поисках одиночества.
— Откуда?
— Думаю, откуда-то из мест восточнее Парижа. Не надо на меня ссылаться.
Нед поморщился.
— Будто бы. Это не эссе, папа.
Эдвард Марринер не обратил на его слова внимания, выпил еще кофе.
— Дело в том, что Прованс всегда считали чем-то вроде рая, и это привлекает людей. У них на то свои причины.
— Греков? Как он говорил вчера за ленчем?
— Оливер? Да. В каком-то смысле каждый, кто приезжал сюда, был чужаком, пытающимся сделать это место своим. Повсюду следы ног и кости. Так бывает в некоторых местах.
— Разве так не везде?
Отец посмотрел на него.
— Может быть. Даже за Гренландию и Гебриды сражались, но в некоторых местах таких сражений происходило больше, чем в других. Это одно из таких мест. Быть желанным — это может стать сомнительным благословением. — Он вдруг ухмыльнулся, словно позабавил сам себя. — Сегодня утром, сын мой, при этом освещении, я собираюсь заставить старое, холодное аббатство выглядеть так великолепно, что кости Бернара Клэрво перевернутся в могиле, где бы она ни была.
— Как это любезно с твоей стороны, — заметил Нед.
— Чертовски верно. Хочешь поехать посмотреть?