Повелитель Священной Римской империи в это время наблюдал за идущими в атаку колоннами, и в его сердце появилась надежда, что ему не придется кидать в бой профессиональную пехоту и рыцарские отряды, ведь слишком хорошо наступали религиозные фанатики и вчерашние нищие. Однако чем ближе эта дикая армада приближалась к Береговым Моринам, тем плотнее она сбивала свои ряды, потому что слева находилась трясина, а справа была водная гладь Звериного озера. Крестоносцы входили в теснину, которая по ширине была не больше одной пятой от мили, и на оборонительных валах славянского укрепрайона появились защитники.
Живая волна приближалась к вражеским рвам, и вскоре у католиков появились первые потери. Поля перед рвом и остатки дороги были усеяны ловушками, и множество воинов попадали в них и погибали. Земля уходила из-под их ног, и они летели вниз. Острые колья и пики пронзали тела людей, которые корчились на них, обливались кровью и исходили криками. Однако хуже всего были ранения, ведь подгоняемая командирами из опытных наемников толпа не останавливалась и не обращала внимания на потери. Слишком силен был порыв крестоносцев, и они продолжали движение по трупам своих соратников, которым не повезло. Волчьи ямы закидывались вязанками с хворостом и прикрывались щитами, и на стоны покалеченных людей, которые умоляли им помочь, никто не обращал внимания. Остановка была равнозначна смерти, ибо задние ряды давили на передние и буквально толкали авангард навстречу противнику. Поэтому бойцы переступали через своих друзей и знакомых, продолжали движение и становились все ближе к вражескому укрепрайону.
Венеды видели все это, точно так же, как и король, который считал, что поступает правильно, разменивая тысячи людских жизней на победу, и когда крестоносцы вплотную подступили к наполненным прохладной водой рвам, славяне вступили в бой. Командовал обороной Береговых Морин лично князь Никлот, рядом с которым находился вождь поморян и победитель ляхов Рагдай, и они понимали, чего добивается Конрад Третий. По этой причине венеды не медлили, и князья отдали приказ начать стрельбу.
Десятки катапульт и сотня стрелометов дали свой первый залп по орде германцев. Сотни дротиков в рост человека, крупные округлые камни и вымоченные в воде тяжелые пятипудовые чурки полетели в завоевателей. После чего тысячи убитых и раненых людей повалились наземь, ибо такого удара от венедов никто из наступающих не ожидал. Да и даже если бы вчерашние крестьяне, городские оборвыши и разбойники с большой дороги, были в курсе того, что язычники могут собрать в одном месте полторы сотни метательных машин, то они все равно не смогли бы защититься от падающих сверху снарядов. Поскольку этому их никто не обучал, и у обездоленных не было никаких средств защиты, ни больших надежных щитов, ни передвижных навесов, ни крепких осадных башен. Поэтому длинные дротики пробивали по два-три человека за один раз. Булыжники валились на головы людей, расшибали их черепа всмятку, словно яйца, а затем катились по влажному грунту и давили тела других католиков. Тяжелые деревянные чурбаки прошибали в людской толпе целые тропы. Ну, а тут еще, в дополнение к этому, в германцев полетели стрелы и арбалетные болты, и передовая колонна крестоносцев как боевая сила перестала существовать.
Однако потери наступление не остановили. Опьяненная кровью и истеричными возгласами проповедников толпа продолжала шагать по телам, которые бойцы второго отряда крестоносцев стали швырять в ров вместе с фашинами и деревянными настилами. Связки хвороста и мертвецы гатили ров и поначалу всплывали на воде, но следом полетели мешки с землей и груза становилось все больше. Поэтому тела и хворост стали тонуть и вскоре воины Конрада Третьего смогли перебраться через преграду. Но вторую колонну ждала та же самая участь, что и первую. Снова язычники дали дружный залп и вой тысяч людей взлетел к небесам настолько громко и сильно, что даже король его услышал, и не просто поймал звук ушами, а содрогнулся от него, перекрестился и посмотрел на стоящего неподалеку Вибальда Корвейского.
- Все это во славу Господа, - заметив взгляд короля, спокойно бросил аббат. - Так нужно для торжества истинной веры.
'Да, так нужно', - мысленно согласился с Вибальдом король, который вспомнил собор в Шпейере и свою клятву, после чего продолжил наблюдать за ходом сражения.
Третья колонна из никчемных людишек, жизни которых не представляли для Конрада никакой ценности, потому что им на смену из Европы очень скоро должна была прибыть новая партия точно таких же нищебродов, продолжила атаку на славянский укрепрайон. По трупам передовых воинов живая волна смогла пересечь ров, и появились осадные лестницы, которые взлетели вверх, а затем стали опускаться на валы. И тут опять венеды дали залп из стрелометов и катапульт, и снова в крестоносцев полетели стрелы, к которым добавились дротики, камни и кипящая смола. После этого третья колонна подалась назад, ибо слишком велики оказались ее потери. Однако позади нее все еще было четвертая, которая рвалась бой, а помимо того король бросил в мясорубку отряды наемников и профессиональных пехотинцев, которые имели доспехи и специальным указом папы римского разрешенные для боя против язычников арбалеты. Эта превосходная пехота подперла тылы оборвышей и дала ей новый посыл для наступления. После чего орда обожженных, грязных, израненных и обессиливших людей, которые были лишены возможности отступить, снова пошла на штурм.
Яростные крики и неразборчивые вопли продолжали взлетать к небесам. Славяне били захватчиков и уничтожали их целыми толпами. Потоки смолы, копья, стрелы и арбалетные болты обрушивались вниз. Катапульты и стрелометы били уже вразнобой. Схватка достигла небывалого накала и остатки четвертой колонны из германских оборванцев, идя сквозь смерть и грудью пробивая дорогу профессиональным псам войны, все же смогли взобраться на валы Береговых Морин.
Язычники, которые тоже несли потери, стояли твердо и, в конце концов, все же уничтожили собранную со всей империи толпу. Но за воинством нищих следовали фламандские и фрисландские наемники, швабские мечники, копьеносцы из Тюрингии, секироносцы из Нордгау и Баварии, метатели дротиков из Вестфалии и Ангрии, арбалетчики из Лорейна и франконская тяжелая пехота. Это были превосходные воины, которые знали, что они обязаны уничтожить вражеские метательные машины, разгромить славян и захватить важный населенный пункт. Вот только венеды были готовы к тому, что враги прорвутся в поселение, и за первым валом находился второй, где к отступившим воинам князя Никлота присоединились отряды поморян.
Германцы ничего подобного не ожидали. Однако отступать было нельзя, ибо тогда выходило, что все огромные потери были понесены зря и руководившие наступлением пехоты военачальники все время докладывали Конраду, что Береговые Морины вот-вот падут, но для этого требуются подкрепления. Ну и король, конечно же, бросал в бой все новые и новые отряды, которые продолжали штурм, упрямо лезли на второй вал, и погибали.
Так навязанная крестоносцам битва, подобно мясорубке, кромсала и дробила все подряд, кости и мясо, жилы и внутренности, руки и ноги, головы и хребты. Час проходил за часом, и солнце стало клониться к закату, а бойня в Береговых Моринах все продолжала перемалывать людей и отправлять человеческие души в иные миры. К тому моменту резервные пехотные отряды под рукой короля практически закончились, а его лагерь наполнился множеством раненых. Однако он все еще верил, что победа не за горами и нужен еще один решительный натиск. И тогда Конрад, обратив внимание на то, что вражеские метательные орудия уже практически не стреляют, решил бросить на чашу весов своих рыцарей, которые должны были пойти в бой в пешем порядке.
Надо сказать, что рыцари у короля, как и легкая трехтысячная кавалерия резерва, были отменные, шесть тысяч превосходных воинов, не считая обслуги и оруженосцев, которые были разбиты на отряды по пятьсот человек в каждом. В прошлом году он собирал этих воинов для похода в Италию и Рим. Однако воля Господа толкнула их повелителя на север, а они последовали за ним, и теперь надеялись, что им дадут возможность проявить геройство и показать свое мастерство. Рыцари горели битвой, и в течение всего дня несколько раз посылали к Конраду своих командиров, которые просили послать их грозных воителей в сражение. Аристократы ждали этого и, наконец, дождались. Король дал отмашку и четыре отряда, две тысячи рыцарей, пришли в движение.
Укорачивались ремни на щитах и надевались доспехи. Голову каждого рыцаря плотно облегал войлочный подшлемник, а поверх него ложился шлем. Верные мечи, секиры, шестоперы, кинжалы и палицы были готовы к тому, чтобы кромсать и вспарывать тела врагов, и когда отряды выстроились, вновь запели трубы. Протяжный звук прокатился над полем битвы, и отряды элитных бойцов Священной Римской империи пошли вперед. Они двигались ровными колоннами, плечом к плечу, щит к щиту, и король, который решил лично посмотреть на ход сражения, вместе с близкими людьми и телохранителями, на коне последовал за ними.
Рыцари топали по дороге, и под их шагами вздрагивала земля. Стройные стальные колонны казались несокрушимыми монолитами и должны были внушить трепет врагам. Однако вскоре эта четкость была нарушена. Перед рыцарями оказались горы трупов, над которыми кружили несметные полчища воронов и прочих стервятников. Ровной дороги дальше не было, и отряды аристократов поползли к валам вразброд, десятками и сотнями. Конь короля при этом заартачился. Мощный брабантский жеребец, который не раз участвовал в турнирах, раздувал ноздри, которые улавливали запах крови, и пятился назад. Лошади свитских и охранников Конрада тоже остановились, и король приказал спешиться, после чего продолжил путь пешком.
Подобно своим верным рыцарям Конрад Гогенштауфен ступал по телам мертвых людей и слышал вокруг себя стоны умирающих. Вокруг него витала смесь из сотен неприятных ароматов, и опытный воин понимал, чем наполнен воздух, дерьмом и кровью, сырым мясом и трупным ядом. Вдыхать все это король не любил, но он с юности участвовал в боях и потому упрямо шел вперед, совершенно незаметно пересек ров, который был прикрыт трупами, добрался до первого оборонительного вала и по шаткой хлипкой лестнице взобрался наверх.
Повелитель германцев оказался на возвышенности. Его взгляд пробежался по остаткам Береговых Морин и он схватился за голову. Между первым и вторым валом, за которым венеды прятали свои катапульты и стрелометы, было три копейных броска, и на этом пространстве полегла добрая четверть его армии. Тысячи мертвых тел устилали намокшую от крови землю и, несмотря на то, что его воины все же смогли зацепиться за следующую позицию противника, король понимал, что размен потерь был один к десяти не в его пользу, и это в лучшем случае.
Впрочем, Конрад был сильным человеком, и он ожидал чего-то подобного. Поэтому король сохранил твердость духа и приказал своим рыцарям взобраться на второй оборонительный вал венедов и помочь остаткам пехоты добить упрямых славян. Элитные воины короля отправились выполнять приказ, но когда они взобрались на следующий вал, то им навстречу хлынули пехотинцы, которые не так давно доложили, что славян осталась всего горстка.
- Спасайтесь! - забегая на вершину вала, прокричал кто-то из пехотных командиров и уцепился за лестницу. - Это была ловушка!
- Какая ловушка!? - удерживая бегущего воина, спросил его один из рыцарей.
- А ты сам посмотри! - воскликнул пехотинец и кивнул в сторону Зверина.
Рыцарь вытянул шею и в первых вечерних сумерках увидел, что от столицы бодричей в сторону Береговых Морин идет несколько свежих полков. За лесом из копий и шлемами не было видно горизонта и славян было не менее десяти тысяч. Воин посмотрел на своего повелителя, который находился на противоположной возвышенности и отметил, что взгляд Конрада обращен на озеро. Он проследил за тем, куда смотрит король, и волосы на его голове зашевелились. Вся водная гладь Звериного озера была покрыта парусами, славянскими, на которых красовались рисунки солнца, чудных зверей и древние руны. Это были варяги, которые терпеливо ожидали, пока германцы истекут кровью и потеряют большую часть своей армии, а затем по сигналу князей направили свои корабли к берегу.
К счастью, вопроса что делать, у короля не возникало. Он отдал своим рыцарям и остаткам пехоты приказ держать оборону в Береговой Морине, а сам направился обратно в лагерь. Однако не успел король до него добраться, как позади загудел воздух, который наполнился криками умирающих в муках людей.
Король и его свитские обернулись и увидели, что Береговые Морины горят. Длинные языки багрового пламени поднимались к темным небесам и застилали их черным дымом. Конрад не мог понять, что это и почему горит укрепрайон. Он не смог предугадать того, что венеды вовремя оттянут в тыл свои катапульты и стрелометы, а когда в бой вступят рыцари, язычники не станут отбивать валы, а закидают их бочонками с 'греческим огнем', который буквально залил весь бывший рыбацкий поселок жадным жидким пламенем. Повелитель германцев видел то, что передавали ему глаза. Огонь пожирал все, до чего дотягивался, трупы, броню, живых людей и их оружие, и вот на этом моменте Конрад психанул, и его несгибаемая воля дала трещину. Король бегом бросился к своему жеребцу, взгромоздился в седло и помчался в лагерь, а когда влетел в него, приказал своей армии отступать.
Многие военачальники были против этого приказа, поскольку считали, что есть возможность отбиться. Однако король настоял на своем и войско крестоносцев, прикрыв себя заслонами из рыцарей, легкой кавалерии и вспомогательной пехоты, стало стягиваться к обозам и готовиться к отступлению. Но венеды, которых прошляпила разведка, уже были повсюду. Лесовики из племени линян и полабы, с которыми находилось около пятисот храмовников, перекрыли дорогу на юг. Ободриты, варны и ополчение лютичей атаковали германцев с востока. Варяги, шведы, пруссы, ушкуйники и наемные ирландцы высаживались с кораблей на берег и сходу строили стену из щитов, которая стала отжимать германцев от озера. Конные и пехотные дружины славянских князей по болоту, где имелись скрытые гати, обошли догорающее поселение и напали на лагерь крестоносцев с запада. Вокруг католиков образовалось кольцо, и они были вынуждены продолжить неудачное для себя сражение, которое должно было закончиться их поражением.
На краткий миг в самом начале ночи, когда язычники ослабили натиск, а затем отошли, все замерло. Германские отряды выстроились вокруг королевского шатра, и конные рыцари были готовы ударить туда, куда им укажет государь. Славяне и пришедшие им на помощь воины других народностей и племен ждали команды наступать. Хрупкая тишина опустилась на поле боя и король, который облачился в доспехи, подумал, что, возможно, венедские князья захотят с ним договориться, и он сможет выторговать для себя более-менее приемлемые условия перемирия, таким образом, потянет время, а потом из империи подойдут новые войска и он все равно разгромит язычников. Однако король ошибался. Князья не хотели мира, а даже наоборот, желали уничтожения врага и вскоре над озером, болотом, лесом, устланными трупами полями и Береговыми Моринами прокатился рев грозных боевых рогов.
- Ду-у-у! Ду-у-у! Ду-у-у! - протяжный глас всколыхнул венедов, и на лагерь крестоносцев обрушились десятки тысяч воинов, которые знали, что им делать.
Бодричи и лютичи, поморяне и раны, русичи и пруссы, финны и ирландцы, шведы и норвеги. Все они, позабыв про былые распри и обиды, шли в бой, и над полем битвы повис несмолкаемый гул. Трещали щиты и громогласные боевые кличи сотрясали воздух, трещали подожженные нападавшими шатры и телеги, звенел металл, и ржали лошади. Темнота исторгла из себя обозленную на крестоносцев массу людей, и бешеный натиск славян и их союзников был настолько силен, что германцы не выдержали. Слабые духом воины резервных отрядов и обозники пытались сдаться и погибали. Священнослужители молили о спасении своего бога, но он их не слышал. Шлюх и маркитантов вырезали прямо в фургонах. Брошенных на произвол судьбы раненых католиков добивали. Легкая кавалерия была рассеяна ударом дружины бодричей, а наемники сбились в плотные квадраты, и отбивались сами по себе. Армия рассыпалась и разваливалась на глазах своего главнокомандующего, и тогда он принял очередное решение, которое в тот момент показалось ему единственно верным. Конрад Гогенштауфен собрал всю тяжелую кавалерию и наиболее близких к себе людей, и пошел на прорыв.