— Не ври, старая карга. У меня не может быть дочери. Сын. У меня сын… — Дорвард сидел, на потертом кресле и перебирал содержимое шкатулки.
— Но, милорд… — глаза служанки загорелись, видя такое богатство.
Дорвард Ференс проследил ее взгляд, недовольно хмыкнул и закрыл шкатулку.
— Передай жене, что она меня разочаровала. — его руки, похожие на куриные лапы, терли узор на резной крышке.
— Госпожа скончалась. — служанка смотрела на него с нескрываемой неприязнью. Дорварда ненавидели все. Он был скуп и жесток.
— Принесите мне моего сына.
— Дочь… — тихо сказал служанка.
— Мне не нужно это отродье! Где мой сын?! — заорал он не своим голосом.
Служанка бросилась в комнату, где лежал, закутанный младенец и принесла его отцу.
— Маринэ, сударь… Так хотела госпожа… — сказала она, протягивая сверток.
— Убери его от меня подальше. — на его лице было отвращение. Он дохнул на служанку вонью гниющих зубов. Ребенок, услышав громкие голоса, заплакал.
— Заткни его! И найди няньку. Да убери его! Живо!
Дорвард сидел в кресле и думал. Думал о том, как рушатся его надежды на престол. Может девчонку замуж отдать? А потом внук. Внук может занять престол. У Старого Эда детей нет. Официально — нет. А там не знаю… А внук… Внук — это потом. А сейчас нужно найти няньку. Да подешевле.
***
— Магрет, сударь. — полная, с ярким румянцем, немолодая женщина мялась на пороге, словно боясь, что ее прогонят.
— Сколько хочешь за работу? — старик сидел в кресле, положив тонкие руки на подлокотник.
— Три серебряных в месяц. — ее голодные глаза смотрели на Дорварда умоляюще.
— Один серебренный. — буркнул он,
— Но, сударь…
И тут в открытую дверь послышался надрывный детский плач.
— Два. Только заткни ее! — поморщился Дорвард, отворачиваясь в сторону шкатулки. Он прикинул, во сколько обойдется воспитание дочери, и настроение его сразу испортилось.
***
— Ну, милая, успокойся… ты же у нас красивая девочка. — приговаривала нянька баюкая дитя.
— Он ни разу к ней не подошел… — полушепотом бубнила служанка няньке. — Да и к жене он плохо относился. Ни разу госпожа от него ни подарочка не получала. Да и денег он ей не давал. Слава Богу, отмучалась, сердешная. А она все терпела.
— Да. Он — отвратительный, вонючий старикан.
— Тише… Тише… Старикан, но слух у него отменный. А ходит он почти бесшумно.
— Тише… кхе…кхе… Тише… Малютка. Она на него ни капли не похожа. Как ее зовут?
— Маринэ…
— Маринэ… Рожденная в крови… Ой, намучается она в жизни… Намучается… кхе… кхе…
***
— Няня! Что с тобой? — маленькая девочка, девочка отложила крестьянскую куклу из соломы и тряпья. Нянька сама соорудила ее для малышки. Больше игрушек у нее не было.
— Ничего… Кхе… — быстро проговорила нянька, пряча окровавленную тряпку. — Ничего…
***
— Девочка никуда не годиться. — сказал учитель фехтования. — Кисть у нее нежная, надо сказать, слабая… Тут и тренировки не помогут. Зачем, надо сказать, вам учить ее фехтовать. Пусть шьет… Вышивает… Да ждет своего суженного…
— Учи. Зря я тебе плачу? Нет сына — я сделаю из нее сына. Пусть не вздумает эти бабские тряпки одевать. Передай ей. — Дорвард, встал, не без труда.
— Сын. Иди сюда. — просипел он.
Из-за дверей появился худенький подросток с длинными каштановыми волосами. Он, молча, разминал кисть.
— Я не хочу тебя видеть до тех пор, пока ты не научишься владеть мечом. Убирайтесь вон! Оба! Магрет!
— Господин звал меня?
— А ты что, оглохла? Не вздумай больше его наряжать в тряпки-юбки. И остриги ему волосы.
— Но…
— Чтобы завтра эти патлы не висели. Понятно!
***
— Нянечка… Не надо… Прощу тебя…Не надо… Они красивые… Не надо стричь… — девушка плакала навзрыд, перебирая волосы.
— Прости. Хозяин приказал… — нянька сама чуть не плакала.
— Я не хочу больше учиться владеть мечом… Мне больно… Он деревянный… По рукам… — всхлипывала она, закатывая рукава, показывая огромные синяки.
— Надо милая, надо. Не каждая женщина сможет себя защитить. Будешь тренироваться — сможешь. Время сейчас неспокойное. Война, понимаешь грядет. А бабы всегда беззащитны, когда мужики воевать уходят. А потом приходит твой, а ты уже двоих нянчишь. Что, навоевался? Гляди, что тебе враги в подарок оставили. Бывало, забьет их по-тихому. А бывало и оставит. В хозяйстве лишних рук не бывает.
— Как так получается? — в миндалевидных карих глазах девушки скользило удивление.
— Рано тебе еще знать. Есть дети по любви. А есть бастарды. Вот выдаст тебя отец замуж за какого-нибудь рыцаря, такого как он сам. Вот хлебнешь горя. Всю жизнь, поди, с нелюбимым мучиться. Кхе…кхе… хеее….. Плохо мне… Пойду, прилягу. — и старушка, охая, побрела в свою каморку. — Завтра остригу…
Маринэ сидела в кресле, поджав ноги. В библиотеке отца она читала много книг. О любви. О войне. О рыцарях. О королях. Об Амидоне Кровавом, великом короле, который жил давным-давно. О принцессе — короле… Это было словно сказка… Она была мужественной и смелой. Она была сильной. Я не смогу быть такой сильной… Кхе… Кхе… Не смогу.
***
В тот день шел снег. Маринэ редко выходила на улицу, поэтому не знала, что бывает так холодно. Дуя на зябкие пальцы, она брела по городу. В тот день, когда умерла няня, жить в доме отца стало невозможно. Няня так и не успела остричь ей волосы, в ту ночь. Поэтому с утра за дело взялся отец. Ножницы не хотели резать, а Маринэ вырывалась. То, что осталось — едва доставало до плеч.
— Эй, паренек, живее. Не хочешь повоевать? Скоро войско врага будет у самых ворот. — кричал какой-то мужчина, хватая Маринэ за рукав.
— Нет, спасибо. — испуганно проговорила Маринэ, пятясь к стене, пытаясь вырваться из цепких рук рекрутеров.
— Что, к мамочке захотел? Слабак!
— Мама умерла.
— Так пойди, отомсти за нее. У нас приказ — всех, кто старше ребятенка, младше старика — на защиту города. Пиши здесь. Меч тебе дадут там. — мужчина указал рукой на арсенал. У арсенала толпились угрюмые будущие защитники.
— Эх, плохо сбалансирован. — жаловался кто-то хриплым голосом. В руки Маринэ дали меч. Он был непомерно тяжелым и некрасивым. Она испуганно озиралась по сторонам. И тут из толпы раздался крик.
— Ха, поглядите, наемник. За деньги, значит, воюет. Мы вот защищаем за просто так, а он за деньги.
— Слышь, наемник, много получил? — голос был почти ребяческий.
Маринэ подошла поближе, встав в узком переулке, и увидела высокого мужчину в черном дорогом плаще. Волосы у мужчины были длинные, темные, и красиво сплетены серебристой тесьмой. Лицо у него было бледное. На лице красовалась неприятная усмешка.
— Пошли к черту, идейные. — медленно растягивая слова, он двинулся по улице в сторону Главной Башни, прямо на Маринэ. Она стояла и смотрела, как зачарованная на то как его плащ плавно скользил по по ветру при ходьбе.
— С дороги. — грубо сказал он ей, глядя в глаза Маринэ. Глаза у него были желто-зеленые. А внешний угол глаз был опущен вниз, что придавало его лицу скорбное выражение. Его лицо напоминало лица древних королей, которых еще рисуют на гравюрах. Он приблизился еще и она увидела, что глаза у него не похожи на обычные, человеческие. Что-то в них было не то.
— С дороги, мальчишка. — сказал он, скривив губы.
— Проходи, наемник. — тихо сказала Маринэ и прошла вперед, уступая ему дорогу. Было что-то в этом слове оскорбительное для нее, девочки, начитавшейся книг о бескорыстных рыцарях, готовых отдать свою жизнь за короля.
— Таким как ты не место здесь. — бросил он, оборачиваясь.
Маринэ еще немного постояла на площади. А потом пошла по пути к Главной Башне.
***
Было страшно холодно. Казалось, мороз пробирает до кости. Маринэ дрожала, сидя у черной, покрытой мхом стены и глядя на то, как вокруг суетятся люди. Они постоянно выглядывали туда, где между зубцов серело зимнее небо.
Она закрывала глаза и пыталась представить, что она дома, рядом няня, пусть даже в соседней комнате ворчит старый отец, но главное, что в маленьком камине горит огонь. Она мысленно тянула к нему озябшие пальчики.
— С дороги, юнец. Сейчас сюда принесут солому и дрова. — звеня кольчугой проговорил бородатый мужчина, освящая факелом темное убежище Маринэ. Вечерело. Тени исчезали. Маринэ, кажется, задремала. А тут вскочила от неожиданности.
— Ищи себе другое место. Несите! — прокричал, бородач, куда-то в сторону темного прохода.
Маринэ встала, ее била дрожь. Разогнуться было неимоверно трудно. И она побрела. Вдоль темной стены, обходя сидевших. Места нигде не было. Нет, кажется, тут есть. Она с радостью присела на каменный парапет. День был сумбурным. Лица сливались в одно. Из тысячи глаз, которые она сегодня виде, она запомнила только одни. Они словно призрак, стояли перед ней, когда она закрывала глаза. При виде их, ее переполняла жгучая ненависть. Ненависть грела. Она представляла, как она мечом пронзает ему сердце, как в смертельном поединке он падает на снег, как кровь течет по его бледному лицу. Ей почему-то было приятно представлять, как он умирает у ее ног, а она вытирает свой меч о его черный плащ. Меч! Она, кажется, его оставила там. Нужно вернуться за ним. И она снова побрела вдоль стены, вглядываясь в темноту. На том месте где она сидела раньше лежала груда бревен и скирда соломы. Рыться в ней смысла не было. Ее могли свалить, просто не заметив меча в темноте. Она ногой поворошила сено, почти не надеясь на удачу.
— Вот он, владелец железяки. Горе-рыцарь, который умудрился потерять…
— Прекрати! — она обернулась. Человек в черном плаще стоял в нескольких метрах от нее.
— Забирай. Меня такое не интересует. Он кинул меч, в надеже, что она поймает. Меч звякнул о стену. Маринэ, отпрянула, а потом нагнулась за ним. Все было как в тумане. И тут же обернулась, готовая отразить предательский удар, как это бывает в балладах.
— Чего дергаешься? — человек подошел поближе.
Он! Он! Сердце предательски забилось. Почему? Зачем? Маринэ села на солому. Было мягко, но холодно. Он присел рядом.
— Дурачок. Я бы не стал нападать на ребенка. Мне нет смысла тебя убивать.
— Как вас зовут? — спросила Маринэ, засовывая руки в рукава.
— Ферран.
— А меня….
— Меня не интересует, как тебя зовут. Это не важно. Завтра тебя все равно убьют, поэтому запоминать твое имя не имеет смысла. — проговорил он, откидываясь назад.
— Конечно, наемнику это не надо. Катись ко всем чертям! — с вызовом произнесла она. Откуда взялась такая дерзость, Маринэ не знала.
— Девочки не должны так ругаться. — сказал он, поворачиваясь к ней.
— Откуда…
— Я сразу понял, кто ты. Но если тебе так нравиться разыгрывать из себя мальчика, то ради Бога. Интересно. Они, наверное, ослепли, когда записывали тебя в рекруты. — равнодушно бросил он.
— Я вижу ты не крестьянка. Девочка из приличной семьи, начитавшаяся рыцарских романов ушла воевать за свои идеалы. Глупо.
— Еще глупее продавать себя за деньги.
— Война — это не игрушка. И рыцарства там не было никогда. Все решает ни сколько доблесть и бесстрашие, — он криво улыбнулся, кивая в строну полудремавших защитников. — В войне все решают подкуп, интриги. Если это делают короли, продают победу, торгуясь как на ярмарке, то почему бы и нам не продаваться.
— Из принципов.
— Какие к черту принципы? В этом мире ничего не делается бескорыстно. Ни-че-го. Так лучше заломит цену побольше. Принципами тоже можно торговать. Они как товар намного ценнее, жизни. Пожалуй, самый ценный товар — это честь. Ее можно продать только один раз.
— Ты уже это сделал. — ее слова вырвались с облачком пара. — Что тебе еще осталось продать? Делал ли ты в жизни что-нибудь бескорыстное?
— Давным-давно, но я уже это не помню.
— Тебе легко с этим жить? — с нескрываемым презрением спросила Маринэ.
— Еще как. — он улыбнулся.
— Поэтому в этом мире ты никому не нужен. Никто тебя не ждет. Никто не будет плакать, если с тобой что-то случиться.
— А по тебе будут убиваться родители.
— Мама умерла, а отцу все равно.
— Небось, отец уже подыскал тебе подходящую партию. Выйдешь замуж, если выживешь, нарожаешь детей.
— Я… кхе… кхе… — Маринэ хотела что-то сказать, но закашляла, заслоняя рот рукой. На ладони появилась кровь.
— Укройся моим плащом. — он смотрел на то, как она вытирает кровь.
— Нет. — твердо сказал Маринэ.
— Я не хочу проснуться рядом с околевшим трупом.
— Нетттт. — ее зубы отбили барабанную дробь. — Тттебе же все равно.
— Ты похожа на отца. Старик Ференс такой же вредный.
— Значит, ты знаешь, кто я.
— В какой-то мере да. Ты похожа на мать, а характер у тебя отцовский.
— Ты знал моего отца?
— Укройся, я кому говорю. — мягко сказал Ферран.
Она привстала и завернулась в плащ. Стразу стало намного теплее. Плащ пах ветром, кровью и сталью. Почему-то сразу возникала такая ассоциация.
— Мы с твоим отцом однажды провернули одно дельце. Едва не стоившее нам жизни. С тех пор я с Ференсами не связываюсь.
Она чувствовала, что веки слипаются, а от тепла клонит в сон. Было мягко-мягко и тепло. Ей снилось, что она лежит под одеялом и слушает сказки старой няни. Она не заметила как, склонила голову ему на плечо, как поерзав, медленно сползла к нему на колени, подобрав под себя ноги.
Он, глядя на эту спящую безмятежность, улыбнулся. Еще час назад она хотел убить его. Еще час назад ему было приятнее оборвать эту жизнь коротким ударом клинка. А теперь у него на руках спал почти ребенок. Ребенок его врага. Он хотел положить свою руку на ее плечо, но потом передумал. Ферран еще долго сидел, глядя в сумрачную даль. А потом отстегнул плащ, встал и, блестя в лунном свете серебристым наплечником, подошел к самому краю зубца, перегнулся через него и долго всматривался темноту.
***
— Просыпайся. — что-то теребило ее за плечо.
— Что?! — она приподнялась, открыв глаза.
— Вставай. — прошептал он. Его лицо казалось еще бледнее в ореоле растрепанных волос.
— Фер… — сонно проговорила она, высвобождаясь из теплых недр плаща. Он пристегивал плащ обратно. Справа, не слева, как у всех, а именно справа болтался тонкий, длинный меч в изукрашенных ножнах.
— Ты воюешь левой рукой?
— Да. Вставай, вставай… — он схватил ее за руку и потянул за собой. Сонное тело слушаться не хотело, но он все ускорял шаг.
— Куда мы идем? — Маринэ начинала просыпаться.
— Вниз по лестнице. Осторожно, ступенька.
— Я ничего не вижу.
— Мне что, тебя на руки взять?
— Еще чего!
Они спустились на нижний ярус. Они быстро шли мимо спящих. Потом снова лестница. На маленькой террасе Маринэ вырвалась и остановилась.
— Объяснись!
— Крепость взята. Без малейшего шума. Наши сами открыли дверь.
— Нужно предупредить всех!
— Ты опять за старое. — с раздражением бросил он.
— Нужно обороняться! Ты как хочешь, а я остаюсь. — сказала она гордо, вытащив свой меч.
— Дура. Они убьют тебя. — он начинал злиться.
— Попробуй меня остановить! — зашипела она.
Он, молча, молниеносным движением, выхватил меч и ударил. Сталь звякнула о сталь. Маринэ напрягла всю силу, чтобы не выпустить меч из рук.
— Сама напросилась. Легкое ранение и мне придется нести тебя на руках. Ты этого добиваешься?! — зашипел он, сузив нечеловечьи глаза.
— Прости. — Маринэ опустила меч. — Но потом у тебя будут угрызения совести. Мы могли победить…
— Война была проиграна еще до ее начала. Пошли. В проходе стояло несколько человек. На них были алые доспехи и плащ как киноварь.
— Все из-за тебя. Могли выйти без лишнего шума. — мрачно бросил он, доставая меч.
Маринэ от испуга закрыла глаза. Совсем как ребенок. Но она слышала. Слышала звон мечей, приглушенные крики боли и неприятно режущий звук.
— Посмотри. Посмотри сюда. — сказал Фэр, отнимая ее руки от лица. — Вот это война. Кишки, кровь, грязь… Об этом не пишут баллад. Пошли. И они спустились еще немного, и вышли через узкий ход в город. На улицах было тихо. Город безмятежно спал, еще не зная, что готовит ему грядущий день. Оставляя тонкую цепочку следов они шли по темным улицам, до тех пор, пока Маринэ не увидела знакомые очертания отцовского дома.