Борейко приблизился к картине вплотную. Ни названия, ни фамилии художника. Частная коллекция или опять-таки воровство? Он пригляделся к изображенной на переднем плане женщине. А если этот нытик и впрямь свихнулся? Так сказать под тлетворным влиянием ренессанса. Или что там у них было?… Резал ведь какой-то недоумок картину с Иваном Грозным. Он склонил голову набок. А в общем ничего. И бабочка-то прорисована славная, фигурка – что надо, личико. Глазки вон даже поблескивают…
Борейко вздрогнул. Появилось неожиданное желание притронуться к полотну губами. И даже не полотну, а к обнаженным ногам чертовой герцогини. Заморгав, он торопливо отошел к дверям, почесав в затылке, вернулся в гостиную.
– Есть такое дело, Колюня. С Казаренка теперь пузырь причитается…
– Гражданин майор! – подозреваемый не сводил с него округлившихся глаз. – Поймите, это живая картина! То есть даже не картина, а что-то вроде прохода в потусторонний мир. Да вы сами, наверное почувствовали.
– Глупости! – Борейко фыркнул. – Обыкновенная картина, писана маслом. Какой-нибудь шестнадцатый или семнадцатый век.
– Вы ошибаетесь, говорю вам! Она по желанию может оставаться там, а может и выходить. В нашу, так сказать, реальность. Если бы я не видел собственными глазами…
– Петр Иванович! – Борейко поморщился. – Ну, брось ты, ей богу! Для психоаналитика твои сказки, возможно, и подошли бы, но только не для меня. Напакостил – так не виляй хвостом. И учти, мои ребятки вытряхнут из тебя любую дурь в два счета, – Борейко резко склонился над сидящим и прорычал. – Зачем ты их убивал?!
– Я… Я… Клянусь! Я уже объяснял… Она вкладывает в мою руку нож, и я бессилен помешать ей. У них это вроде ритуала жертвоприношения. Я даже не понимаю что делаю. Вот, взгляните! В две недели я поседел. У меня была черная шевелюра! А эти женщины… То есть вообще все женщины – вроде как получаются ее соперницы. Она и в прошлом от них избавлялась, за что ее и спалили на костре…
Борейко наотмашь хлестнул убийцу по щеке. Голова Петра Ивановича безжизненно мотнулась, из носа вытекла жиденькая струйка крови. Однако повел себя задержанный более чем странно. Вцепившись в сиденье стула, заелозил ногами и завизжал.
– Закройте дверь! Да закройте же!.. Или увезите меня отсюда! Как вы не понимаете, она же сейчас войдет!
– Эдак мы всех соседей перебудим, – пробормотал Савченко и замолчал. Увидев, как изменилось лицо помощника, Борейко стремительно обернулся.
В дверях стояла женщина, и он сразу понял кто она такая. Это была ЖЕНЩИНА ИЗ КАРТИНЫ! Пышные темные волосы, обнаженные ноги в золотых туфельках, волочащиеся по полу меха. Герцогиня Курляндская. Ожившая и ослепительно реальная, с огромными агатовыми глазами.
– Чего-чего, а рукоприкладства от вас я не ожидала, – голос у нее оказался низким, обволакивающим. Он гипнотизировал сам по себе. Ноги Борейко приросли к полу. Савченко с Семичастным тоже не двигались.
– Я же вам говорил… Говорил же я вам…
– Что ж ты, Петя-Петушок расхныкался? – герцогиня поглядела на сидящего, и Борейко показалось, что глаза ее зажглись рубиновым светом. – Разве мы с тобой не друзья? Ты выручил меня, я выручу тебя.
Судорожным движением майор помассировал горло. Невидимый кляп душил его.
– Вы что-то хотели сказать? – герцогиня участливо улыбнулась, и язык Борейко немедленно ожил.
– Очень сожалею, сударыня, но этот человек преступник. Мы вынуждены арестовать его по обвинению в убийстве.
– Что вы говорите! Какая жалость!..
– Это не повод для зубоскальства.
– Ваша правда, – герцогиня обворожительно улыбнулась. – Но у Петечки есть серьезный мотив. Он действовал исключительно по моей просьбе. Петечка – человек мягкий. И он любит меня. Вы собираетесь осудить его за любовь?
– Что за ахинея! – Борейко закипал. – Этот Петечка убил пятерых, и любовь, знаете ли, здесь ни при чем.
– Очень даже при чем, – живо возразила она. – Если я попрошу ваших помощников удалиться, разве они не сделают этого? Наверняка сделают, потому что красота, как и любовь, всесильна, а они молоды и, конечно же, не равнодушны к красоте.
– Ни черта они не… – Борейко изумленно обернулся. – Николай! Павел! А ну, назад!..
Но оба его орла слепо шагали к дверям. На оклик начальника они даже не оглянулись.
– Не беспокойтесь за них. К мужчинам, тем более, молодым, я благосклонна. Они отправятся домой, к семьям, и о сегодняшней ночи больше не вспомнят… О! Вот и наш Петя-Петюнчик!
Борейко, как ужаленный, отскочил к стене. Петя-Петюнчик успел сходить на кухню и теперь стоял перед ним, сжимая в руке нож. При этом он не переставал хныкать. Кровь перепачкала ему подбородок и неровными полосами стекала по рубашке.
– Вы же видите… Это не я. Я здесь никто…
– Брось нож! – рявкнул Борейко. Натренированным движением выхватил пистолет, сбросив его с предохранителя. – А вы, дамочка, сядьте, пожалуйста, в уголок. Так будет лучше и для вас, и для меня. А насчет гипноза предупреждаю: малейший фокус, и открываю огонь.
– Люблю кровожадных мужчин! – герцогиня причмокнула губами и, томно опустившись в кресло, раскинула в стороны меха. – А вы, майор, любите красивых женщин?… Только не надо краснеть. Скажите, как есть. И на ноги мои можете смотреть. Или опасаетесь гипноза?
– Прикройтесь, – сдавленно пробормотал Борейко. – На меня это не действует.
– Ой ли? А что ж вы вдруг охрипли? От избытка служебного рвения?… – герцогиня усмехнулась. – И с каких это пор красивые женские ноги перестали действовать на мужчин?… Признайтесь, майор, природа берет свое, и я нравлюсь вам, как вы нравитесь мне.
– Я… Я арестую тебя!
– Ага! Вот мы уже и на «ты». А арест – слово красивое, многозначительное. Я бы не отказалась арестовать вас. Петюнчик, как вы уже поняли, излишне мягок и каши с ним не сваришь. Его и не пугал никто, а он уже расклеился. С вами, возможно, получится иначе. Небольшая дрессура, толика манер, и из нас выйдет отличная пара. Петечка, думаю, ревновать не будет.
– Я хочу спать, – плаксиво прогундосил Петр Иванович.
– Сегодня вы у меня оба отоспитесь, – грозно пообещал Борейко. – В каталажке.
– Браво! Он еще и шутит, – герцогиня лениво похлопала в ладоши. – Ну же, голубчик, не упрямьтесь. Я сделала предложение, ваше дело – согласиться. Другого выхода все равно нет.
Пистолет в руках майора мерно подрагивал. Металлический ствол вторил биению сердца. Борейко прилагал массу усилий, чтобы не смотреть в сторону обнаженной герцогини.
– Сейчас вы оба встанете, – процедил он, – и медленно пройдете к выходу. Одно неверное движение, и я стреляю.
– Кажется, начинаю понимать, что вам мешает, – герцогиня нахмурила тонкие брови. – Пока эта гадость у вас в руках, вы будете нести одну околесицу за другой. Как это вы называете – ахинею за ахинеей. Ничто так не опьяняет людей, как оружие. Петюнчик, забери у него эту фузею. Или, может быть, маузер… Я так плохо разбираюсь в оружии.
– Стоять на месте! – выкрикнул Борейко, но комната уже разваливалась на куски. Через проломы в стенах океаническими волнами вливалась тьма. Огненные змеи, возникнув ниоткуда, закружились в пестром хороводе. Майор выстрелил в потолок, но пистолет вырвало из рук, едва не покалечив пальцы. Земля содрогнулась, и в тот же миг из дымных туч посыпались пепельные хлопья. Ошеломленный, он озирался и беспомощно стискивал кулаки. Квартира исчезла бесследно. Он стоял посреди черной равнины, и прямо перед ним громадой возвышался грохочущий холм. Лавовые реки текли справа и слева. От них несло гарью и жаркой смертью. Невольно Борейко прикрыл лицо. Почва вновь завибрировала под ногами, майора подбросило вверх, и налетевший ветер хищно подхватил его, закружил в пыльных объятиях…
Не сразу он сообразил, что лежит на холодных камнях в незнакомом подвале. В шагах десяти от него на диковинном троне сидела все та же женщина с картины. Похожий на свернувшегося калачиком пса, Петюнчик дремал возле ее ног. И тут же подле трона, выстроенные полукругом, горели гигантские черные свечи. Борейко обратил внимание на то, что горели они по-особенному: удивительно ровно, не мерцая, заливая подвальный полумрак мертвящим голубым светом. В подземелье было чрезвычайно холодно, и, выдохнув клуб пара, майор машинально прикинул – градусов двадцать, а то и все тридцать. Это и называется из огня да в полымя… Он заворочался, пытаясь сесть. Каменный пол обжигал спину и ноги.
– Надеюсь, вы чуточку поумнели, – голос герцогини заставил его поднять голову. Толкнувшись от далеких стен, эхо с издевкой повторило фразу.
– Кто вы такая? – с дрожью произнес он.
– По-моему, вам объяснили. Некогда я имела герцогство, сейчас же, увы, все мои владения – в рамках изображенного на холсте вулкана. Я Ногра, дочь герцога Закревского, мага и колдуна семнадцатого столетия. Сомневаюсь, что вы когда-либо слышали эти имена, но кругозор нынешних славян вообще крайне ограничен. Вы и раньше этим не блистали, а теперь… Забыта и история, и вся наша чернокнижная наука. Бедняжку-философию пытаются воссоздать заново из пепла, но храмы на крови строятся ох, как долгонько!
– Но вы… Вы не могли выйти из картины! Это невозможно!
– Сказал один большой мудрец другому… – Герцогиня вздохнула. – Как же с вами разговаривать? На каком таком языке?
– Но это в самом деле возможно!
– Верно. До поры-до времени я не могла выйти. Спасибо Пете-Петушку – выручил.
– Вашего Петушка я все равно рано или поздно упрячу за решетку!
– Будет упрямиться, – дочь Закревского нетерпеливо постучала по подлокотнику. – Это уже не смешно. И потом в присутствии такой знатной дамы вы могли бы вести себя поделикатнее, – величавым жестом она поднесла к лицу кисть с длинными, сверкающими черным лаком ногтями и по очереди поцеловала каждый палец. – Вы представить себе не можете, до чего противоестественна жизнь меж четырех сколоченных рам. И вечный грохот вулкана за спиной…
– Неправда! – вырвалось у Борейко.
– Что неправда? – герцогиня ядовито улыбнулась. – То, что вы чувствуете сейчас, или то, что окружало вас раньше? А может, вы усомнились в реальности извержения? Я могла бы сводить вас к самому кратеру.
– Но если все это существует в действительности…
– То?
– Я привлеку вас к ответственности вместе с вашим Петюнчиком!
– Ох, майор! Мне бы вашу взбалмошную уверенность! Ни меня, ни Петюнчика вы не тронете.
– Но он убийца!
– Он мой спаситель. И не только мой. Не забывайте, на его счету пять спасенных душ. Убиенные, как известно, попадают в рай.
– Я вас уничтожу!
– Бедный вы, бедный… Хотите устроить прецедент? Ведь вам никто не поверит. Процессы над ведьмами давно канули в лету. Вас попросту засадят в сумасшедший дом.
– Ты!.. Подлая ведьма!
Герцогиня в раздумье погрызла ноготь большого пальца, достав зеркальце, придирчиво осмотрела себя.
– Пожалуй, придется тебя наказать, майор. «Ведьму» я могла бы простить, но «подлую»…
Борейко сделал попытку подняться, но это оказалось отнюдь не просто. Он совсем окоченел. Холод сковал мышцы, заморозил суставы. Презирая себя за слабость, он громко чихнул. Вздрогнув, Петюнчик приподнял голову, сонно спросил.
– Он еще жив?
– Жив, Петенька, жив. Но кое-что я для него придумала, – герцогиня зловеще улыбнулась. – Во всяком случае он поймет, каково терпеть вынужденное одиночество. Я провела в затворничестве более двухсот лет. Уверена, ему понадобится меньше. Гораздо меньше…
Майор уже не слышал ее. Сидя на корточках, обняв руками колени, он медленно засыпал. Так засыпают в пургу, снедаемые холодом, заплутавшие и обессилевшие. И он не видел, как, поднявшись, герцогиня зашептала над перевернутым распятием заклинания. Подвал задрожал в жарком мареве, заиндевевшие камни с обрывками ржавых цепей потекли, обращаясь в ничто. С усилием открыв глаза, Борейко без особого удивления обнаружил, что сидит на ступенях родного подъезда. Он был настолько слаб, что даже не нашел в себе сил порадоваться. Двор перед домом сверкал солнцем, кирпичные стены источали сухой жар. Пожалуй, это единственное, что он готов был воспринимать разумом. Тепло… Оно возвращало к жизни! Оттаивая, Борейко постепенно приходил в себя.
Глава 7
Длинные, скребущие душу звонки пиявками проникли в сознание. Айсберги снов дрогнули, пошли трещинами, заваливаясь и рассыпаясь. Какое-то время он еще пробовал бороться, но явь наступала гогочущей конницей, обкладывала со всех сторон.
Сначала Александр почувствовал, что в комнате чересчур жарко, потом от души ругнул неумолкающий телефон. Запоздало пришла мысль, что спал он на животе, и левая рука, оказавшаяся под грудью, наверняка затекла, превратившись в нечто чужое, невосприимчиво инородное. Со стоном перевернувшись на спину, Александр попытался онемевшей рукой дотянуться до лица. Как и следовало ожидать, ничего из этого не вышло. Начиная от локтевого сгиба бедная конечность совершенно не подчинялась. А чертов телефон не умолкал ни на минуту. Шаркая по полу, Александр прошел в прихожую и поднял трубку.
– Куда вы запропали?! Мои люди не знают, что и думать. Неужели так трудно было предупредить их? Или что-то все-таки произошло?
– Не все сразу, – Александр раздраженно тряхнул неповинующейся кистью, с трудом пошевелил пальцами. – Кое-что действительно произошло.
– Вы добрались до Чолхана?
– Увы, мое путешествие прервало падение с седьмого этажа.
– Вы шутите?
– Послушайте! – Александр, морщась, взглянул на оживающую руку. Кровь пульсировала в пальцах, миллионами иголочек покалывала кожу изнутри. – Вы же знали все наперед! И насчет фонтана, и насчет этажей, расположенных не там, где следует. Зачем изображать удивление?
– Вы ошибаетесь, – выпады следователя ничуть не рассердили Лесника. – Я знал немногим больше вашего. А следовательно не мог и предупредить.
– Но разве вам не хотелось, чтобы я на собственной шкуре удостоверился, насколько все серьезно?
– Да, но предсказать, что именно произойдет, я был не в состоянии. В какой-то степени многое зависело от вас самих, а, вернее, от степени вашей настойчивости. Так или иначе, важно другое: теперь вы созрели для настоящей беседы.
– То, что созрел, это точно.
– Вы можете подъехать минут через двадцать?
– На чем? На велосипеде? И потом, я только что проснулся, а единственный мой костюм, как я уже сказал, побывал вместе со мной в фонтане.
– Если хотите, я вышлю за вами машину.
– Хочу. И костюм пошикарнее.
– Можем подобрать и костюм, если…
– Нет, это я пошутил. Хватит одной машины.
– Значит, договорились. Минут через сорок-сорок пять…
– Секундочку! У меня тут возникла идейка, так что будет лучше, если машина подъедет прямо на работу. Скажем, часика через два.
– А пораньше нельзя?
– По-моему, это в ваших интересах. Кое-что я успел бы проверить.
– Хорошо… – Лесник шепнул что-то в сторону. Тем же шепотом ему ответили. – Александр Евгеньевич, вы меня слышите? Так вот, через два часа машина будет у райотдела. Постарайтесь не опаздывать.
Что-то пробурчав, следователь положил трубку. С брезгливой гримасой погладил на груди непросохший пиджак. Неужели он так и спал во всем этом?
– Горюшко-пловец!..
С ехидством разглядывая себя в зеркале, он торопливо разделся. Облачившись в сухое, осторожно вынул из внутреннего кармана пиджака таинственный лист, отданный ему Лесником, понес на кухню гладить.
Вот вам и улика!.. Александр старался орудовать утюгом по возможности аккуратно. С такой же аккуратностью он разглаживал в далеком детстве подтертые страницы дневника. Правда, сегодняшняя аккуратность скорее всего представляла собой чистую формальность. Александр не очень верил, что ребята из лаборатории сумеют что-либо выудить на свет. Если лист и хранил следы преступления, то последняя ночь стерла их безвозвратно.
Присев за стол, он выложил проглаженный лист перед собой, руками подпер голову. Значит, так оно все и было. Сначала человек осмотрел со всех сторон конверт, а после, разрезав его ножницами или просто оторвав бумажную полоску, достал злополучный лист. Достал и развернул…
Александр потер нос и нахмурился. Когда-то в конверты подсыпали яд. Или же смазывали им денежные купюры. Это старо, это понятно… А если чего-то подобного этот человек ждал? И потому умер, как тот древний лекарь, которому вместо яда подали чистую воду… Александр обхватил голову руками. О чем он, собственно, размышляет? Разве прошедшие события не доказывают существование самых фантастических версий? Или здесь замешан гипноз? Чертовски соблазнительная версия! Мало что объясняющая и тем не менее соблазнительная… Снова задребезжал телефон. Чертыхаясь, Александр схватил трубку.