Залитый солнцем Эксфордский университет. Гулкие аудитории, профессора в мантиях и смешных шапочках. Косые взгляды студиозусов в сторону вольнослушательницы — зачем женщине юриспруденция. Зал совета фэйри, еле заметный одобрительный кивок со стороны княгини.
Снова и снова тот самый мужчина. Объятия. Поцелуи. Прикосновения.
Полная теней и кошмаров долина Роузхиллс…
— Где мы?! — мой голос почти не дрожит, когда я поворачиваюсь к фэйри.
Князь Церы кривится с таким видом, словно я спросила что-то очевидное, известное всем и каждому.
— В чертогах памяти.
Шорох за дверью и стук. Сперва тихий и деликатный, потом все более и более громкий, настойчивый.
— Впусти меня, — просит ломкий мальчишеский голос с той стороны двери. — Пожалуйста!
Он звучит безобидно, почти жалобно. Никак не вяжется с могучими ударами, сотрясающими дверь.
Марций Севрус качает головой.
— Не войдет. Если сама не откроешь.
— Но как мы выйдем отсюда?
Он снова кривится:
— Выведу. Отсюда прямой путь.
— Тогда пойдем?
— Погоди.
Потухший факел в руке князя Церы медленно превращается в окованную серебром трость. Он проходит, рассматривая зеркала, а я не могу избавиться от омерзительного ощущения, что меня раздели и бесцеремонно щупают, как скотину перед торгами.
— Прекратите!
Фэйри поворачивается. Веко у него на лбу чуть приоткрыто, обнажая глянцевую черноту третьего глаза.
— Я обещал вывести тебя, человечка. Но я не обещал не смотреть.
Крики с той стороны усиливаются. Чудовищной силы удары сотрясают не только дверь, но и стену, зеркала чуть покачиваются, створка в дверном проеме выгибается блудницей на ложе. Я подбегаю к князю, дергаю его за рукав:
— Пойдемте же!
Он раздвигает тонкие губы в усмешке:
— Сейчас пойдем, — и снова разглядывает огромное — на полстены — зеркало. — У людей такой короткий срок жизни. Иногда это удобно.
Воздетая трость с размаху обрушивается на сияющую гладь, и она отзывается жалобным звоном, распадаясь на мириады крохотных осколков.
Элвин
Ожидание затянулось почти на полчаса. Я мерил комнату торопливыми шагами. Взгляд перебегал с лежащей на постели Франчески на вольготно развалившегося в кресле у изголовья кровати Марция Севруса. И обратно.
Ну, долго еще?!
— Тебе бы покурить, — жизнерадостно предложил Риэн.
Я образно объяснил, где видел его предложение. А заодно и самого Риэна. Он не обиделся, только философски пожал плечами:
— Злой ты. Если так нервничать, откроется язва, — и снова забулькал.
Этот звук одновременно успокаивал и раздражал. Как и сам Риэн.
— Гриски с тобой. Давай, — не выдержал я.
Все лучше, чем тихо психовать от мысли, что ты не в силах сделать хоть что-то. Беспомощное ожидание сродни пытке.
Я вдохнул вонючего дыма и закашлялся.
— Не так резко, — с видом эксперта протянул братец. — Не жадничай.
Несколько затяжек и впрямь вернули подобие утраченного душевного равновесия.
— Ну вот, другое дело, — Риэн захихикал. — Кстати, я пишу новую книгу. Про спящую красавицу.
— Угу. Я даже догадываюсь, каким образом ты будешь ее будить.
Он воспринял это как приглашение и радостно начал излагать сюжет будущего шедевра. На начало книги героиня была замужем за склочным занудой, который не удовлетворял ее в постели, но при этом запрещал смотреть на других мужчин. Однажды на балу она познакомилась с братом своего мужа, полюбила его и отдалась ему прямо там…
— Да ну? — я приподнял бровь. — Даже отдалась? А как же принцип «всегда писать только правду»?
Он поднял указательный палец:
— Это художественное преувеличение, Эл! Без него в литературе никуда.
— Ну, если «преувеличение», тогда ладно. Вещай дальше.
…Но злой сквалыга-муж запретил ей видеться с любовником. От тоски красавица начала чахнуть, а после и вовсе заснула. Да так, что ни муж, ни кто иной не мог ее добудиться…
На этом животрепещущем сюжетном повороте сеньорита со всхлипом глотнула воздух, села и уставилась перед собой невидящим взглядом. Я отшвырнул мундштук и в два прыжка оказался у кровати.
Хвала богам! Проснулась!
— Ну, все, радость моя. Ты нарвалась. Сейчас выпроводим гостей, и выдеру тебя так, что неделю сидеть не сможешь, — это прозвучало несколько менее шутливо, чем мне того хотелось.
Я прижал ее к себе, а Франческа вдруг зашипела, как дикая кошка. Вырвавшись, она отпрянула, отползла по кровати и прижалась к дальней стене. В глазах сеньориты отражался страх, губы кривились в брезгливой гримасе.
Это было так неожиданно и непохоже на нее, что я замер.
— Что с тобой, Фран?
— Не трогайте меня, — произнесла она с отвращением.
— Эй, что случилось? — я перевел взгляд на князя Церы. Тот тоже проснулся, поднялся с кресла и смотрел на меня с непонятной ухмылкой. — Что ты с ней сделал?!
Он поклонился:
— Я выполнил свою часть сделки, Страж. Больше я ничего не должен тебе или твоему брату.
Он направился к двери, но я не дал ему уйти. Настигнув фэйри, я впился ему в плечо левой рукой. Князь охнул от боли. Против обыкновения я не стал сдерживать хватку.
— Гриска с два ты куда пойдешь, пока не вернешь все как было!
Веко третьего глаза на его лбу дрогнуло, напоминая о том давнишнем поединке, который окончился ничьей. А ведь тогда я мог куда больше, чем сейчас…
— Я разбудил твою человечку. Она жива и здорова. По закону никто в мире не в силах заставить меня сделать большее.
— Что ты с ней сделал? — с бессильной яростью повторил я, вглядываясь в его бесстрастное лицо.
Он неприятно улыбнулся:
— Возможно, она что-то забыла, Страж. Законник без знаний — не законник.
Мне безумно захотелось его ударить. Сломать гордый разеннский нос одним хуком с левой руки. Да так, чтобы даже доктора-фэйри не сумели починить.
Остановило понимание, что в ответ он убьет меня. И будет полностью в своем праве.
Слишком высокая цена за сомнительное удовольствие.
— Пусти меня, Страж, — фэйри дернул плечом, высвобождаясь из хватки, открыл дверь и вышел.
Я позволил ему это сделать, пусть внутри все кипело от ярости.
Франческа все так же сидела на кровати, наблюдая за этой сценой исподлобья. На лице ее застыло отвращение, смешанное с легкой опаской.
— Фран, послушай! Я… — я запнулся, не зная, что сказать. Что именно она забыла? — Ты помнишь, кто я?
— О да, — она оттянула ошейник на шее так, словно он не давал ей дышать. — Хозяин недавно напомнил мне, кто он. И кто я.
Услышать ее полный ненависти голос было обиднее и больнее, чем получить пощечину.
— Ух ты, какая драма! Почти как я собирался написать в моей книге, — восхищенно прокомментировал Риэн. — Вот она, волшебная сила искусства!
Франческа
— Франческа, послушай…
Человек, убивший моего мужа и надевший на меня ошейник, говорит долго. Путается, волнуется, подбирает слова. В его голосе неподдельное беспокойство, на лице растерянность.
Он рассказывает мне о какой-то чужой жизни. И пытается убедить, что она — моя.
Я слушаю, не скрывая брезгливости. И не верю этим умоляющим и полным тревоги взглядам.
Очередной его способ поиздеваться. Убедить меня, что я не в своем уме.
— Фран…
— Не называй меня так!
Он осекается и смотрит на меня с тоской — непохож на себя, как будто подменили.
— Ты можешь не верить, — тихо говорит он. — Но это правда.
Смешно! Я помню, что было вчера. Как он ворвался в мою комнату, ругаясь и угрожая высечь. Мое отвращение было столь велико, что я самовольно превратилась в кошку, лишь бы сбежать от него.
— Только если в ваших мечтах. Я не подошла бы к вам, хозяин, — я делаю ударение на последнее слово, — даже останься вы единственным мужчиной в этом мире. И уж конечно, не стала бы спасать вас от мести брата моего покойного мужа.
Элвин отводит взгляд. Удивительное дело, но он не торопится ударить меня словом в ответ, забросать ворохом насмешек и издевок, как всегда делал раньше.
И еще удивительнее: я вдруг понимаю, что мои слова задели его.
Ему действительно важно, что я скажу или подумаю?! Для того он и придумал эту дикую ложь — в надежде смягчить мою ненависть?!
Пьянящее ощущение власти над тем, кто вправе распоряжаться моей жизнью, накрывает и захватывает полностью. Я жмурюсь, мотаю головой. Снова раскрываю глаза и смотрю на мужчину рядом.
Если это правда. Если мне не кажется…
Месть сладка на вкус.
Внезапная мысль уводит от упоительных мечтаний о возмездии. Я озираюсь и дергаю одеяло, подтягиваю его выше, под горло.
— Что я делаю в твоей постели?
Он криво улыбается:
— Это наша постель. И наша комната, Фран.
— Не называй меня так! Подай пеньюар.
Почему я здесь? И почему на мне сорочка из тончайшего шелка, отделанная кружевом?
Она восхитительна. Почти невесомая прохладная ткань обнимает тело. Полупрозрачная, вызывающая, совершенно неприличная.
Помню, как засыпала, облачившись в простую льняную рубаху, купленную в лавке готового платья. Кто переодел меня?
В мыслях путаница, каша. Мне надо побыть одной! Все понять и осмыслить!
— Франческа…
— Подай пеньюар, — шиплю я сквозь зубы, еле удерживаясь, чтобы не завизжать.
Он пожимает плечами, отходит и возвращается с шелковой тряпочкой под стать сорочке. Текучая ткань, тончайшее кружево. Даже на вид эта вещь выглядит дорогой, по-королевски роскошной.
И не скрывающей почти ничего.
— Поскромнее нет? — сварливо спрашиваю я, не в силах оторвать взгляда от этой красоты.
Он мягко улыбается:
— У сеньориты дюжина пеньюаров. Один нескромнее другого.
Издевается!
Подавив глупое желание потереться о гладкую ткань щекой, я запахиваю пеньюар. Встаю с кровати, проигнорировав поданную руку.
Его комната как-то очень изменилась по сравнению со вчерашним днем, но я не могу, не в силах сейчас об этом думать. К себе, спрятаться, скрыться, запереться в том небольшом закуточке, который я уже привыкла в мыслях называть своим!
Почти бегом пересекаю часовую комнату, стараясь не думать об изменениях в обстановке и о том, что еще вчера механизм покрывала паутина, а сегодня он блестит, как начищенная медяшка.
Влетаю в свои покои.
И еле удерживаюсь, чтобы не закричать.
Шкафы с книгами — темные кожаные переплеты за стеклом. Бюро с изящными резными ножками в виде увитых виноградом колонн. Вместо кровати — софа, обитая жемчужно-серым бархатом.
Кажется, единственное, что осталось неизменным, — витраж на окне и стойки в виде сидящих кошек у камина.
— Я же говорил, Фран.
Я оборачиваюсь:
— Что… что ты сделал с моей комнатой?! Где мои вещи?!
— Это твой кабинет, — его голос звучит грустно. — Мы решили — глупо держать две спальни, если спим все время в одной.
Глава 2. Метель
Элисон
— Мой брат заслуживал того, чтобы я с ним попрощалась, — упрямо повторила я.
— Заслуживал, — тихо согласился фэйри. Он держал коня почти вровень с моей лошадью, поэтому не было нужды повышать голос.
— Он вам поверил. Пошел вытаскивать меня от Блудсворда.
Рэндольф кивнул, признавая очевидное.
— А я вместо этого… трусливо, записочками. Как он матери в глаза смотреть будет?
И снова кивок. Насколько все было легче, когда нас было трое. А тогда мне казалось, что они все время ругаются.
— Почему ты такой молчун? Представить не могу, как ты убеждал Саймона.
— С ним разговаривал Терранс.
— И он сразу вам поверил?
— Почти сразу.
Конечно. Терри умеет так говорить, что ему нельзя не верить.
Умел.
— Надеюсь, с Саймоном все хорошо, — мне действительно было стыдно за поспешное бегство из Рондомиона. За записку, приложенную к завещанию. За то, что так и не сказала брату «спасибо» и «прости». Наверное, после Терри Саймон — самый близкий для меня человек. — Жаль, что я не увижу лицо дяди, когда Бакерсон будет давать показания. Знаешь, ради этого стоило бы спрятаться в Гринберри Манор и подождать пару недель.
Последнее было сказано нарочно, чтобы позлить моего спутника. Я хотела, чтобы фэйри ответил хоть что-то. Поделился сомнениями или страхами. Выслушал мои. Обнадежил. Сказал, что мы будем делать дальше.
Бесполезно. С таким же результатом можно пытаться разговорить ближайший дубок.
С полчаса мы ехали молча.
— Рэндольф, скажи что-нибудь!
— Что тебе хочется от меня услышать?
— Что-нибудь! Скажи, что все будет хорошо. Что у тебя все под контролем. Что ты знаешь, что делаешь!
Он вздохнул:
— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить тебя, Элисон. Все, чем я владею, принадлежит тебе.
Мне захотелось взвыть. Такие прекрасные слова, любая была бы счастлива их услышать. И ведь правда, чистая правда. Не знаю, способен ли Рэндольф вообще лгать, но сейчас он пугающе искренен.
И не то. Совсем не то.
Как же ты мне нужен, Терри!
Коней мы купили на постоялом дворе. Не за всякие глупости вроде «услуг». За нормальное, человеческое золото. Рэндольфу, с его кошачьими глазами и острыми ушами, не стоило лишний раз мелькать среди людей, но появляться на Изнанке было стократ опаснее. Поэтому он надвинул поглубже шляпу и держался в тени, пока я торговалась за выбранных им лошадей. Хозяин заломил несусветную цену и ни в какую не хотел сбивать. По гадким усмешкам и намекам я догадалась, что он счел нас парой любовников, сбежавших, чтобы обвенчаться. Почему не мужем и женой? Неужели у меня недостаточно благопристойный вид?
Уходили мы тоже по человеческому тракту. У меня оставалось еще немного денег, должно было хватить на пару дней. Что делать дальше, я не знала. Оставалось надеяться, что у фэйри есть план.
Сейчас моя лошадь, пегая кобылка с умными глазами и человеческим именем Нелли, неспешно трусила за злым одноухим жеребцом Рэндольфа. Каждый шаг уносил нас дальше от столицы Дал Риады, Сэнтшема и Гринберри Манора. От Саймона, матушки, проблем с наследством и хищных лап Блудсворда.
— Я хочу мести! — я сама удивилась, что сказала это. Даже поводья натянула от неожиданности. Нелли послушно остановилась, удивленно всхрапнула — мол, чего ты, хозяйка?
— Мести? — Рэндольф тоже осадил коня.
— Блудсворд должен заплатить за смерть Терри! И за все, что он со мной сделал. Почему я должна бежать из родного дома? Я хочу мести!
— Сейчас это невозможно.
— Спасибо, а то я не знала, — фыркнула я. — Но потом, когда мы приедем в Церу. Что дальше? Так и прятаться всю жизнь по углам от горбатой мрази?
Он тронул поводья.
— Это зависит от тебя.
— Почему от меня-то?!
Фэйри не ответил.
* * *Заметать начало еще в обед. Мы глянули на бегущую вдоль тракта поземку и, не сговариваясь, решили все же ехать. Близость столицы подстегивала. Чем больше миль будет между нами и возможной погоней к началу непогоды, тем лучше. Выиграть даже полдня в таких условиях — выиграть гонку.
Мы ошиблись. Через пару часов разыгралась настоящая метель. Ветер сбивал с ног, снег залеплял глаза, укладывал под ноги белые липкие барханы. На Изнанке снега было меньше, но ветер свистел пронзительнее и злее, забирался под одежду, а колючие снежинки впивались в кожу.
Моя лошадь совершенно выбилась из сил. Я и сама так вымоталась, что могла только направлять Нелли за черневшим впереди силуэтом. От снега слезились глаза, мокрые дорожки стекали по щекам и замерзали на ветру. Я давно не чувствовала пальцев, словно их отрубили, оставив безобразные культяпки, как у Кьяры. Усталость была такая, что невозможно ни думать, ни донимать Рэндольфа вопросами, куда и зачем мы идем. Не будь впереди фэйри, я бы просто слезла и тихо замерзла насмерть.
Когда воин свернул с тракта в лес, я даже не возмутилась. Последние жалкие остатки сил уходили на то, чтобы не выпасть из седла. Нелли жалобно заржала, сетуя на злую хозяйку. Впереди отозвался ржанием жеребец Рэндольфа. Я покачнулась и поняла, что теряю равновесие.