— Волшебное жульничество, — бурчал Евлампий.
Я устало тёр подбородок, глупо пялясь на кристаллик. В пустой голове беспокойно бился единственный вопрос, если нас так мучили за льготный билет, то чтобы с нами сотворили за обычный?
С этими мыслями я ступил в сияние. По ту сторону портала нас ждала моя суровая родина. Мы перенеслись к подножию скалы, торчащей из бескрайней тайги. Резервация Большая стая занимала никому ненужный лес, окруженный никому ненужной горной грядой. В этой чаще, раскинувшийся на десятки миль, я и провёл детство. До моей деревни пришлось бы тащиться два дня, но, чтобы увидеть рог поглотителя, достаточно подняться на скалу.
Я втянул холодный воздух. Дышал и дышал, не в силах надышаться ароматом быльника и хвои.
— Не думал, что побываю в логове оборотней, — пробормотал Евлампий.
— Нас путешественники не балуют, — согласился я.
Справа возвышался верстовой столб и тянулась тропа знакомая любому оборотню. Единственный путь на Скалу Советов.
На вершине, в древней пещере за троном властелина хранился единственный трофей моего народа — рог поглотителя. Глядя на него, оборотни ещё вспоминали, что не домашние собачки императора в магических ошейниках, а бесстрашные воины, спасшие империю. Только маги об этом давно забыли.
— Нужно подняться на самый верх, — сообщил я спутникам.
— Ключ там? — заинтересовалась Оксана.
— Это Скала Советов. Там всё.
Переспрашивать она не стала. Видимо, мои слова её убедили.
— Что — всё? — уточнил голем, его двумя словами не убедишь, нужно разложить всё по полочкам.
— Давайте расскажу по дороге? — предложил я. — Путь неблизкий, а скоро ночь. Я бы не хотел вести вас в темноте.
— Я прекрасно вижу ночью, — возразил Евлампий.
— Тебе терять нечего, а мы можем шеи переломать…
— Но я…
— Ты не живой! — отрезал я.
— Как это? — опешил он. — А какой я по-твоему? Бездушная глыба? Никчёмный служака? Недостойный приспешник?
Я отвечать не стал. Препираться с големом себе дороже, мало что не переспоришь, так потом и не отвяжешься.
Тропа поднималась плавно, без резких перепадов, мы даже не сбили дыхание, поэтому, не обращая внимание на бурчание Евлампия, я приступил к рассказу:
— Попытаюсь передать слово в слово, так же, как когда-то рассказывал мне отец. Только представьте времена такие древние, что о них уже никто не помнит…
Беспечно счастливые. Такими бывают только истинно влюбленные. Они спускались с пригорка к городским окраинам, и сияние их глаз разгоняло темноту. Пальцы переплелись, а ноги шагали в такт музыке, которую не мог услышать никто другой.
Может он не был писаным красавцем. Высокий, но долговязый со слишком длинными руками. Широкоплечий, но чересчур тонконогий. С растрёпанными волосами и не в меру большим носом. Не эталон от которого пищат известные модницы. Но она думала по-другому. А смотрела так, что сразу становилось ясно — эта любовь навсегда.
Они не чувствовали неладного, растворённые друг в друге. Ничего не слышали и не видели. Да и не каждый бы почуял, как за мельницей под хранилищем зерна сгущается колдовская сила. Как от зелья расползается ядовитый пар. Как чёрная ненависть превращает обычные чары в убийственное проклятье. Как согнувшись над котлом, исходит злобой молодая девушка.
Кто уж теперь поймёт, как так получилось, но с влюбленной идущей под руку с юношей они сошли бы за сестёр. Длинные пепельные волосы струились по спине. А глаза весеннего небесного цвета, подчёркивали тёмные брови и ресницы. Если бы их одинаково одели, то, пожалуй, даже матери не смогли бы разобрать кто есть кто. От того знахарке было ещё в тысячу раз обиднее, что выбрали не её.
В тёмном холодном погребе среди ломящихся от банок и бутылей полок, она согнулась над котлом, отщипывая засохшие цветки от пучка травы. Следом за ними в болотную воду посыпались листья и стебли. Зелёную жижу сильнее заволокло паром и от резкого кислого запаха у знахарки выступили слёзы. А может она плакала из-за другого, и именно от горечи и ненависти терзающих её сердце, заклятье получилось таким могущественным. Кто теперь знает. Говорят, что тогда ещё не умели колдовать по-настоящему. Но говорят также и многое другое.
Она смела с лавки тёмную шерсть и сбросила в котел. Его медные борта изогнулись, зазвенев железными кольцами-ручками. Задрожало пламя свечи и, на мгновение, погреб потонул во мраке. А когда в зелёную жижу полетели жёлтые волчьи клыки, с зашипевшей на них слюной знахарки, тьма и вовсе побагровела. Сияние расходилось из котла. От кровавого света лопались банки на полках, из бутылей вылетали пробки, а земля под ногами дрожала и ревела страшным утробным рыком.
— Будь проклят! — завизжала она, вскочив и пятясь в угол. — Весь твой род если не прервется сегодня, пусть мучает вечный голод и оглушающая злоба, на веки вечные.
Свечение заполнило погреб, став нестерпимо ярким. Горячим и жалящим. Вспыхнули пучки травы под низким земляным потолком, огонь побежал по деревянным полкам и с жадным воем бросился на лавку. Затрещал и с шипением перекинулся на знахарку. Она вопила и металась, пока не налетела на котёл. Падая, сорвала со стены изогнутые бычьи рога, но даже барахтаясь в вонючей зелёной жиже, продолжала кричать:
— Будь проклят! Ни одни чары, ни один колдун не освободят тебя от этой участи…
Может её предсмертная ярость или безумная жертва сделали заклятье таким всемогущим. Кто теперь знает. Говорят, что тогда еще не умели по-настоящему колдовать. Но говорят также и многое другое.
В то время как знахарка мучительно гибла, исторгая из себя ядовитые слова, похожая на неё словно сестра девушка под руку с юношей подошли к дому кузнеца. Вечером на окраине города царила поразительная тишина. Молчали вечно лающие сторожевые собаки. Притихла и прочая домашняя живность. Даже птицы, обсыпавшие уже покрасневший куст рябины, настороженно застыли. Не шелестели листья на деревьях. Не стрекотали звонкие кузнечики и цикады. Захлопнули зелёные рты лягушки.
— Жутко как-то, — прошептала девушка.
Издали разносился едва различимый гул. Они всматривались в темноту пока мельница не озарилась малахитовым огнём. Над ней вспух замшелый зелёный ореол со жгучими рыжими краями. Кольцо пульсировало, то сужаясь, то расширяясь, и
вздрагивало, раскидывая болезненно-желтые споры. А потом надулось и тяжко ухнуло, разлетевшись кривыми щупальцами болотного тумана.Юноша прикрыл любимую спиной, но зелёное облако опало так и не добравшись до них.
— Чёрная магия? — спросила девушка.
Он хотел ответить, но не смог, из горла вырвался странный хрип, больше похожий на рычание. Сердце дико билось в груди. Хотелось вдохнуть поглубже, но не получалось.
— Что с тобой, милый?
Юноша упал на колени, выставив перед собой руку. Кожа на спине натянулась. Ноги дрожали, не давая устоять даже на четвереньках. Не в силах сопротивляться, он завалился на бок. Кости трещали так, что звенело в ушах. Мышцы наливались дикой силой. Тело росло и расширялось на глазах обомлевшей девушки. Сквозь сжатые зубы прорывался яростный вой.
Она испуганно отшатнулась.
Рубаху на боках юноши прорвала жесткая серая шерсть. Ноги выгнулись, покрывшись коротким мехом, а ногти на руках вытянулись и почернели. Он менялся очень быстро, спустя несколько мгновений превратившись в огромного волка. Последними, поблёкнув, растворились в зверином обличье тёмные человеческие глаза.
Хищник вжал голову в плечи и раскатисто зарычал.
— Нет! — вскрикнула девушка. — Это же я, любимый!
Но волк лишь оскалил клыки и, прыгнув, накрыл её смертоносным телом…
— Так мы навсегда покинули обжитые магами земли, чтобы никому не причинить вреда, и поселились здесь.
Я обвёл рукой тайгу и горы. Тропа сворачивала в подлесок, опоясывающий скалу, и подъёма не чувствовалось.
— Оборотневая летопись, — съязвил голем.
— Вы его потомки? — спросила Оксана.
— Да. Только мы разучились превращаться в волков.
Евлампий прыснул, раскачиваясь на цепи. То ли обиделся, то ли окончательно рехнулся.
Мы выбрались из подлеска к разветвлению тропы. По традиции между дорог стоял камень, но вместо обычного указателя на нём светилась надпись:
Срочно! Требуется Властелин. Можно блёклый. Без особых примет. Оплата высокая. Обращаться к Императору.
— Что это? — не поняла Оксана.
— Магическая шутка, — скривившись, пояснил я. — Заковав нас в ошейники, Император Юлий запретил избирать властелина. Тогда один развесёлый чароплет отправленный с проверкой, оставил эту позорную надпись. Когда он убрался обратно в Черногорск, мы выкорчевали камень и закопали в лесу, но на утро, проклятый булыжник вернулся на место. Тогда закрасили надпись. На следующий день краска облетела. Мы попытались сточить буквы, но ломались даже самые прочные инструменты.
Я вздохнул.
— Магия может быть очень жестокой.
Мы повернули налево и двинулись по тропе, как будто в обратную сторону.
— Теперь кругами станем ходить? — поддел голем.
— Нет, — отмахнулся я. — Это кротчайший путь.
— Я хочу с тобой посоветоваться, как нам лучше спасти ключ? — подмазалась Оксана.
— Обратимся к старейшинам они помогут. Хотя у зала славы итак выставлена охрана, так что пробраться к рогу незамеченным трудновато…
— Для мага только пальцами щёлкнуть, — перебил голем.
К сожалению, возразить нечего. Настоящему чародею обойти охрану из оборотней — что сморкнуться.
— Могу усилить защиту ключа артефактами, — предложила Оксана.
— Хорошая мысль, — согласился я. — Старейшинам должно понравиться, а пока давайте поторопимся.
Мы прибавили шагу.
Солнце начало проваливаться за лес. Тропа все круче взбиралась в гору, пытаясь дотянуться до последних теплых лучей и подъём перестал быть прогулкой. Я вспомнил чему учил отец, и задышал: два вдоха, один выдох. Оксана держалась молодцом, бодро шагая вперед. Голем вообще ехал на моей шее. Ему проще всех.
Шли бойко. Не даром я ходил этой тропой тысячу раз и знал каждый камень и ямку. Вот только сумерки нашу поспешность не оценили и, несмотря ни на что, наступили раньше, чем мы достигли вершины.
Поначалу мы по инерции резво лезли в гору, стремясь к зажженным на вершине Скалы Советов кострам. Но кромешная тьма так укутала тропу, что пришлось перейти на улиточную поступь.
Оксана взяла меня за руку, и её робкое прикосновение окончательно вскружило мне голову. То-то! Тут магической брусчатки нет. Теперь я ведущий! Показываю дорогу, и говорю, что делать. Я самоуверенно сжал её ладонь. Она в ответ надавила пальцами.
— Мы справимся? — прошептала защитница.
— Конечно, — заверил я.
По спине пробежали мурашки. Ещё никогда не шёл с девушкой, держась за руки. Недавно я и мечтать о таком не мог. Нужно срочно что-то сказать. О её красоте. Нежности бархатных рук. Как сверкают её глаза в свете луны!
Собравшись с духом, я повернулся к Оксане, и чуть не сшиб подбородком голема.
— Чего вытаращился, оборотень неотесанный! — вскрикнул Евлампий, отскакивая на длину цепи. — Сожрать с голоду решил? Зубы переломаешь!
— Завали пещеру, — прошипел я сквозь зубы.
— У блёклого разрешение забыл спросить, — пробурчал голем.
Я взглянул на защитницу. Она не смотрела в мою сторону, настороженно вглядываясь в темноту.
Луна зашла за тучу, и я понял, что момент безнадежно упущен, и все из-за голема. Когда же я, наконец, от него избавлюсь? Какое же оно оказывается ценное — право на одиночество.
Мы прошли ещё две сотни шагов, и нас непочтительно окликнули:
— Какого поглотителя надо?
— Нужны старейшины! — крикнул я в ответ. — Меня зовут Люсьен Носовский!
— Путаются разные на ночь глядя. Видал луна какая? Не положено! Мало ли чё.
Я растерялся. Чего-чего, а такого ответа не ждал.
— Чё! Чё?
— Поверил? — заржали в ответ. — Совсем не изменился, проходи, отец ждет.
— Благодарю, — расшаркался я, ещё не понимая, что меня разыграли.
— Неужели думал, что вы незаметно проберётесь на Скалу Советов? Да ещё с такой красоткой?
— С красоткой, нет, — запутавшись от волнения брякнул я.
И стесняясь взглянуть на Оксану, уставился на тёмную фигуру. Уже видел этого оборотня раньше. Только забыл где. Попробуй упомни, если мы все похожи друг на друга. Хоть стражи Скалы Советов и ходят с волосами до лопаток, забранными в несколько хвостов и в бесстыдных набедренных повязках, их всё равно не различишь.
Мы пошли дальше, а он продолжал посмеиваться, вертя в руках деревянную рогатину.
— Какой красавчик, — прошептала Оксана, провожая оборотня