Готов согласиться. Не чета мне. Ростом стражник ненамного уступал, а фигурой бил по всем статьям. Рядом с ним, я выглядел неразвитым студиозусом.
— Поторопимся, — напомнил я, подхватив Оксану под руку.
Мы ступили на церемониальную тропу. Утоптанную дорожку, подсвеченную торчащими из земли факелами и плотно окруженную колючими кустами волчьего когтя.
— Выглядит угрожающе! — напомнил о себе Евлампий.
— Что? — не понял я.
— Всё, — передразнил голем.
Оксана завороженно смотрела на факелы из звериных черепов. Внутри каждого горел магический огонь. Раз в минуту цвет пламени менялся, и церемониальная тропа, из теплой праздничной рыжины, прямо на глазах, превращалась в загробную синеву. Отсветы огня выхватывали из темноты чучела хищных зверей, притаившихся под ветками волчьего когтя. Они так правдоподобно скалили жуткие пасти, что Оксана вздрагивала и хваталась за мою руку, одновременно пытаясь вытянуть что-то из своего магического арсенала.
— Не волнуйся, здесь нам ничего не угрожает, — убеждал я.
Голем шипел, но не превращался. Может дурачится? Уж не знаю, что ещё от него ожидать.
Подсвеченная факелами тропа оборвалась у гротескной каменной арки, изображающей распахнутую пасть. Мы поднялись по лестнице и ступили на площадку, венчающую вершину скалы. Отец и другие старейшины дожидались у церемониального костра, зажженного Императором Эрастом Победителем сразу после изгнания поглотителей.
У края площадки возвышались каменные идолы. Первый — огромный волк, выточенный из белого известняка. Второй — такой же зверь, но уже стоящий на задних лапах. С каждым идолом, волк больше походил на человека, теряя звериные черты. Но в нём всё же оставалось что-то дикое, необузданное, даже страшное. И хотя последняя статуя походила на меня, чем я в тайне гордился, от каменного лица с пустыми глазами по спине неизменно топтались мурашки.
Старейшины разглядывали защитницу, а я смотрел только на отца. Он изменился, такой же плотный и кряжистый с чуть округлившимся животом, но в рыжие усы прокралась седина. Не представляю, как он выглядит без усов. И хоть мы постоянно переписывались, и я знал обо всем, что происходит на Скале Советов, в боку кольнуло. Мы не виделись три года. Тысячу девяносто пять дней. Архимаг ведает сколько часов. Он же… Я же… Мы… В глазах защипало. Яростно затерев нос ладонью, я склонил голову к груди. Впервые почувствовал, что однажды он уйдёт к мифическим предкам, и достучаться до него можно будет только детским ритуалом. Я чуть не скрестил руки, начав размахивать подбородком, но вовремя осёкся, только зажмурился посильнее.
— Ты чего? — усмехнулся отец и шепотом добавил. — Предки всегда придут на выручку?
Мы крепко обнялись, а я кусал губу, не в силах ответить. Да и что тут скажешь.
— Не ожидал тебя увидеть! Хоть и рад, — произнёс он, пока я кланялся старейшинам. — Думал, ты с Оливье, а не с этой!
— Я с ним плавал, но… В двух словах не объяснишь. Давай сначала про ключ! — я обернулся к Оксане. — Это защитница.
Для убедительности она закатала рукав платья, оголив отметину из перекрещенных мечей.
— Я могу говорить открыто перед хранителями ключа от Отдельного мира? — спросила защитница.
Старейшины кивнули, а я не стал вмешиваться, пусть сама объясняется. В конце концов — это её сверхсекретная миссия. Евлампий согласно кивнул. Хотя, честно говоря, от несносного голема я такого такта не ожидал.
— Говори! — подтвердил отец, выражая общее мнение.
Его торс украшал медальон Властелина. Совет поклялся хранить знак высшей воли до тех пор, пока он не вернётся. И отец, как глава совета, его носил.
— Я прибыла к глубокоуважаемым старейшинам, сообщить, что осталось всего три ключа. Оберег путей похищен! Радужный скипетр исчез! Вы можете представить, чем это грозит тридцати мирам? Но я потревожила ваш покой потому что предатели, готовящие вторжение поглотителей магии, покушаются на рог поглотителя!
Старейшины молчали, но по их лицам, я понял, что всё сказанное Оксаной для них не новость.
— Мы признательны благородной защитнице, хоть и не ждали её так рано, — объявил отец, — нам известно, что враг поднял голову. Ключ тщательно охраняется.
Оксана серьёзно кивнула, будто ожидала такого ответа.
— Я не сомневалась в мудрости совета, но вашим врагом будут не поглотители. Маг-предатель хуже любого чудовища. Боюсь, против его заклятий вы окажетесь бессильны!
Старейшины возмущенно загомонили. Маги нас всегда унижали, то ошейники нацепят, то путевой камень размалюют, то ещё какую мерзость замыслят.
— Не шумите! — обращаясь к ним, повысил голос отец. — Она на нашей стороне. Дайте защитнице договорить!
Обернувшись в нашу сторону, он спросил:
— Что предлагаешь?
Оксана, ища поддержки, сжала мою руку, но говорить продолжила уверенно.
— При мне много артефактов, если позволите, я усилю охрану ключа оберегами и магическими ловушками.
Опережая недовольные возгласы, отец поднял руку.
— Мы примем решение завтра утром! — сказал он. — Отдыхайте. Вас проводят.
Перед тем, как пойти за старейшинами, отец на мгновение улыбнулся мне. Я ответил тем же, стараясь передать, как соскучился. Только как такое покажешь?
— Идёмте, — подогнал стражник. — Я провожу.
В отвесном уступе, наполовину скрытом кустами и обвитом плющом, скрывались сотни ниш, заслоненных шкурами. Здесь останавливались паломники, собирающиеся с разных концов тайги, чтобы почтить память предков.
Оксана обняла меня, прижавшись всем телом.
— Не волнуйся, — краснея, пробормотал я. — Они верное решение примут.
— Я верю, — ответила защитница и пошла в указанную стражем пещеру.
— Спокойной ночи, — бросил я, глядя на скрывшийся в зарослях силуэт.
— Что, так и будешь стоять? Спать пора, — подал голос Евлампий.
А ведь пока эта каменюка молчала, я чуть про него не забыл.
— Ты прямо ща захрапишь, — проворчал я. — Вот бы поесть сначала!
— Ты кроме еды о чём-нибудь думать можешь? — поддел голем.
Я уже хотел обидеться и сказать «могу», но вместо этого мудро произнес:
— Я оборотень!
— Уже слышал, — нагло ответил Евлампий. — Только я тебе не по зубам. Я несъедобный и не живой.
Уснуть я никак не мог. Слишком много услышал за этот длинный день.
— Чего вертишься? — проворчал голем.
— Вот
не пойму, зачем все эти штуки нужны. Оберег путей, ключ от Отдельного мира.— Чтобы остановить машину Дагара.
— Чего? — удивился я.
— Маги не очень любят об этом рассказывать, — пробормотал Евлампий. — Но ладно. Считай, что это сказка на ночь.
— Хорошо, как скажешь. Ты прости если брякнул лишнего, — пробормотал я. — Не хотел тебя обидеть.
— Представь, — заглотив наживку начал голем. — В самый разгар войны гениальный мастер Дагар…
— Тот самый! — воскликнул я.
— Да! — рявкнул Евлампий. — Тот самый великий изобретатель! Говорят, он читал военные новости в своём доме в Подгорном царстве. А звучали они панически и жутко. Расскажу в красках. Только представь…
Орды поглотителей взяли штурмом резиденцию королевской семьи Благограда. Сопротивление магов подавлено. Среди защитников огромные потери.
— Почём бороды носят! — захрипел гном.
Гильдия иллюзий выступила с официальным заявлением: «Поглотители устроены не так, как мы, поэтому не могут быть убиты обычными заклятиями. Гильдии Огневиков и Водолюбов предложили…
Дагар зло бросил жёлтое перо, и повисшие в воздухе сияющие буквы растворились.
— Я так и знал, что эти надменные всезнайки нас когда-нибудь погубят, — в отчаянии протарахтел гном.
Жена поднялась из-за стола и погладила его непослушную рыжую шевелюру, прореженную седыми волосами.
— Не изводи себя, — посоветовала гномесса.
Поцеловала мужа в красный от горна лоб и, собрав со стола тарелки, ушла на кухню.
Дагар выругался сквозь зубы и, покосившись на суетящуюся у мойки гномессу, достал трубку. Расшнуровал кисет. Помял пальцами ароматные листья и положил их в табачную камеру. Приладился к мундштуку и, чиркнув огнивом собственного изобретения, закурил.
После второй затяжки его грубое, испещренное шрамами и морщинами лицо разгладилось. Глаза закрылись, а на узких губах заиграла блаженная улыбка.
Трубку гном тоже справил сам. Другой такой нельзя было сыскать ни в одном из тридцати миров. К чаше крепился шестеренчатый механизм, закрывающий камеру и не позволяющий табачным листьям потухнуть. Толстый и неказистый чубук собирал вредные смолы. Сбрасывал в казенную ячейку и окончательно уничтожал заклятьем распада. Мундштук тоже хранил секреты, но их Дагар держал в строжайшей тайне.
— Опять дымишь! — проворчала с кухни жена. — И так все лёгкие горном выжег, совсем прогореть хочешь?
Гном вжал голову в плечи и, накрыв трубку бугристой ладонью, двинулся к дверям. На ходу бросив:
— Я в мастерскую!
Жена ещё причитала, когда Дагар выскочил во двор. Перехватив одной рукой трубку, другой он аккуратно притворил дверь. Распрямил плечи и вдохнул влажный промёрзший воздух.
Кузница стояла в ста шагах, в устье сбегающего со скал ручья на краю выдвинутого в тихую воду песчаного мыса. Из трубы клубами вываливался чёрный дым. Ученики кузнеца вставали рано и уже растопили печь. Мастер не давал им спуска.
Воткнув трубку в рот, Дагар пошёл к мастерской. Даже любимый табак не мог надолго отогнать тревожных мыслей. Он жил, по его собственному мнению, в самом красивом из тридцати миров. В лучшем месте. В прекраснейшем из фьордов. Но чем сильнее что-то любишь, тем страшнее это потерять.
Дагар передёрнул плечами. Закинув голову, он завертел короткой шеей то вправо, то влево. С мшистых, поросших вереском скал свисали клоки густого тумана. Ветер с моря ещё не поднялся, не проник в залив, но его приближение чувствовалось. Как ощущались и более серьезные беды. Старый гном боялся, что маги не справятся с новой угрозой. Они слишком надменны, чтобы признать ошибки и могут проиграть войну. А если не справится чародейство, останутся только старые добрые топоры. Вот только кровушки тогда прольется, что и думать не хочется.
Дагар скривился. Выбил из трубки истлевший табак и вошел в кузню.
— Что телитесь, болванки тугодумные! — зарычал он.
Молодые гномы выстроились перед мастером с заложенными за спины руками. Мастер нарочно запрещал им отращивать бороды, объясняя сумасбродство защитой от огня. Якобы, неопытные ученики могли их спалить, а вместе с ними и кузницу.
— Привели зверя? — недовольно уточнил мастер.
Ученики замотали головами.
— Кувалдой ему по причинному месту, — расстроился Дагар. — Обещал же ведь, рудодел недоделанный.
— Ветра попутного нет. Вот и задерживается, — предположил младший ученик.
Остальные только головами покачали. Старшие давно привыкли, что мастер ненавидит, когда зря открывают рот. А тем более перебивают его.
— Ты чего поддувало-то раззявил! — взвился Дагар. — Давно уголёк в штанах не чистил? Хочешь кочегаром помастрячить? Ручонки уже к молоту тянутся, а плавки-то жидкие!
Младший ученик обречённо опустил голову. Не избежать бы ему неминуемой расправы, если бы не отворилась дверь.
В кузницу ввалился огромный гном с иссиня-черной, завитой косами бородой. Его лицо обезображивало с десяток шрамов. Один из них пересекал обе щеки так, что левая ноздря начиналась на палец выше правой. Из-за этого нос напоминал перекошенный свиной пятак. Его и звали Кровавым Хряком. Даже Дагар, давно знавший вошедшего, уже не помнил его настоящего имени.
— Припёрся! — закричал мастер. — Я уж думал, ты остатки совести на пиво поменял! Хотел тебе кляп с чугуна сковать, чтобы пасть свою пакостную не разевал.
Ученики с облегчением ретировались. Старый гном нашел новую жертву. Теперь ему будет не до них, хотя бы некоторое время.
— Я слово держу! — обиделся Хряк. — Сказал под жовтень к концу седмицы буду, и пришёл!
— А посылка моя где? — заворчал Дагар.
— Тут не просто всё, — Кровавый Хряк окинул жадным взглядом кузню, тоскливо уточнив. — Выпить нечего?
— Ты мне заготовки не плющь! — заревел старый гном. — Посылка моя где?
Ученики, в предчувствии недоброго, один за другим повалили во двор. Кто за углем. Кто за водой. Все вместе, чтобы принести побольше. Топлива ведь много не бывает?
Хряк отступил подальше от мастера.
— Здоровый больно поглотитель. Одни рожища в половину твоей кузни. Целого не получилось достать…
— Как так? — недобро прищурившись, поинтересовался Дагар.
Его хриплый голос раздался едва слышно, но Кровавого Хряка передёрнуло. Не то чтобы он боялся старика. Скорее опасался. Ведь мастер был столь же кроток, как его молоты. Так же спокоен, как воющий огонь в горне. А про его тяжёлые руки уж лет пятьдесят ходили