Голем яростно жестикулировал на плече. Разевал, закрывал свою расщелину, но звук не выходил. Тряся головой, я похлопал по ушам. В одном зазвучали вопли:
— …магическая кувалда, никогда такого… У меня зашкалило! Чуть на камни не рассыпался!
— Что бахнуло?
— Архивариус его чистой силой. Потоком, шквалом магической энергии…
Я повернулся. Мровкуб тоже встал. Пузырь взвился над его головой, кривляясь танцующими тенями, воинственно машущими мечами над поверженным врагом.
— Совсем сбрендил, — вздохнул я.
— Это не магия, — крикнул голем. — Он радуется!
Оливье сидел на земле и крутил ус, погруженный в себя.
— Зачем было шар создавать? — задал я, мучивший вопрос.
— О! — воскликнул голем. — Мудрые чары! Заклятие помимо прочего снижает силу колдовства, чтобы студиозусы на тренировках не покалечились.
— Где фей? — захлопал глазами я. — Почему он не лопнет пузырь?
— Уничтожить нельзя! — торжествовал Евлампий. — Заклинание отменит только сотворивший, или оно само развеется, после поединка.
Я оглянулся на перевернутое дерево. Корни тлели, обожженные взрывом чистой магической энергии. Лепестки вьюна пеплом кружились в воздухе. Шапки одуванчиков съежились. Трава пожелтела. Чёрный фей, сложив крылья, ворочался у корней и только поднявшись на колени, кривясь разогнулся.
— Ошейник больше не давит, — с удовольствием массируя шею, порадовался я.
— Выброс чистой энергии разорвал чары… Смотри! — возбужденно закричал голем.
Душегуб передёрнул крыльями и, замахав, взмыл над землёй, поднимая вихри пепла.
— Не туда! — взвизгнул Евлампий. — Его мысли в пузыре!
Я повернулся к шару. Внутри взошёл одуванчик. Выросла завязь. Распустился оранжевый цветок. Закрылся бутон. Засохли лепестки. Продёрнулся белый пух. Созрели, потемнели и уплотнились семечки. Вот бы в жизни так помидоры росли, никто бы бед не знал. А то только одуванчики так самоотверженно прут. Цветок распахнулся, качнув белой головой, и запел голосом Душегуба:
— Замерзает одинокий одуванчик на ветру.
Потерял и кров, и пищу, проиграл свою игру.
На прощание, еле слышно, скажет тихое: умру!
Его тянет ближе, ближе к раскаленному костру!
— Он ещё и разговаривает? — удивился я.
— Он много чего может, — согласился голем.
— Пурум бурум буру. Было плохо поутру, — фыркнул Оливье и пополз прочь.
Прогремевшее над полем заклятье вконец обозлило чёрного фея. Красивое лицо исказилось до неузнаваемости, а крылья разрослись над поляной и, забились, поднимая воздушные вихри. От взмахов взлетели уцелевшие семена одуванчиков и сокрушительной волной покатились на нас.
В пузыре под белыми шапками, кривилось и отчаянно рыдало лицо архивариуса.
— Что за нытьё? — опешил я.
— Фей развеял его магию и ударит… — попытался голем.
Договорить он не успел. Крылья Душегуба завертелись черными смерчами, цунами из белых пушинок выросло до небес и оглушительно шелестя рухнуло на нас.
Я прыгнул на землю, закрыв голову руками. По затылку прокатился шуршащий вал и унёсся прочь. Похолодевшая спина не хотела разгибаться, но любопытство победило, и я высунулся из травы. Туча белых семян облепила архивариуса, накатывая на него шелестящими волнами, а пузырь всё ещё парящий над его головой, показывал бой. Белоснежные крошки с белыми крыльями штурмовали седую крепость. Цеплялись длинными, длиннее их собственных тел, когтями за стены, и из камней сочились пурпурные, сияющие ручейки. Крепость в ответ крючила похожие на рот ворота, и скалила острые шипы на решётке, а набрав воздуха в казематы, неожиданно дунула, разметав пушинки направо и налево.
— В Императорском университете исследований, — задумчиво заметил голем, — полагают что магический поединок проходит в уме волшебников, а мы видим — лишь отражение внутренней битвы.
— Маги дерутся понарошку? — запутался я.
Израненная крепость вырвала из земли каменные ноги и, поднявшись, двинула одной из стен, с остроконечной башней на конце, по алебастровому клину.
— Берегись! — крикнул Евлампий.
Пришлось сигать на землю. Я толком не разглядел угрозы, но над головой проскочил белый от пушинок ветроворот и унёсся ввысь.
Выглянув из травы, я вжал голову в плечи. Одуванчиковый вихрь возвращался, а из-под белоснежных, пушистых шапок торчали тонкие лапы с длинными когтями.
Кажется, я начал разбираться в знаках. Не такие уж они мудрёные, как настаивал голем. Крепость — это архивариус, а когтистые создания — одуванчики. Колдуны, конечно, странные и воображение у них чудно́е, непривычное для блёклого, но без особых неожиданностей.
— Безупречное чарование! — с упоением отметил голем.
Некоторым чем страннее, тем больше нравится.
По пузырялогии выходило, что архивариус отбросил заклятье Душегуба, но одуванчики вернулись и готовили контратаку. Я не знал, куда смотреть. В пузыре, над полем пронёсся архивариус. Не как крепость, а в стариковском обличье. Вместо крыльев к рукам липли семена одуванчиков. Раздуваясь, как паруса, они несли его среди облаков в бесконечную синеву. Изо рта Мровкуба вырывались клубы пара, а кожа на руках и ногах покрылась коркой голубого инея.
— Не останется и пепла в костровище поутру.
Это страшно, это жутко. Вы поверьте, я не вру.
Всё что было, есть и будет по порядку соберу,
Навсегда его стенанья я из памяти сотру.
Пели пикирующие одуванчики.
Оторвавшись от зримого боя, я огляделся. Мысли опережали жизнь. Противники пока не схватились, а наоборот разошлись по дальним концам поляны. Архивариус сложил руки на груди прожигая взглядом подлетающие пушинки. Его обволакивал голубой пульсирующий ореол, и когда белое облако налетело вновь, оно мгновенно осыпалось на землю ледяными комочками.
Всё как в пузыре.
Ко мне подполз Оливье.
— Доволен, волногрыза тебе между пальцев? — зло крякнул он. — Радуешься?
— Чему? — удивился я.
— Вытянул тварь из междумирья!
— Кого? — не понял я.
Оливье вздохнул, закатив глаза.
— Надо помочь фею, — разборчиво объяснил он.
— Он же нас погубить… — возразил я.
Приподнявшись, дядя схватил меня за плечо.
— Крысёныш, ты правда не сечёшь? Если тварь победит, а она победит, худо будет всем!
— Как же? Что сделаем? — вмешался Евлампий. — Они так молниеносно колдуют, что были бы у меня волосы, непременно встали дыбом!
— А если бы были мозги…
Фей взмахнул крыльями и яростный крик ветра заглушил слова Оливье,
поднимая одуванчики на врага. Ледяные комочки раскалывались и, раскручиваясь, взметали острые иглы когтей. Вместе с ними взлетали чёрные хлопья сажи, и перемешиваясь с белоголовыми пушинками, кружились и переплетались в сером смерче.Шар засверкал, высветив каменистую долину. С одной горки катились два пурпурных пятнистых яйца, с другой сбегал кружащийся серый вихрь. От столкновения у одного лопнула скорлупа, и из неё выплеснулась мгновенно зажарившаяся яичница. Я замотал головой, голод даже магию переборет. Смерч всосало в пустое яйцо, а из-под скорлупы второго проклюнулась уродливая голова. Пурпурный дракон зашипел, и выбравшись на волю, брызнул огнём.
Оторвавшись от пузыря, я заметил, как изо рта архивариуса изверглось багровое пламя. Взвилось, изогнувшись дугой, и выплеснулось на фея сзади.
Душегуб вскрикнул, подогнув левое крыло.
— Я предупреждал! — закричал Оливье.
— Как помочь? — забеспокоился Евлампий.
— Вырвем тварь из архивариуса, тогда фей изгонит её в междумирье.
Заложив раненое крыло за спину и пустив в архивариуса несколько агатовых молний, чёрный фей начал отступать к перевёрнутому дереву.
Пузырь показывал грозу над морем. Волны наползали друг на друга, меряясь высотой пенных шапок. Тёмное небо изрыгало святящееся росчерки, с шипением падающие в воду.
Архивариус начертил перед собой, вспыхнувший голубым, овал, в котором беззвучно утонули фейины молнии и грязной жижей пролились на землю, втягиваясь в почву.
— Времени мало, — зашептал Оливье. — Ты проведёшь ритуал!
— Я?
— Не ори, крысёныш! Сам я не могу!
Дядя наклонился и извлёк из бездонной сумки маску.
— Всегда ношу с собой! — беспокойно проговорил он, протягивая мне.
Я её хорошо знал. Шаман сделал её из цельного куска дерева и раскрасил яркими красками. Вырезанная рожа напоминала волка с оскаленной пастью, вылезшими из орбит глазами и торчащим языком.
Я поднял маску к лицу. Знакомый запах лиственницы со Скалы советов.
— Откуда она у вас? — растерялся я.
— Забыл! Обменял на твоё ученичество, — усмехнулся Оливье. — Расправь уши и запоминай, судьба тридцати миров в твоих руках.
Опять? Она уже один раз попала в мои лапы и чем всё закончилось.
Фей отступал, выплескивая агатовые искры из крыльев. Архивариус шёл напролом, не отворачивая. Загородившись водяным щитом он медленно, но неотвратимо пёр на Душегуба, прижимая того к дереву.
В пузыре лил дождь. Капли били по морю. Испарялись струйками пара и превращались в сверкающие тени.
— Под маской зажмурься и читай мантру очищения. Она фиолетовая.
— Какая…
— Я объясню, — как всегда влез голем.
— Когда крикну, вой и беги на архивариуса!
— Рехнулись? — взвизгнул я, протягивая маску.
— Заткнись, ученик, другого выхода нет!
Он отступил от меня.
— Я подберусь к Душегубчику и расскажу наш план…
От грохота задрожала земля. Чёрный фей споткнулся, и молния врезались в землю перед архивариусом. Поляну тряхнуло так, что я едва устоял на ногах. Подождав, пока осядет поднявшаяся пыль, Мровкуб перескочил через яму и печатая шаги, упрямо двинулся на Душегуба.
Оливье, пригибаясь, бросился наперерез фею.
— Закрой глаза! Представь, что твоё тело окружает фиолетовое сияние, беги и вой!
— Не хочу! Издеваетесь? Выть-то зачем?
— Не ожидал от тебя такого вопроса, — признался голем. — Думал, что уж в вое-то ты разбираешься.
— Нет, — зло ответил я, вертя в руках маску.
Чем дольше я её держал, тем сильнее хотелось надеть. Поглотитель побери Оливье, голема и архивариуса, вместе с засевшей в нём тварью! Почему совершать безумства должен именно я?
— Вой — разрушает похитительские чары, а при определённом умении…
— Ладно, — пробормотал я.
Не скажу, что убедил, но надо пробовать. У меня вспотели ладони. Маска почти кричала: «Одень меня!» И я уже не мог сопротивляться. Руки вцепились в дерево, и сами тянули её к лицу.
— Давай скорее, Оливье уже подобрался к фею!
Я прижал маску к голове и облегченно выдохнул. Почти впору, только сползает на бок, закрывая левый глаз. Дядя что пытался переделать её под себя?
Я пошёл на архивариуса, представляя фиолетовое сияние. Открыл рот, собираясь завыть, но не смог. Дыхание сперло. Вместо воя вырвался скрип, словно я кашлянул. Щеки залила краска. Что я пьяный орк? Бегать по полю и выть! Да старейшины бы со стыда под землю провалились.
— Чего ты? — волновался голем. — Давай! Мы теряем время. Ещё чуть-чуть, и будет поздно!
— Не могу, — смутился я.
— Чего? — не понял Евлампий. — Завыть? Ты же оборотень! Вой!
— Неловко, — пробормотал я.
— Стыдно? — голем задохнулся от возмущения.
Поймав молнии от прижатого к дереву фея, архивариус остановился.
— Пора! — раздался его искореженный голос.
Подняв руки, он вытянул их ладонями вниз. Пузырь над его головой засветился так ярко, что я порадовался, что не вижу одним глазом. А когда свечение померкло, проступили бордовые тени. То ли лица чародеев, то ли маски, а может, забытые чудища. Они скалились и кривились от боли. И кружились, кружились, кружились, то приближаясь, то удаляясь.
— Власть силе! — проскрежетал Мровкуб.
Слова эхом разнеслись по поляне. Земля покрылась изморозью, а нетронутые цветы вспыхнули пурпурным огнём.
— Не может быть! — завопил Евлампий.
Такой истерики в его крике я ещё не слышал.
— Хранитель вернулся! Тревога! — голосил голем. — Останови его! Быстрее! Останови!
Из земли к рукам архивариуса потянулись грязные струйки с копошащимися чёрными змейками. Один за одним водяные щиты сливались в огромный бурлящий ком, а агатовые молнии злобно шипели, пробегая по поверхности.
— Вперёд! Ты оборотень! — закричал голем. — Останови хранителя Силы!
Пузырь сверкнул, выдав пылающий Черногорск. Между старинных домов, с вычурными скатами крыш из чёрной черепицы, бежали маги в остроконечных шляпах. За ними, подвывая набегу, скакали поглотители. Нагнув рогатые бошки, они скалили клыки, и от рёва трескались стекла в окнах. Все четыре лапы лязгали по брусчатке кривыми когтями, оставляя белые полосы. А маги, подтягивая рваные мантии, лупили по поглотителям шквалом огненных шаров, молний и водяных бичей. Заклятья с шипением затягивало в раззявленные пасти, а проскочившие мимо чудовищ поджигали дома и пробивали