Неуклюжий молодой волшебник отстал от толпы и, прижимая слетающий с головы колпак, подвывая не хуже поглотителей испуганно бросился в подворотню. Добежав до конца проулка, он упёрся в тупик и, обернувшись, едва сложил заклинание. Вдоль домов метнулось чёрное облако, а волшебник, трясясь, прижался к стене. Поглотитель, клацнув зубами, враз проглотив смертельную тучу и, облизнувшись, прыгнул на молодого мага.
Я закрыл глаза.
— Вой! — отчаянно вопил Евлампий, а я не мог пошевелиться.
Грязная улица и бегущий волшебник в балахоне гильдии Водолюбов снились мне долгие годы. Я хорошо помнил лицо с прыщами. Синяк под левым глазом и непослушные светлые волосы. Что всё это значит? Почему в мыслях хранителя бегает мой чародей? Кто такой этот хранитель Силы? Почему от одного его имени меня бросает в дрожь, а челюсти сводит так, что скрипят зубы?
Стыд пропал. Исчезла поляна. Старейшины кивнули, давая молчаливое одобрение. Я не увидел, а почувствовал фиолетовое сияние. Ноги сами перешли на бег. Разомкнув веки, я взглянул в голубые небеса, на едва различимый, бледный диск луны. Впервые в жизни, не считая баловства, мне захотелось выть.
— Давай! — кричал голем.
Водяной ком с чёрными прожилками вытянулся вверх, превращаясь в длинную, изогнутую воронку. Мокрый хобот наклонился в сторону от архивариуса, шаря по траве. Одуванчики, до которых он дотрагивался, вспыхивали и распадались прахом.
— Давай же! — орал Евлампий.
Я задрал голову и завыл на бегу. Длинные, призывные рулады перешли в угрожающий рык и опять упали до воя.
Архивариус вздрогнул. Хвост водяной воронки выскочил из рук, подпрыгнул и заскакал по полю. Хобот, изогнувшись, болтался в разные стороны, лупя по одуванчикам. Разлеталась чернеющая земля, а вывернутая с корнями трава налету разваливалась на щепотки пепла.
Мровкуб вытянул к Душегубу раскрытые ладони, но передёрнул плечами от воя и обернулся.
Не переставая выть, я несся на него.
— У тебя всё получится! — кричал в ухо голем.
Самое странное, я верил.
Лицо архивариуса исказилось и побледнело. Краснота спадала, спускаясь к шее. Отчаянно обхватив виски, он выдал басовитое: «Уммм!», и бледность прорезал румянец. Я вдохнул поглубже и завыл так, что зазвенело в ушах. Мровкуб еще сдавливал лицо, дёргая плечами, но уже безрезультатно. Его кожа позеленела, растеряв всю прежнюю естественность, а я победно рыкнул и побежал ещё быстрее. Тогда архивариус поднял руки и хлопнул в ладоши. По-прежнему висящий над его головой пузырь хрустнул и громогласно лопнул, подняв тучу пепла, а хобот замер в прыжке, как подрубленный и повалился на бок.
— Власть силе! — пророкотал хранитель, и махнул от себя рукой.
Водяной смерч дёрнулся, приподнявшись над одуванчиковым полем, дотянулся до чёрного фея и разлетелся тучей брызг. Там, куда падали капли, земля прогорала копотью и дымилась.
Душегуб заслонился руками, почернев сильнее прежнего. Оливье нигде не было видно. А я, продолжая дико завывать, на бегу, врезался в архивариуса. Повалил, и победно зарычав, прижал к земле. В его глазах без зрачков, плескалась красная жижа, пытаясь вырваться из глазницы. Жуть!
Переборов себя, я наклонился и, почти касаясь его лица маской, завыл. Громко и долго, как только мог. Мровкуб задёргался, пытаясь вырваться, но я крепко держал и выл пока он не обмяк. Тело будто перестало ему подчиняться, зато напряглись челюсти и заиграли желваки. Рот исказился. Дрогнули веки и, из-под них, вылезли обычные синие глаза.
По макушке пробежал зябкий сквозняк, так что волосы встали дыбом. Качнулась серая трава, будто рядом кто-то прошёл, но обернувшись, я никого не увидел. Хотя что-то холодное коснулось плеча и тут же отпрянуло. Исчезло и мерзкое чувство.
Успокоив надрывное дыхание, я стянул маску и пригляделся к архивариусу. Безжизненный, как старый окорок.
— Ты справился! — с гордостью, но испуганно прошептал голем.
— Я же оборотень.
— Отпусти, ему не помочь, — мягко шепнул Евлампий.
Я еще раз дотронулся до архивариуса. Он не двигался и не дышал.
— Ты справился, ты победил, — успокаивал голем.
— А вон тот ничтожный мотылёк! — зло бросил подошедший Оливье. — Не смог отправить тварь обратно в междумирье. Теперь хранитель будет бродить по Фейри Хаусу!
— Нужно сообщить Последнему! — немедленно взвился Евлампий.
— Я тебе сообщу, кишка мелководная! — повысил голос дядя.
— Да что ты можешь? — с издевкой уточнил голем.
— Кто эти хранители? — невпопад спросил я, переминаясь с ноги на ногу.
С меня уже сошла бравада, и теперь клевал стыд.
— Лучше тебе не знать, отрыжка кракена! — произнёс Оливье.
— Узнают все! — закричал Евлампий. — Вы выпустили на волю хранителя Силы!
Голем поднял руки над каменной башкой. Я догадался, что он вызывает тучу, чтобы связаться с судьей Тринадцатого Тёмного Объединенного мира. Оливье тоже всё понял.
— Не узнают, — уверенно бросил он, и вынув из бездонной сумки, направил на меня деревянную игрушку, искусно вырезанную фигурку кузнеца с молотом.
— Давно в такие не играю, — ошарашено заметил я.
— А голем сыграет! — пояснил дядя.
Евлампий попытался хлопнуть, но ладони так и не коснулись друг друга. Оливье нажал на крючок. Сработал механизм, и деревянный кузнец двинул молотом по наковальне. Проскочила голубая искра, и выпалила в голема. Попала между ладоней и среди камней проскочили разряды, опоясав сеткой молний тело Евлампия. Он медленно опустил руки и замер.
— Что с ним? — вскрикнул я от неожиданности.
Оливье спрятал деревянную игрушку, вместо неё вынув кусок вяленого мяса и, махнув им, протянул мне.
— Подкрепись, сбледнул совсем. Нам пора убираться. Даже без твоего каменного стукача, здесь всё скоро будет кишеть магами!
— Но… — пробормотал я, жадно пережевывая жёсткое мясо.
— Никаких но! А то ещё про веретено расскажу! — зло предупредил дядя. — Голем очухается, но забудет что было. Расскажешь про хранителя Силы, заморю голодом!
Я чуть не подавился остатками мяса и, с трудом сглотнув, кивнул.
— Но…
— Послушай! — уже мягче сказал Оливье. — Ты вытащил меня из междумирья, и я прощаю тебе угробленную карьеру. Если бы мог, — он потёр горло и кашлянул. — С радостью выложил бы всё про хранителей и поглотителей, но заклятье задушит меня без
всяких ошейников. Так что засунь свои орочьи вопросы поглубже и помалкивай!Я закрыл рот и ещё раз кивнул.
— Лучше быть живым толстолобиком, чем дохлым левиафаном, крысёныш, — по-отечески посоветовал дядя.
Глава 13. Путешествие без портала
Голем громыхнул, подпрыгнул, покрутил руками и повернулся.
— Что со мной?
— Лез куда не надо, вот молнией и бахнуло! — отмахнулся дядя. — Крысёнушу чуть башку не спалило, дёшево отделался. Валим пока фей не оклемался.
— Душегуб живой? — удивился я.
— Что ему будет? — проворчал Оливье. — Любителя гнилой рифмы и изощрённых наказаний чарами не изведёшь.
— Не помню молнию, — пожаловался Евлампий.
— Остатки разума растерял, — сердобольно заметил дядя. — Чуть напрочь не заклинило!
— Мы прошли заросли?
— Привязался, как рыба-присоска. Засохни! Некогда по прошлому тосковать, — строго сказал Оливье.
— Как мы выберемся? — пробормотал я, склонив голову.
Ни на дядю, ни на голема смотреть не хотелось. Поэтому я рассматривал архивариуса. Старик бледной тенью выделялся на фоне почерневшей травы.
— Быстро и с салютом, но придется покопаться!
Схватив меня за шиворот, Оливье зашагал к перевернутому дереву. Я старался идти с ним в ногу, чтобы не упасть.
— Слышал про радужный мост?
— Его разрушили после мировой войны. Он соединял Благодатные земли и Отдельный мир, — не дав мне ничего сказать, затараторил Евлампий.
— Точно, булыжник. Радужный мост связывал не только Благодатные земли и Отдельный мир. Три луча из Подгорного царства, Таньшана и Фейри Хауса сходились в Благодатных землях в один. Их заперли, но мы приоткроем.
— Это запрещено! — возмутился Евлампий.
— Освещено! — гаркнул дядя. — Было, когда тебя молнией шандарахнуло, жалко не испепелило, — вздохнул он.
— Молния мне не вредит, только делает сильнее.
Оливье не стал отвечать, мы подошли к перевёрнутому дереву.
— Смотри, у земли должна быть нора, а в ней горшок.
— Горшок? — переспросил я.
— Горшок, — передразнил дядя.
— Зачем нам горшок? — спросил я.
— Для фикуса! — разозлился Оливье. — Посадим, и подождём пока в Благоград прорастёт! — и добавил сквозь сжатые губы. — Из него начинается радуга!
— Так и есть! Но нам нельзя его выкапывать и открывать, мы же не хотим восстановить радужный мост? — вмешался Евлампий.
— Ты оставайся, гниль подкильная! — отрезал дядя. — А я лучше отбуду.
Он подтолкнул меня к норе.
— Лезь!
— Но, Отдельный мир, — засомневался я.
— Лезь, фей очнется и закроет горшок…
— Вы не можете быть так уверены! — возразил голем.
— В тридцати мирах вообще ни в чём нельзя быть уверенным. Лезь!
Я подчинился. Опустился на четвереньки и заглянул в дыру.
— Не надо! Закон нарушать нельзя, — посуровел голем.
Я не ответил. Вздохнул и протиснулся в нору. Желание жить — сильнее любых правил. А страх перед тёмными ямами можно и преодолеть. Тем более, это единственный путь из мира фей.
Влажная земля скользила. Руки разъезжались, и я всё время хватался за корни и стенки норы. Не видно было не зги, поэтому полз на ощупь, то и дело стукаясь головой об потолок. Слава источнику, корячиться пришлось недолго, я долез до дна. А когда глаза привыкли к темноте передо мной предстал увесистый медный горшок с ручками и крышкой, запертый навесным замком. Как, спрашивается, его открывать? Сбоку растопырились три сундука. Большой, поменьше, ещё меньше и самый маленький. Видать феины сокровища. Бесценные, ценные и всякое барахло.
Я подполз к самому большому, с неплотно закрытой крышкой, и заглянул внутрь.
— Лазить в чужих вещах — преступление, — напомнил о себе голем.
— Преступление болтать без умолку, — парировал я.
— Наставление — не преступление! — не унимался Евлампий.
— В рифму, — фыркнул я. — Никак от Душегуба стихоплётством заразился!
Голем заскрипел камнями, но достойного ответа так и не придумал.
В сундуке скрывался потёртый футляр с выдавленной монограммой: нож, продетый между зубцов вилки и опоясанный витыми буквами «Еда для наслаждения».
— Это чудо! — воскликнул голем, забыв о нравоучениях.
Я бы не согласился, но надпись интриговала. Под футляром на чёрном бархате в креплениях покоились ложки. Под крышкой крепились вилки и ножи. Комплект насчитывал тридцать приборов, без одной ложки.
— Утерянное творение мастера Правши, — покачал головой Евлампий. — Такая ложка была у Оксаны во время боя за ключ Отдельного мира. Она сняла ею проклятье.
— Этой ложки, как раз не хватает, — согласился я. — Интересно, как она к ней попала?
— Какая разница, — возмутился голем. — Такому сокровищу не место в сырой норе. Все миры должны любоваться им! Забери!
— Ты же говорил, что лазить в чужих вещах — противозаконно! — опешил я.
— Преступление бросать столовый набор мастера Правши в грязной дыре! — завопил Евлампий.
Я злобно на него посмотрел и закрыл футляр.
— Бери! — прошипел голем.
Повертев в руках дорогой футляр, я решил, что смогу его продать.
— Чего возишься, пожиратель планктона? — закричал снаружи Оливье.
Запихав трофей за пазуху, я развернулся и, уцепившись за ручку горшка, полез наверх. Как только я показался из норы, дядя перехватил горшок. Отнёс от дерева и небрежно шмякнул об землю.
— Нельзя нарушать закон, — занудил Евлампий. — Даже вынужденно.
Я прожёг голема взглядом. Проклятый лицемер вспыхнул бы, как огневой пень, обладай я магией.
Оливье же не удостоил его даже поворотом головы, задумчиво возясь с замком.
— Волшебный! — наконец заявил он.
Голем облегченно выдохнул.
— Поищем другой путь.
Я хотел согласиться, а вот дядя — нет.
— Утопни, замшелый валун! Разрази тебя гром, ты помощник хоть…
— Как говорил Таньшанский казначей: «Я всегда всем могу помочь».
Оливье оборвался на полуслове, и мы одновременно повернулись.
Архивариус стоял в шаге от нас, с интересом разглядывая горшок.
— Он не дышал, — испугался я.
— Протухшая икра не свежеет, — подтвердил Оливье.
— Прошу прощения, — смутился архивариус. — Как сказал избранник из Оркариума после голосования: «Я был не