У меня отвисла челюсть. По-настоящему. Закрыв рот рукой, пока не потекли слюни, я сглотнул.
— Продолжайте! — потребовал Евлампий, и я услышал знакомое шипение.
Голем превращался.
— Как сказал попавшийся вор: «Не делайте преждевременных выводов», — попросил архивариус. — Я всё расскажу. Начну с того, кто я. Я не архивариус — я архив.
От удивления голем вернулся к обычному виду.
— Как это? — растерянно спросил он.
— Сто лет назад высшие чародеи основали магистрат. А чтобы хранить свой архив, они создали меня. Я множество магических книг с единым разумом.
— Никогда о таком не слышал, — громыхнул Евлампий.
— Я тоже, — подтвердил Оливье.
Вынув из бездонной сумки самострел гномьей работы, он прицелился в Мровкуба.
— Как говорил один клятвопреступник: «Истинная правда», — обиделся архивариус. — Я живу в Семисвете. Одному, с архивом не совладать, без рук то и ног. Поэтому, я наворожил гомункулов Мровкубов. Магические слуги, вроде големов, только ни на что не способные без управления, — глядя на Евлампия, уточнил он. — Для удобства, их столько же, сколько миров. Я в теле Тридцать Первого.
— Шелуха, — бросил дядя, не опуская самострел, — Ну-ка, надави пальцем на глаз!
Архивариус поднял руку и прижал к лицу. Ничего не произошло. Глаза так и остались голубыми.
— Ещё раз! — скомандовал Оливье, ткнув самострел в горло Мровкубу и прижавшись вплотную.
— Что за обряд? — удивился ничего не понимающий голем.
— Порожний, — наконец отлепился дядя и отступил. — Как открыть замок?
— О чём вы? — удивился Евлампий. — Кого интересует замок! Зачем вы отправились в Изумрудный мир?
Оливье повернулся и сбросил голема с моего плеча.
— Отвечай! — велел он, махнув на архивариуса самострелом.
Голем забрался обратно, придерживаясь за цепочку.
— Я веду счёт всем обидам, — насупившись, пробормотал он.
— Как говорил Семисветский медвежатник: «Объяснить сложно, но если позволите, я открою», — предложил Тридцать Первый Мровкуб.
— Валяй, но учти, ты на крючке! Поплывешь не туда, подсекаю! — предупредил дядя.
— Я буду осторожен, — пообещал архивариус.
Он подошел ближе и склонился над замком.
— Устройство обычное, всего три сторожевых заклятья, друг с другом не связаны…
Пошарив вокруг, он подобрал зелёную веточку и поднес к замку.
— Переносим магическую энергию с горшка на ветку. Замыкаем. Создаем обратный щит…
Архивариус ещё побормотал и взмахнул рукой. Замок щёлкнул и открылся. Ветка посинела, засохла и рассыпалась пылью.
— Подыми крышку! — скомандовал Оливье.
Внутри горшка блестели и призывно позвякивали золотые монеты.
— Меняй курс, книгочей бессмертный!
Архивариус покорно отступил.
— Закон нельзя нарушать, когда захочется, — настаивал голем. — Вы ещё ответите!
Оливье усмехнулся и ударил прикладом самострела по замку, сбив его.
— Спросит чайка, я отвечу, в море тоже нету счастья, — он подмигнул мне, убирая оружие в бездонную сумку. — Не всё ему невиновных пытать, пусть сам помучается, без замка-то.
Прежде чем голем успел возмутиться, дядя присел рядом с горшком. Протянул руку и три раза щелкнул по медному боку.
Раздался мелодичный звон. Монеты в горшке затряслись, перепрыгивая с места на место. Запахло грозой.
— Полундра! — крикнул дядя и отскочил в сторону.
Золото сверкнуло, и в небеса ударили семь прозрачных струй. Гудя, разлетелись перламутровые брызги. Я отступил подальше, задрав голову. Водяные столбы тянулись в вышину и растворялись на фоне голубого неба. Пока, после звона из горшка, крайний столб не потемнел до фиолетового, а другие не окрасились в синий, зелёный, жёлтый, оранжевый и красный. Чем сочнее становились цвета, тем сильнее склонялись столбы, будто ветви с созревшими плодами. Радуга блеснула и провалилась дальним концом за горизонт.
— На абордаж! — весело вскрикнул Оливье.
Не удостоив нас и взглядом, он подбежал к горшку, подобрал золотую монету и, сделав шаг, исчез в разноцветном сиянии.
Я пустился следом.
— Монета — твой билет. Без неё на мост попасть нельзя, — пояснил голем то, о чем я и сам догадался.
— Как говорил гиппогриф перелётным птицам: «Могу я отправиться с вами?».
Я обернулся. За мной, в нерешительности переступая с ноги на ногу, стоял Тридцать Первый Мровкуб. Вперёд голема ответить я не успел.
— Ты должен пойти с нами, — сообщил он. — У меня накопилась куча вопросов.
— Боюсь, учитель против будет, — заметил я.
— А кого это волнует! — взъерепенился Евлампий.
Я вздохнул. Кого бы это ни взволновало, крайним опять буду я.
— Как говорило Трутанхеймское приведение: «Я могу быть незаметным», — пообещал архивариус.
Тут уж я сомневался, но голем снова меня перебил.
— Какие хлопоты? — удивился он. — Ты так помог, а твои знания, помогут ещё больше.
— Как говаривал хранитель мести: «Всегда к вашим услугам».
Я покачал головой и, повернувшись, поднял из горшка монету. Она весила, как десять обычных.
— Не стой столбом! — поторопил Евлампий.
Я скривился, но шаг сделал. Спорить некогда. Меня потащило сквозь радужное сияние. Мимо пролетело перевёрнутое дерево, все ещё неподвижный силуэт Душегуба, одуванчиковое поле и заросли кустов. Я еле втянул плотный воздух. Та ещё хохма — оборотень не от ошейника задохнулся.
— Иди! — приказал Евлампий.
Я шагнул ещё. Перед глазами мелькнули цветочные поля с феями сборщиками нектара, а за ними, как прицепленное унеслось голубое небо, и я застрял посреди звезд. Испугавшись, я засеменил так, что радуга помчалась не хуже волшебной брусчатки. Я пискнуть не успел, как свалился с неё в густую пыль.
— Добро пожаловать в Благодатные земли! Ты что-то не торопился? — прищурился, будто целясь в меня, Оливье.
Я валялся у его ног. Футляр мастера Правши выпал из-под рубахи и нагло мозолил глаза.
— Вот так-так! — недобро протянул дядя.
Я боялся говорить, чтобы всё окончательно не испортить.
— Язык прикусил? — осведомился он.
— Слишком разогнался, — ответил вместо меня Евлампий.
— Что за футляр, крысёныш? — поджав губы, допытывался Оливье.
— Е-д-да д-ля-ля наслаждения, — еле выговорил я.
— Правша? — удивился дядя. —
Из норы Душегубчика?Он подхватил футляр и усмехнулся.
— Опасная вещичка, с двумя левыми лапами, ей лучше не орудовать, — по его лицу пробежала лукавая улыбка. — Побудет у меня.
Заглянув в футляр и цокнув языком, Оливье убрал его в бездонную сумку. Раздался писк.
— Как не вовремя, — расстроился дядя.
— Что случилось? — кротко спросил Евлампий.
— Пора вносить абонентскую плату за сумку. Год прошел, а я и не заметил.
Странно, что голем не возмутился. Я ожидал пламенной речи о том, что сокровища известного мастера должны увидеть во всех мирах. Теперь, когда его заграбастал дядя, футляр не увидит никто. Даже я. Но голем от чего-то промолчал.
Всё ещё лежа в пыли, я поднес к лицу руку и раскрыл ладонь. Пусто! Монета испарилась. Я обиженно посмотрел на радугу. Отсюда она не выглядела яркой. Скорее блёклой, даже прозрачной.
— После перехода монета исчезает, — пояснил Евлампий.
Я вздохнул и встал. Во все стороны тянулась безжизненная равнина, засыпанная ворохами жирной пыли. Ни куста, ни травинки. Только серо-желтое море до самого горизонта.
— Чего вёсла сушим? Нам ещё до Благограда грести! — гаркнул Оливье. — Руки в ноги.
Я кивнул, как скажете, учитель. В Благоград, так в Благоград. Какая разница?
Дядя, жестом фокусника, достал из бездонной сумки бумажный сверток и потянул за торчащую снизу ниточку. Хлопнуло, выкинув кверху синюю звезду. Помигав, она взорвалась фейерверком и растаяла без следа.
— Карету мне… — пропел Оливье и покосившись на меня, грозно предупредил. — Даже не спрашивай, что это!
Я кивнул и повернулся к голему.
— Что такое абонентская плата?
— Всё, что кладешь в бездонную сумку, хранится в специальной ячейке всемирного банка. Плата за обслуживание ячейки вносится раз в год, — будто по бумажке прочил Евлампий.
— А как оно в ячейку попадает? — прицепился я.
— Тайна! Банк не распространяется. Ходят слухи, что замешаны гремлины.
Я вздохнул, поправляя рубаху. Что-то кольнуло меня в плечо. Вздрогнув, я залез за отворот рубахи и вынул жёлтое перо. Подписка. Совсем забыл о ней.
— Чича меня убьет, — пробормотал я.
— Когда возвратимся на корабль, ты её отдашь, — предупредил голем.
Я кивнул. Ещё бы, но пока она у меня, взгляну одним глазком. Я взмахнул пером, и появились жёлтые буквы.
Великий повар проклинает куском торта!
Правители тридцати миров приносят соболезнования королевской династии Изумрудного острова. Известный мастер Оливье заколдовал короля Дарвина. До сих пор, ни одному магу не удалось вернуть монарху подвижность и дар речи. Император навсегда запретил мастеру Оливье заниматься кулинарным ремеслом. Звание величайшего повара свободно!
Я вздохнул и пристыженно глянул на дядю. Он шагал по пыли, задрав подбородок до небес. Жаль, что так вышло, я же взаправду не хотел его подставлять. Еще раз встряхнув подписку, я прочитал:
Переселение продолжается!
В миры бронепояса, больше всего пострадавшие от вторжения поглотителей, продолжают пребывать всё новые и новые корабли. Недальновидные «не освещенные источником магии» бросают насиженные земли, чтобы попытать счастья в Благограде и Семисвете. Влиятельные семьи волшебного мира, как могут пытаются им помочь, скупая, пусть и за не большие деньги, их брошенные дома…
Я потряс головой. Понапишут галиматьи, башку сломаешь, и снова взмахнул пером.
Загадка вкуса!
Новый мастер покоряет тридцать миров. Он ещё не представлен высшему свету, но его запеканка Ля Ра Фейри наделала не мало шума. А троллево колено вызвало фурор на Императорском приёме в Черногорске. Кто он? Что мы знаем о нём? Только имя его поверженного наставника…
Я не успел дочитать.
— Что копошишься! — закричал Оливье. — Скучно идти, ща меня понесёшь!
Я встряхнул перо и спрятал под рубаху.
Мы не успели отойти от радуги, когда из сияния выпал архивариус. На его губах блуждала блаженная улыбка.
— Как говорил хранитель войны: «Как сказочно прекрасен мир!» — воскликнул он. — Сто лет в архиве прошли даром, я и не представлял, насколько он восхитителен.
— Так и знал, что увяжется, — проворчал Оливье. — Ещё раз брякнешь про хранителей, — повысив голос, предупредил он. — Якорь в бороду вплету!
Тридцать Первый Мровкуб спрятал улыбку и опустил глаза. Дядя, не оглядываясь, устремился вперёд. А я, призывно махнув архивариусу рукой, последовал за ним.
В бесконечной пустоши стали попадаться прогалины с редкими клоками пожелтевшей травы. Пыль неожиданными вихрями взметалась вверх, и так же внезапно опадала. Не очень похоже на Благодатные земли.
— До начала мировой войны, — шепотом поведал Тридцать Первый Мровкуб. — Тут благоухали сады, — он словно читал мои мысли. — Поглотители выпили из Благодатных земель всю магическую энергию.
— Прискорбно, — поддержал голем. — Дорасскажи свою историю.
— Чью? — удивился архивариус и хлопнул себя по боку. — После сотни лет взаперти, меня даже пыль приводит в восторг, — он пожевал губу. — Как говорил один поглотитель: «Чтобы ничего не переврать, начну с момента сотворения».
— Ты помнишь, как тебя создали? — удивился Евлампий.
— Только архив, — заморгал Мровкуб. — Его сотворили в пещере под королевским замком Семисвета.
— В Семисвете не бывал, — вставил голем.
— О, прекрасный мир. Меньше других пострадал от поглотителей, так что, почти такой, как до войны. Бескрайнее море и свежий ветер сами по себе волшебство!
Скрипящая под ногами пыль, сушь и духота с лихвой доказывали его слова.
— Я всего лишь хранил знания, — продолжал архивариус. — Но со временем их стало так много, что я создал гомункула. Назвал Мровкубом. Мров-куб. Если читать наоборот — книжный червь, — архивариус улыбнулся. — Он делал то, чего не успевал я. Знания росли, я создавал новых гомункулов. Как говорил первый волшебник: «Сначала было интересно». Но когда я собрал всё, что осталось после войны, стало скучно.
— Перемена мест убивает скуку, — мудро изрёк голем.
— Я тоже так решил! — обрадовался Тридцать Первый Мровкуб. — Я знал всё, но ничего не видел. Я решил оставить архив и отправиться в путешествие.
— Во всех мирах были? — полюбопытствовал я.
— Что вы, юноша, нет. Мне запретили покидать пещеру. Как говорил гном Дагар: «Я слишком ценен, чтобы подвергать себя опасности».
Оливье