Я повторил. Гриб запульсировал, отвечая на каждое слово и разгораясь малахитовым огнём.
— Неправильный объединяющий камень, — пробормотал голем.
— Соединяю свою жизнь и дух с духом учителя!
Гриб под ладонями потеплел.
— Мы станем неразделимы! Его жизнь — моя жизнь. Его дух — мой дух! — бубнил Оливье.
Я замялся. Камень размягчился и пальцы проваливались в шапку гриба, липли и чесались.
— Повторяй! — приказал дядя.
Но я хотел только оторвать руки от объединяющего камня. Тянул, тянул, но ладони будто приклеились к грибу.
— Непредвиденная магическая активность! Высокий всплеск отрицательной энергии! — панически закричал Евлампий.
— Повторяй за мной! — не обращая внимания на голема, велел Оливье.
— Не хочу! — заорал я.
— Повторяй, ученик.
— Нет.
— Ты не оставляешь мне выбора! — рявкнул дядя.
— Что вы творите! — завопил голем, переходя в боевую форму.
Я дёргался, но руки вросли в шляпку гриба.
Оливье вытянул чёрный платок и набросил на Евлампия. Заскакали россыпи искр. Голем дико взвыл и больше не двигался.
— Надоел, — прохрипел дядя и приставил мне саблю к горлу. — Не будешь повторять, отрежу башку, — предупредил он.
Я всхлипнул.
— Мы неразделимы! Его жизнь, моя жизнь. Его дух, мой дух! На веки вечные! Его дух и тело!
Я повторил.
— Нас разделяет одно слово. Когда учитель позовет «Волчонка», я уйду в междумирье, а он станет мною.
Я сказал всё до последнего слова.
— Видишь! — обрадовался дядя. — Как оленя в тесте приготовить! А ты боялся!
— Что-то сссо мннной? — еле выговаривая слова, из-за бившей дрожи, спросил я.
— Сущая ерунда, — ощерился Оливье. — Забрал твоё тело! Я хранитель вкуса, крысёныш! Я бессмертный дух! Ты уничтожил мою репутацию. Я не приготовлю даже жалкого супа в моряцком притоне. Ты осквернил мою оболочку, и за это, я заберу твою!
— А как же я? Мой дух? — завизжал я.
— Будет вечно бродить в междумирье среди других теней! — пожал он плечами. — Ты виноват, что я остался без ремесла. Предупреждал, что за всё придется платить, и ты заплатишь, — он спрятал саблю в ножны и равнодушно глянул на меня. — Не огорчайся, твоё тело послужит тридцати мирам.
Я захлюпал носом.
— Да будь ты оборотнем, а не беременной феей! — брезгливо бросил дядя. — Сто лет, а до чего вы докатились! Всё вернётся туда откуда началось, попадёшь в междумирье и когда-нибудь снова провалишься внутрь источника магии! Радуйся! Никаких мучительных превращений. Тишина и вечный покой. Побудь пока здесь, подумай о жизни, а я передохну, — он хлопнул меня по плечу. — Завтра ответственный день.
Стащив с голема платок, Оливье запихал его в бездонную сумку и пошёл к выходу из хранилища.
Я склонился над объединяющим камнем, прижавшись лбом к рукам. Не хочу в междумирье к жутким хранителям. Разогнувшись, я упёрся ногами в основание гриба и потянул. Бесполезно. Руки застряли намертво.
Свадебные ритуалы, да? Если голем очнётся, я его убью!
— Что со мной? — простонал Евлампий.
Я зло уставился на обескуражено вертящего башкой голема.
— Что тебе будет каменный истукан, — рыкнул я.
— А тебе? — закричал Евлампий. — Тут что шабаш чернокнижников был, от тебя за милю смертью разит!
Я со всей дури потянул руки, но камень держал крепко накрепко.
— Это потому, что меня убили!
— Ты потерял рассудок! — догадался голем. — Мы найдём знахаря…
— Он скажет одно издевательское слово, и я умру, а он заграбастает мою шкуру! Из-за тебя Дарвин проклят, а умру я!
— Так вот для чего завещание, — будто не слыша меня, потёр подбородок Евлампий. — Ему запретили готовить, и он влезет в твоё тело, чтобы опять взяться за старое!
— Плевать! — закричал я. — Ты понимаешь, что я исчезну?
— Да, да, да, — согласился голем.
— Как же, понимаешь, — прошептал я. — У тебя собственной-то жизни нет.
Опустив лицо на руки, я постарался сосредоточиться. Что делать? Как остаться в живых?
— Ты прав, — дрогнувшим голосом ответил Евлампий. — И никогда не было. Меня создали, чтобы служить магам. Я даже возразить им не могу. Ты всё время жаловался на ошейник, а я даже пожаловаться не могу. Любой маг скажет: «Заткнись!», и я покорно закрою рот. Каково? А! Я ничто! Безмолвный раб! Пустое место! А у меня есть сердце! — он сорвался на крик. — Оно болит, как живое…
— Я умру, — пробормотал я.
— Мне очень, очень жаль! Ты единственный не смотрел на меня сверху вниз. Говорил со мной на «ты», как с равным. Я хочу помочь, — просительно протянул Евлампий.
— Так помоги! — не глядя ответил я.
— Я что-нибудь придумаю, — пообещал он.
Думай-думай. Только и остаётся, что думать.
Я долго смотрел на тёмные шкафы у стены. Одна из дверей слетела с петель, и на выглядывавших с полок книгах лежал толстый слой грязи и пыли. Угол шкафа затянуло бахромой старой паутины.
Я повернулся. Руки налились тяжестью и начинали болеть.
Пол тоже покрывала пыль с отпечатками сапог. Я печально вздохнул. Скоро от меня останутся только следы в грязи. Сглотнув подступивший к горлу ком, я вспомнил о символе свободы. Валяется где-то здесь, среди никому не нужного мусора. Брошенный и забытый. Такой же, как я.
Почему я? Не хочу умирать. Вздохнув, я перевел взгляд. Шкафы стояли на кривых ножках в виде уродливых, скрюченных карликов. Дерево потрескалось от старости, избороздив их противные лица. Рты удлинились, щепки торчали, как клыки. Глаза ввалились, как у мёртвых, а сколы на щеках выдавали ядовитую Вишнустанскую лихорадку от которой нет лекарства.
Я вспомнил про зов. Повернул голову вправо, влево, вверх и вниз, и со всех сил зажмурился. Ну где же вы? Спасите! Пожалуйста. Я сглотнул, еле слышно пробормотав:
— Помогите.
Но никто не ответил. Глаза открылись сами собой. Я посмотрел на руки, скрестить не получится. Вздохнув, я перевернулся, устраиваясь поудобнее.
— Никогда долго не задерживался дома, —
проговорил я. — Отец всегда отправлял меня подальше: лавка, мастерская, академия. Я страшно переживал, думал, что мешаю ему. Они всегда шептались с шаманом, а когда я приближался — замолкали… Я его ненавидел! Вонючую шубу длинные когти, как у зверя. Ревновал! А когда заболел, он меня вылечил, а отец не отходил ни на мгновение. Спал у кровати на полу. Даже снял медальон Властелина. Я увидел, как беззаветно он меня любит. Как искренне… В письме он впервые поручил мне стоящее дело. А я его провалил! — я вздохнул. — Как теперь смотреть ему в глаза, я умру со стыда…— Ты умрёшь раньше, — брякнул голем и прижал каменные лапы к лицу. — Ты прав, — добавил он жалобно. — Я бесчувственный валун…
Шкафы упирались в позеленевшие балки. Я потянул носом. Пахло затхлой сыростью и ещё чем-то неуловимо знакомым.
— Ты не виноват. Если бы тебя любили так, как меня, твоё сердце билось бы по-настоящему, — горько сказал я.
— Мы его опередим. Не дадим сказать то слово.
— Как? — потребовал я.
— Убей Оливье!
— Убить? — закричал я, повернувшись к голему.
— Согласен, это незаконно, — оправдывался Евлампий. — Но он сам нарушил все правила. Только кругу чернокнижников позволено применять чёрную магию!
— Он хранитель вкуса. Что запрещено бессмертному духу? — возразил я.
— Тем более! — не согласился голем. — Хранителям не пощады! Они ужасны! Пока их не победили вреда было не меньше, чем от поглотителей!
Я покачал головой. Два часа назад я бы отдал последний грошик, чтобы послушать про хранителей, но сейчас они интересовали меня меньше всего.
— Я не смогу его убить, — вяло сказал я.
— Ты же оборотень!
— И что? Я не могу! — совсем расстроился я.
Опустившись на колени, я закрыл глаза.
— Тебя никто не осудит! — еще раз попытался голем.
— Не могу.
— Тогда он убьет тебя, — обреченно запричитал Евлампий. — Люсьен, если бы я мог, то отдал бы свою бесполезную жизнь, чтобы ты не умирал.
Я сглотнул.
— Пожалуйста, подумай ещё раз, — жалобно попросил голем. — Поверь, если бы я знал другой способ… — он тяжело втянул воздух. — Но я не знаю.
Мы больше не разговаривали. Я стоял на коленях и смотрел на шкаф. Знакомый запах. Вспомнил. Приторно, до тошноты сладкий. Так пахнет смерть.
Не знаю сколько прошло времени до того, как наверху хлопнула дверь, и под тяжестью шагов заскрипели ступени.
Оливье спустился в хранилище и подошел ко мне.
— Доброе утро! — веселился он. — Как отдохнул?
Я промолчал.
— Крысеныш, ты что, обиделся? — удивился хранитель вкуса. — Ты сам хотел быть великим поваром, виртуозом, художником.
Я посмотрел на него покрасневшими глазами. Я устал, вымотался, отчаялся и мне нечего ответить.
— Прекратите издеваться! — заступился голем.
— Твоё желание исполнится! Тобой буду я, но все-то подумают, что это ты! — Оливье хохотнул.
— Почему? — уныло спросил я.
— Потому, что ты мой ученик. Если бы ты не хотел им стать — ничего бы не получилось! Я давно подумывал сменить тело, — хранитель вкуса потряс рукой. — Это износилось. Не мог найти ученика, морем клянусь! Они хуже орков. То мрут из-за собственной тупости. То портят блюда, и я их топлю. Я отчаялся, как кракен выброшенный на берег. Но тут появился ты! Прибежал с выпученными глазами: «Учитель, я правда хочу готовить!», и я поверил. Ты сам поверил… Ты бесподобен. Грядут перемены! Маги покрошат всех, кто бессмысленно тратит их магию. Представь, ещё пять лет, и блёклых почти не останется, оборотень будет настоящей диковинкой.
— По-вашему, он сам виноват? Потому что захотел стать вашим учеником? — возмущенно вскрикнул Евлампий. — Это вы все задумали! Вы его погубили!
— Жалуешься, как старый гоблин! — проворчал Оливье, встав рядом со мной. — Долой трёп. Времени нет. Нас ждут гонки.
— Зачем? — спросил голем.
— Не перебивай, — отрезал хранитель вкуса. — Хочешь пожить подольше? — спросил он у меня, и я кивнул. — Веди себя тихонько. Посмотрим гонки и повеселимся! А если задуришь, я тебя прикончу. Сотру в порошок бестолкового голема, а заодно и архивариуса! Понял?
Я ещё раз кивнул.
— Меня так просто не сотрешь! — выкрикнул Евлампий. — Я…
— У меня есть драконья желчь, — перебил Оливье, и голем замолчал. — То-то же, — сказал дядя. — Тебе, каменюка, я рот глиной забью! — он повернулся ко мне. — Шевелись!
— Не могу.
— Ах, да.
Наклонившись, дядя дотронулся до гриба и прошептал:
— Отпусти его, пожалуйста.
Ничего не произошло.
— Я тебя награжу, — добавил Оливье.
Я напряженно смотрел на гриб, но он застыл безжизненной глыбой.
— Одного моего желания мало, — загрустил хранитель вкуса.
Достав из-за пояса нож, он порезал палец и капнул кровью на объединяющий камень. Гриб вспыхнул зелёным пламенем, но мои руки не отпустил.
— Мало, — задумчиво сказал Оливье. — Давай твоей добавим!
— Прекратите эту мерзость! — не выдержал Евлампий.
Хранитель вкуса вздохнул.
— К сожалению, другого выхода нет.
Не дожидаясь согласия, он полоснул меня ножом по руке. Я вздрогнул и равнодушно посмотрел на рану.
Капля крови стекла на гриб. Он засверкал и, размягчался, пока я не вытянул руки.
— Идём! — скомандовал Оливье.
Я оглянулся на омертвевший гриб, и побрёл между шкафов.
— Это последняя часть ритуала, — обречено пробормотал Евлампий.
Я и сам догадался. Только уже всё равно, даже злости не осталось. Только усталое равнодушие.
— Символ свободы! — отчаянно крикнул голем.
— Он вам больше не нужен, — не останавливаясь, ответил хранитель вкуса.
Глава 15. Гонки на выживание
Мы вышли из хранилища и поднялись по ступеням. Всего десять, а вчера были сотни. В прошлом всё по-другому. Деревья выше. Маги добрее. Варенье вкуснее. И есть два миллиарда секунд, чтобы насладиться жизнью. Сколько осталось мне, знал только Оливье.
В дядиных покоях за нашими спинами со скрежетом захлопнулась дверь. Назад дороги нет.
Голем не удержался и соскользнул с плеча, повиснув на цепи.