Ее дружок выполнит все условия, но никогда уже не увидит свою прекрасную леди!
– В лучшем случае я пришлю ему локон с ее драгоценной головки, – прошептал Потрошитель. – В худшем – ушко или пальчик. А если мне очень захочется развлечься, то сердечко. Ха-ха-ха!..
* * *Смирнов без аппетита перекусил в маленькой пельменной, проглотил тепловатый кофе и поспешил на улицу, к машине. Он не замечал свежего весеннего ветерка, купающихся в луже воробьев, яркого солнца.
Через десять минут его будет ждать у магазина «Ткани» старшая сестра Садыковой, Алия. Оказывается, Лейла жила в Москве у нее.
Алия Захарова, красивая женщина с высокой прической и пышными формами, уже прохаживалась вдоль витрин, когда подъехал сыщик. Он сразу ее узнал. Представился все тем же журналистом.
– О чем вы хотели меня спросить? – опустила глаза Захарова. – И вообще, зачем это? Кому поможет статья в газете? Сестру не вернешь.
Алия вышла замуж за москвича и переехала из Казани в столицу.
– Муж в метро работает, а я – продавцом в магазине, – объяснила она. – Раньше в продуктовом стояла, на кондитерке, а теперь вот ткани продаю. Спокойнее.
– Почему Лейла жила у вас, а не с родителями, в Казани? – спросил Смирнов.
– Она хотела в театральный поступить, артисткой стать. Красоте своей дать достойное применение. Родители были против, особенно отец: он у нас старых правил, считает, что место женщины – не сцена, а дом. Получился скандал. Лейла уехала ко мне, поступала, но неудачно. Возвращаться в Казань не решилась, подала документы в медицинское училище, окончила с отличием, устроилась на хорошую работу, в клинику пластической хирургии. И вот... – Алия всхлипнула, но тут же взяла себя в руки. – Когда родители узнали, что Ляльку убили, чуть с ума не сошли. Они в ней, младшенькой, души не чаяли, все ждали, когда она одумается, в Казань вернется. Жениха ей сосватали. Не надо было сестре в Москву приезжать, – горько вздохнула она. – За смертью своей. Кто ж знал?
– Лейла была с вами откровенна? Она делилась личным? Говорила, с кем встречается, например? Или кому симпатизирует?
– Меня об этом уже следователь допытывал, – смахнула с ресниц слезы Алия. – Сестра имела очень привлекательную внешность – на свою беду, она многим нравилась. Конечно, мы разговаривали по душам, но у Ляли никаких серьезных отношений с мужчинами не было. Замуж она не собиралась, во всяком случае. То, что болтают, будто бы она состояла в любовной связи с этим хирургом, Адамовым, – вранье! Ляля могла влюбиться, я допускаю, но стать любовницей женатого мужчины – вряд ли.
– Они встречались где-нибудь помимо работы?
Алия опустила глаза, задумалась. Ее розовый шарфик развязался, и ветер чуть не унес его.
– Кажется, да, – едва слышно промолвила она. – Сестра намекала, что они с Адамовым сидели в кафе, беседовали. Может, и еще какие-то встречи были, не знаю. Я ее отговаривала от подобных отношений. Ведь он женат, семью не бросит. Куда это годится? Ляля молодая, красивая, ей хороший жених нужен был, а не пожилой любовник.
– Зато знаменитый.
– Вы бы своей сестре или дочери какой совет дали? – вскинула на него глаза Захарова. – Лечь в постель к потасканной знаменитости? Или найти себе достойного мужа?
– Лев Назарович еще мужчина о-го-го! – усмехнулся Всеслав.
– За Лялей молодой хирург ухаживал, звонил иногда. Так она над ним смеялась, подшучивала! Глупая девочка...
– Кто? – насторожился сыщик. – Как звали?
– Максим... Плетнев, кажется. Да! Но Лялю он не интересовал. Сердцу не прикажешь.
– Посмотрите на эту фотографию, Алия, – попросил Смирнов. – Вы узнаете молодого человека?
Он протянул женщине снимок Лейлы и Кости. Старшая сестра долго держала его в руках, морщилась, кусала губы.
– Кажется, узнаю, – с трудом вымолвила она, глотая слезы. – Лялька здесь такая... веселая. Господи... вы видели ее... мертвую?
Сыщик утвердительно наклонил голову. Знакомый криминалист показывал ему фото. Жуткое зрелище.
– И все же я вынужден повторить вопрос, – мягко сказал он. – Парень на снимке...
– Это артист, – перебила Алия. – Они с сестрой вместе поступали в театральный, там и познакомились. Потом поддерживали дружбу, перезванивались иногда. Костя работал в театре, изредка приглашал на спектакли.
– Более близкого общения между ними не было?
– Насколько мне известно, нет. Это же просто снимок на память, ничего интимного.
– Я понимаю, – вздохнул Всеслав. – Только парень этот тоже убит.
Алия Захарова ойкнула, попятилась.
– Что вы говорите... У-убит?
– Вот именно.
– Но у них с Лялей ничего не было... кажется, – испуганно пробормотала она. – Я уже не знаю, что и думать!
Сыщик задал ей дежурный вопрос о Матвееве и получил отрицательный ответ. Впрочем, как и ожидал.
– Вы сами кого-нибудь подозреваете? Кто мог желать смерти вашей сестре?
Алия развела дрожащие руки. Она выглядела подавленной.
– Пока никого не нашли. Муж говорил, может быть, Ляльку убили из-за сердца? Ну, кому-нибудь понадобилось сердце, дочке миллионера, например, а тот хирург – член банды, которая занимается продажей за границу человеческих органов. Или вся эта клиника! В таком случае дело замнут. Деньги всем нужны, и следователям, и ментам, и... в общем, сами понимаете.
Смирнов не стал с ней спорить, вежливо поблагодарил за помощь, попрощался. Ему еще надо было успеть встретиться со своим старым приятелем, расспросить об Олеге Рязанцеве, бывшем супруге Евы. В таком деле никого нельзя сбрасывать со счетов.
Разговор с сослуживцем по спецотряду получился невеселый. Сидели в небольшом ресторанчике, за шашлыком и бутылкой красного вина.
– Жмут со всех сторон, – полушепотом жаловался сослуживец. – Платят мизер, а работать приходится сутками. Надо было давно из органов уходить. Теперь уже не сорвешься, хочется до пенсии дослужить.
Смирнов молча кивал, наливал вино. Пили без тостов, не чокаясь. Шашлык здесь готовили отличный, и приятель постепенно оттаял.
– Ты-то хоть нормально зарабатываешь? – поинтересовался он.
– Хватает. Так что насчет Рязанцева? Как живет, чем дышит?
Приятель пожал плечами:
– Да все вроде бы в порядке. Недавно майора получил, товарищи по службе на него не жалуются. Хороший мужик, спокойный, надежный, начальству задницу не лижет, никого не подсиживает, пьет в меру. А зачем он тебе?
– Я у него жену отбил, – улыбнулся сыщик. – Теперь навожу справки: мстить он не собирается?
– Ну, ты даешь! Я что-то слышал, думал, брехня. А оказывается, так и есть! Чудеса творятся на белом свете... Но Рязанцев не такой дурак, чтобы из-за бабы карьеру себе портить. Да и женился он, все путем.
– Женился? – обрадовался Смирнов. – На ком?
– На врачихе из медсанчасти. У него с желудком что-то, то ли гастрит, то ли язва. Лечился, лечился – и влюбился! Ха-ха-ха!
Приятель повеселел, жизнь уже не казалась ему сплошной черной полосой. Всеслав заказал еще вина. Сам не пил, наливал собеседнику. Поболтали о том о сем.
– Мне пора, – засобирался приятель. – Спасибо за угощение. Если понадоблюсь, звони. Своим надо помогать.
Они разошлись, и Смирнов поехал в клинику, где вел прием профессор Шкляров. Зачем? Он не задавался этим вопросом. Он находился в тисках полной нехватки времени, и ему было не до пробных шагов, не до дежурной слежки, не до проверки всех версий и вариантов. Каждый час, каждая минута, не говоря уже о днях, могли стать роковыми для Евы.
Тот, в чьих руках она оказалась, пока не предъявил конкретных требований. Это плохой признак... Значит, Потрошитель увлекся своей игрой, он потерял равновесие и становится непредсказуемым. Какие бы условия он ни поставил перед Смирновым, сам никаких договоренностей выполнять не собирается. Нельзя ждать, идти у него на поводу. Единственный выход, благоприятный для Евы, – опередить похитителя, вычислить его, спровоцировать и заставить оступиться.
Смирнов просто собирал информацию, всю, хоть каким-то боком причастную к исчезновению Евы. Убийства Садыковой и Крюковой, тайны семьи Адамовых, гибель актера Марченко, появление тени Дениса Матвеева – это неспроста. Из запутанного клубка данных предстоит вытащить кончик ниточки, которая приведет к Потрошителю.
Всеславу казалось, что он уже уловил зыбкую связь... что-то проскочило, промелькнуло перед глазами, но слишком быстро. Он не успел зафиксировать мысль, остановить ее, выделить из общей массы для пристального рассмотрения.
По дороге к профессору Шклярову сыщик ломал голову, как ему повести себя, чтобы не выдать Адамова, вызвать психиатра на откровенность и получить ответы на свои вопросы.
Глава 24
Потрошителю снились новые сны, каких он раньше никогда не видел.
Принимая на себя чужую роль, нельзя предвидеть, чем это может обернуться. Определенные намерения, поступки и мысли влекут за собой нечто необъяснимое – магию образа. Образ растет, заполняет собой внутренний мир человека и подминает его под себя, если человек слаб. Если же он силен, образ проявляется постепенно, незаметно, но последовательно вытесняя собственные привычки, взгляды и манеру поведения «хозяина».
Возможно, из неведомых, непостижимых переплетений времен и пространств нечто подобное улавливает, узнает и стремится к подобному. Как говорят, рыбак рыбака чует издалека. Раньше Потрошитель над этим не задумывался, пока не вонзил скальпель в первую жертву. Закончив лихое дело, он оторопело посмотрел на свои руки в окровавленных перчатках, на растерзанный труп. Ему пришлось некоторое время потратить на осознание – где он и кто он? Словно с того момента, как он занес над жертвой орудие убийства, и до сих пор в него вселился и действовал кто-то другой. Этот другой удалился тотчас, когда все было кончено. Он тоже смотрел на «дело рук своих» как бы со стороны, удовлетворенно посмеиваясь.
– Это я или не я? – спрашивал себя убийца. – И кто я теперь?
Где, у кого он искал ответа?
– Я – мнимый или настоящий? – завороженно шептал он над залитым кровью молодым женским телом. – Неужели...
Он вскочил и двинулся прочь от проклятого места.
Через пару ночей ему приснился сон: сумрак, запутанные грязные улочки, из туманной мглы выступает фигура элегантно одетого джентльмена, чуждая окружающим его трущобам, пропитанным смрадом гниющих отходов, душной затхлостью борделей и парами опиума...
– Ты ненавидишь порок, так же, как и я, – усмехнулся одним уголком рта джентльмен. – Разве нет? Наша общая ненависть соединила нас, мы созданы друг для друга. Я был дерзок, и меня не поймали! Я совершал свои изощренные преступления, невзирая ни на что. Я убивал в людных переулках, кишащих проститутками, полицейскими и их помощниками. Весь в крови, я ускользал от них... Ха-ха-ха!
Джентльмен наклонился и зашептал:
– Никто так никогда и не узнает, кто я! Полиция Лондона закрыла дело без всяких объяснений. И правильно. Я – тень с берегов Темзы! Прихожу, куда мне вздумается, и ухожу, когда захочу. Я – тень. Всегда найдется желающий впустить меня! Не так ли? Тень неуловима, и в этом прелесть ее существования. Ей нет необходимости заботиться о своей безопасности. Это удел исполнителей – дрожать от страха и заметать следы. Ты умеешь маскироваться, мой друг, возможно, поэтому мой выбор пал на тебя...
Фигура джентльмена растворилась в клубящемся над Темзой тумане, сделав на прощание изящный полупоклон. А новоявленный Потрошитель проснулся в холодном поту, долго не мог прийти в себя, ловя ртом воздух.
– Ах ты, черт! – пробормотал он, когда дар речи вернулся. – Черт!
Он встал с постели и подошел к окну, распахнул его, в лицо ударила косая ледяная крупа. На востоке небо чуть посветлело, и бледное зарево рассвета показалось ему зловещим предзнаменованием.
Он посмотрел на свое тело, на руки, усомнившись в содеянном.
– Могу ли я остановиться? – беззвучно промолвил он, ни к кому не обращаясь.
И понял, что не может. Придется идти до конца. Он уже ощутил вкус крови, предсмертный ужас жертвы проник в его сердце, словно опиум в задымленной лондонской курильне.
Сам того не ожидая, он повторил шутовской полупоклон джентльмена: опомнился, выпрямившись, со свистом втянул в себя воздух. Вот это да! Он что, становится чужим самому себе, перенимает чьи-то манеры? Холодная дрожь прокатилась по его телу, которое теперь уже не совсем, не полностью принадлежало ему. Чушь! Такого не бывает. Временное помрачение рассудка – от усталости, от многолетнего существования на грани нервного срыва.
Он перестал анализировать мысли и поступки, отделять свои от «чужих». Это давалось ему все труднее. Существо-тень начало жить в нем, не давая о себе знать до определенного момента. Короткий, упоительный акт кровавой драмы, и Тень уходила со сцены, оставляя его на месте преступления, опустошенным, измотанным до крайности. Он вступил в сговор с Тенью, согласился предоставить ей себя для осуществления ее желаний. Он запутался в ее липкой, прочной паутине, как легкомысленная мушка, позволяя ей питаться своими соками. Он уже не помышлял о свободе.
Однако они с Тенью все же разные – иногда, на миг, ему удавалось осознать это мучительным усилием ума. И он рискнул предложить Тени новую игру: медленное, изощренное, замысловатое убийство, чтобы вдоволь насладиться отчаянием жертвы, ее страхом, смертной истомой в ее полузакрытых глазах, ее душевным, а затем и физическим угасанием. Растянуть удовольствие во времени.
Тень то ли согласилась, то ли проигнорировала его предложение. Ну и что? Он это сделает, а там – посмотрим. Он притащит следующую жертву в свою мрачную пещеру, откуда ей уже не выйти, и они с Тенью устроят шикарное развлечение!
– Тебе понравится, – уговаривал он незримого спутника. – Вот увидишь.
Тень затаилась, притихла.
Тот, кто назвал себя Потрошителем, действовал по заранее разработанному плану. Сложному, в силу ряда обстоятельств, зато верному. Во всяком случае, события развивались как по писаному. Незначительные сбои и просчеты бывают во всяком деле, поэтому он просто не обращал на них внимания.
Самое удивительное, что теперь, когда до финального аккорда оставалось всего ничего, начались странности. Он уже не был уверен, чего именно хочет. Обладание жертвой, полная и безоговорочная власть над ней раскрывали перед ним новые перспективы. Он оглядывался назад – и не узнавал себя прежнего. Как скучна, однообразна и пресна была его жизнь! Какими тусклыми, бледными были ощущения! Он не дышал, не горел, не замирал от предвкушения завтрашнего дня и того, что этот день принесет с собой.
Он видел, как беспомощны, примитивно грубы попытки поймать его, и ликовал. Он упивался собственной исключительностью, безнаказанностью. Он почувствовал вкус азарта, вызова, который он бросил людям. Пусть попробуют перехитрить его! Он играет с ними, как кошка с мышью, а они только ужасаются и разводят руками.
Только сейчас он осознал, что заставляет людей карабкаться на Эвересты и пускаться в одиночку вокруг света, входить в клетку к тиграм, прыгать с головокружительной высоты. Он возомнил себя чуть ли не героем, который водит за нос целую армию преследователей.
Но иногда, длинными лунными ночами, он содрогался от одной мысли о будущем, о невозможности возврата, о сожженных мостах. Тогда он понимал, что его, как потерявшую управление лодку, несет на острые скалы крутая штормовая волна – и неминуемо разобьет, расколет в щепки. Пока этого не случилось, у него еще есть время глотнуть воздуха, выпить последний жгучий стакан рома. А пьяному – море по колено! Он не успеет почувствовать сокрушительную, неумолимую силу удара.
Тот, кто назвал себя Потрошителем, в такие минуты находил отраду в созерцании беспомощной, затравленной жертвы. Его последний миг еще не наступил, а ее... вот он, на остром, как бритва, лезвии ножа.
С величайшими предосторожностями он спускался в глубокий, темный подвал, переодевался в бесформенный черный балахон и колпак с прорезями для глаз, отпирал тяжелую дверь, прислушивался. Узница спала, одурманенная снотворным, которое он добавлял в воду, или, гремя цепью, забивалась в угол при его появлении. Королева, лишенная трона и подданных, ожидающая пыток и казни. Что может быть забавнее подобного зрелища?