— Так почему ты не отвечаешь на письма?
— Мне нечего тебе ответить.
— «Привет, у меня всё в порядке» тоже было бы достаточно.
— «Привет, у меня всё в порядке» — этого и мне когда-то было вполне достаточно...
Откровенный укор. Мда... Как она, интересно, это себе представляет? Валеран начал терять терпение: конечно, сложно представить, как может измениться девушка, с которой ты расстался, когда она была совсем молоденькой, но сейчас он всерьёз заподозрил, что мозгов у Джилли за годы не прибавилось.
— Я писал и звонил Дэвиду, — резко ответил он, решив поставить точку во всех недомолвках.
Валеран успел подумать, что фойе концертного зала — не лучшее место для таких объяснений. Подумать-то — успел, но не успел остановиться. В следующие пять минут, внутренне горячась, срывая на своей невольной собеседнице накопившееся за сегодняшний вечер раздражение, но сохраняя внешнее спокойствие, он наконец высказал ей по пунктам всё, что накопилось.
Она могла подождать. Два года — не такой уж большой срок. Это верно, общаться он не мог, любой контакт с ней был ему запрещён, но — всего пара лет, и Дэвид ничего уже не смог бы сделать. А как она поступила? Кто был первый — тот самый Роджер? Как быстро она забыла Валерана после их расставания?
А ведь он из-за неё друга потерял! ...Нет, двоих, потому что если Дэвид сам вычеркнул его из своей жизни, то с Саймоном уже Валеран на долгие годы свёл встречи к нулю. Друзья, будущее, самоуважение — список продолжить? «Твой отец был прав: я — голову потерял, пока ты всего лишь „расширяла горизонты“, солнечный дождик». Нет, перекладывать на неё вину за собственную глупость он не собирается. А вот то, что «всё в порядке» не написал ей ни разу — пусть простит, но нарушать распоряжение суда в его планы на тот период не входило. Мерсер крепко держал его за горло, да и, будем честны сегодня, он сам не сильно возражал. Были причины. А теперь про неё и него — ещё раз. «Передай ей, что я по ней скучаю», — это он Дэвиду повторял постоянно, что ей было непонятно?
— Всего два года, крошич, — он выдохнул и поймал на себе обеспокоенный взгляд Грега. — Чёрт бы тебя побрал, всего два года... А ты решила выйти замуж...
— Я? За кого? — Джиллиан смотрела на него почти с ужасом.
На них стали оборачиваться, и у Валерана возникло желание закончить этот разговор как можно скорее.
— Откуда я знаю? Дэвид мне личные данные везунчика не сообщал.
— Дэвид тебе сказал, что я выхожу замуж?
Валеран, в ходе всего своего монолога избегавший сталкиваться с ней взглядом, наконец посмотрел прямо в глаза.
— И Дэвид тебе ничего не рассказал о моей беременности?
Опять за своё. Чего она...?
— Подожди... Какое распоряжение суда?
— А ты не знаешь?
— Я сейчас поняла, что очень многого не знаю. Вы, большие мальчики, забыли меня посвятить в перипетии ваших жизней. И в то, что касалось моей жизни — видимо, тоже. Ты, например, мог поговорить со мной, когда случилась та история с файлом на Коппса, но предпочёл думать, что я — молоденькая и глупенькая, да, Валеран? Дэвид решил, что для меня самое лучшее — больше никогда о тебе не слышать, и никакие ваши разговоры при мне не упоминал — по той же причине. Саймон... спасал меня, как мог. Он меня спросил как-то, надо было меня так «спасать» или нет? Каждый тянул на себя, как псы — пойманного кролика.
Валеран невольно улыбнулся. Э, как она инициативу в разговоре перехватила! Пигалица зеленоглазая, а знаменитый уэллсовский «командный» тон держит.
Потом до него дошёл смысл услышанного.
— Стоп. То есть всё, что ты думала все эти годы, — спросил он, — что я просто ушёл, оставил тебя?
...Чёрт! Что Дэвид наделал... А главное — зачем?
— Всё не так, погоди, — Валеран поймал себя на том, что начал горячиться, и заговорил медленнее, — всё не так. Против меня было заведено уголовное дело, и Дэвид, твой опекун на тот момент, добился запретительного ордера. Любые попытки прямого контакта с тобой — и я бы оказался за решёткой... Я думал, ты знала... Нет? Ну, вот, знаешь теперь.
Многое он ей ещё не рассказал. Многое, наверное, никогда и не расскажет. Как особенно тяжело было первый год-полтора. Если бы не сделка с Мерсером, не сотрудничество с полицией, забиравшее всё его свободное время, он бы спился.
Шесть дней из семи ему удавалось себя контролировать. Но когда наступал субботний вечер, он напивался, звонил Саймону, и тот орал на него в трубку:
— Это не любовь, понимаешь? Это одержимость, тебя лечить надо! Тебе после смерти отца надо было к специалисту, ты совсем свихнулся! А ты в армию подписался! А я! Дур-рак! Я тебя не остановил!
Потом Валеран перестал звонить другу. И ещё через какое-то время начал успокаиваться. Уже не просыпался среди ночи в приступе отчаянья от мысли, что не может её видеть, не может быть с ней, и сокрушительное осознание потери понемногу отступало. Вскоре встретил Маргарет. Она совсем другая, в ней нет этого тёплого спокойствия и удивительной отваги, но в целом — вполне его женщина. И теперь, вроде бы, можно пустить корни. Маргарет хочет детей, пусть будут дети: двое или трое, как у Бейтманов. С личной жизнью у него сейчас всё в порядке.
Так чего же он стоит и смотрит на эту маленькую девочку с волосами, похожими на нити солнечного дождика, а она не отводит глаз от его лица, и они отражаются друг в друге одной и той же мыслью: радость и право быть вместе у них давно и безвозвратно отняли?
— Пошли, — сказал он, кладя ей ладонь под лопатки и подталкивая по направлению к ложам. На Джилли было вечернее платье с глубоким вырезом на спине, и его пальцы коснулись обнажённой кожи.
— Куда пошли? — уточнила она, впрочем, не противясь.
— Туда, где можно закончить разговор спокойно и без свидетелей.
Валеран вложил билет в щёлку электронного замка, потянул вниз ручку двери и отступил немного, пропуская Джиллиан вперёд.
— Я тебе могу гарантировать, что в ложе ты получишь куда больше удовольствия от концерта, чем с восьмого ряда в партере.
— А от твоего общества?
— Как от общества пса, выслеживающего кролика.
Оркестровые только начали настраивать инструменты, ложа была закрыта с трёх сторон, и можно было не беспокоиться, что их кто-то услышит. Джиллиан невольно окинула взглядом своё отражение в огромном зеркале на стене. Судя по довольной мордашке, увиденное ей понравилось. Удивительно, самообладание в этот вечер молодой женщине не изменяло ни на минуту.
— Ну, валяй, спрашивай! — Валеран сел в кресло рядом с ней.
Джилли пристально посмотрела на него и после секундной паузы спросила:
— Что ты делал после того, как уехал из Оресты?
— Поселился у МакВиторса в Котноре. Там пришлось разбираться с властями и отвечать на некоторые вопросы, которые я бы предпочел оставить без ответов. Вернуться в армию я уже не мог, да и война закончилась через месяц.
Рассказать ей правду?
— Я заключил с ними сделку, с Мерсером и его парнями. — решился он. — Ты помнишь Мерсера? Нет, конечно, ты тогда была ещё маленькая... Так вот, у нас был договор: они снимают с меня все обвинения и убирают твоё имя из заведённого дела, а я помогаю им выследить банду Смита — ядро его знаменитых «Молодых Волков», — опознать его самого и дать свидетельские показания в суде. У нас на это ушло года четыре, но под конец... моё участие в судебном процессе не понадобилось: все они были уничтожены. — Валеран немного подался вперёд, словно хотел увидеть, что происходит в оркестровой яме.
— Смита я пристрелил лично. Тремя выстрелами — все были... скажем так, «контрольные», в голову... Выпустил бы в него обойму, но, кажется, меня остановили.
На секунду его лицо исказилось. Он попытался усмехнуться, но получилась горькая, болезненная гримаса.
Тут же он заметил, как Джиллиан вздрогнула.
— Я рассказываю тебе страшную новогоднюю сказку, солнечный дождик?
Из-за кулис вышел Йонассе и поклонился зрителям. Концерт начался. Джилли отклонилась от Валерана, отвернулась, с показным интересом всматриваясь в происходящее на сцене. И только перед тем, как дирижер взмахнул палочкой, прошептала скороговоркой:
— Ты ненавидишь Дэвида?
— Нет. — Во всяком случае, Валерану хотелось в это верить. — Может, я поступил бы так же на его месте.
Со сцены музыка разлилась по залу. Пальцы Валерана вспомнили прохладу клавиш, но сейчас его тянуло к другому — к коже, к которой он прикоснулся этим вечером всего на нескольких коротких секунд. Пока Джиллиан слушала, впитывая мелодии, следила за каждым взмахом дирижерской палочки, и лёгкая, ещё какая-то полудетская улыбка не сходила с её губ, Валеран, не сдерживаясь, ласкал взглядом её спину и плечи. Забыть бы обо всём, приблизиться к своему солнечному дождику, вспомнить, какая она... Откликнется ли, если сейчас стащить со стула, прижать к себе, стянуть это чёртово платье, и — целовать и тискать, тискать и целовать?
Джиллиан обернулась лишь один раз. С той же улыбкой — счастливой, чуть застенчивой, такой обманчивой. Поймала стюартовский тяжёлый взгляд, но глаз не отвела. Только наклонила голову изучающе, перед тем как происходящее на сцене снова завладело её вниманием.
Что вспомнила его солнечная девочка?
...А потом Стюарт провожал её домой. Близилась полночь, но Джиллиан наотрез отказалась от предложения вызвать такси. Не так уж далеко она живёт, за старым железнодорожным вокзалом. Тротуары расчищены от снега, ветер стих — что может быть лучше прогулки на морозном воздухе в новогоднюю ночь?
Улицы оставались людными: в парках дети и подростки играли в хоккей, парочки торопились к полуночи занять свой столик в ресторане, неспешно прогуливались старички, предлагая проходящим мимо самодельные украшения за небольшую плату. Прямо возле ступеней Здания Правительства давали концерт, там собралась огромная толпа, шум был слышен даже у Хейден-Холла. Город не спал, город ждал салютов.
Можно было вернуться на Уэллингтон Стрит, но Валеран сомневался, что демонстранты разошлись, а Джилли была вовсе не против спуститься к реке и обойти сомнительное место по велосипедным дорожкам.
Большую часть пути они прошли быстрым шагом и в молчании. Всё было уже сказано и услышано, а новых точек соприкосновения не нашлось. Когда Валеран и Джилли оказались с обратной стороны от «Шато Норден», часы на Здании Правительства начали отбивать полночь. Бежавшие им навстречу подвыпившие, весёлые и влюблённые подростки кричали «С Новым Годом!», Джилли улыбалась и махала им, но стоило ярким цветам праздничного фейерверка взлететь над замёрзшей рекой, как женщина остановилась и повернулась к своему спутнику.
— С Новым счастливым годом?
Дальше... Валеран успел удивиться, что волосы её по-прежнему пахнут туберозой и замороженными сливами — неужели Мика поделилась семейным секретом? Тогда, в горах, она мыла девчонке волосы каким-то специальным раствором для блеска («...и чтобы паразитов не нахваталась...»), и этот запах постоянно преследовал его в первое время после расставания. Да и потом, много лет спустя, уловив аромат тубероз, он с трудом мог унять возбуждение.
Да, удивиться он успел. Положить руку ей на затылок, когда Джиллиан, привстав на цыпочки, потянулась к нему за поцелуем, — тоже успел. А ещё успел обхватить другой рукой за талию, чувствуя, как её прохладные губы прижались к его губам. Поцелуй был лёгкий — так целуют детей или огромных синих бабочек, которые и через тысячи лет, когда забудутся все сегодняшние войны и распри, когда от Валерана и его солнечного дождика не останется и воспоминаний, будут порхать у авелиновских водопадов... Да, поцелуй был лёгкий, но Стюарт почему-то не успел разжать руки, не успел выпрямиться, когда она начала отстраняться, и не успел напомнить себе о Маргарет, которая в этот час, возможно, сидела в их большой и всегда немного холодной гостиной и ждала его звонка...
Авелиновские водопады не часто замерзали на зиму. Но если это случалось, с первой оттепелью лёд начинал трещать, громыхать, и осколки его с грохотом пробивали бреши в мраморно-белых покровах застывших озёр. Потом перепад температур между пока холодными ночами и тёплыми весенними полднями довершал дело, и нетерпеливые водные потоки вырывались на волю — затопить, заполнить, перебаламутить, наполнить шумом и... разрушить, чтобы дать новую жизнь.
Вода — есть жизнь. Любовь — есть жизнь. Но, конечно, Валеран уже не думал об этом, когда прижал свою русалочку чуть сильнее, чем следовало бы, разбивая осторожный лёд их поцелуя.
И она ответила....
Глава 16
Мика бросила взгляд в окно.
— О, скоро уже приедем!
Такси приближалось к мосту, за которым уже виднелись несколько зданий Лаунсдонского парка с высокими шпилями, больше похожие на старые церкви, чем на клубные помещения.
— Когда-то здесь располагались павильоны сельскохозяйственной ярмарки...
Не получив ответа, она покосилась на молчаливого спутника, но решилась всё-таки пояснить.
— Если будет скучно, мы можем быстро уйти. Меня просто попросили... ну, это в любом случае ненадолго.
Альберт рассеянно кивнул, продолжая думать о своём. Мика едва заметно пожала плечами и перевела взгляд в боковое окно машины. Возможно, её спонтанная идея пригласить Альберта оказалась вовсе не такой удачной, как думалось поначалу, но отступать было поздно. Сейчас она просто смотрела на проносящийся за окном вечереющий город, и сожалеть о чём-либо хотелось меньше всего. Вспомнилось, как в детстве она с мамой любила ездить в цирк. Так же брали такси, и так же за стеклом то ли дождь, то ли тающий снег размывал свет от фонарей. Бог её созерцательного детства с тех пор рисовал исключительно в синих и оранжевых тонах. А может, его и не было вовсе — или же она уже всё забыла. Теперь был Север, и по ночам снег здесь ложился фиолетовыми мазками со всполохами жёлтого электричества. Снегопад тоже может быть божеством в новогоднюю ночь, и какая разница, кому поклоняться, когда тебе тридцать.
Таксист переспросил номер. Мика ответила и нервно провела рукой по волосам. Потом снова решилась нарушить молчание неожиданным вопросом:
— Альберт, ты в детстве часто сбегал с уроков?
— Что?
— У этого Андре был такой вид, словно он — строгий учитель, уличивший тебя в плохом поступке.
— А-а, это... Да пошёл он... — Альберт рассмеялся и, как показалось Мике, вздохнул с облегчением.
— Ты мне расскажешь, что происходит?
— А ты не знаешь, что любопытство сгубило кошку? — Лаккара наконец-то отвлёкся от размышлений и посмотрел на неё.
— А ты не знаешь, что у кошек девять жизней? — Мика сдержанно улыбнулась, но глаза её лукаво блеснули. — Одну из них я готова отдать... Да бог с ней, с кошкой, а вот я сейчас точно умру от любопытства, если не узнаю, с чего это вдруг суровый и непримиримый Альберт Лаккара решил пользоваться услугами левантидийца. Какой ишак сдох?
— Это одна из барросовских идей. Он считает, что в офисе нужна охрана...
Мика удивилась, но не подала виду. Альберт был очевидно не настроен продолжать этот разговор.
Такси затормозило у начала мощёного тротуара. Расплатившись кредиткой, Лаккара вышел первым и протянул руку девушке. Снежинки залетели ей за рукав, коснулись мимолётным холодком — это их обычное «просыпайся, подруга» — и мгновенно растаяли на тёплой коже запястья.
Выбираясь из машины, она нечаянно качнулась к нему и заметила со смутным удовольствием, что спутник уловил тонкий, с едва заметной горчинкой, запах её духов. Взволновала? Похоже, да... И сама взволновалась. Мимолётное соприкосновение смутило обоих. Мика подумала, что из-за её сдержанности и недавней нерешительности они оба оказались в дурацком положении. Платоническая фаза отношений прилично подзатянулась, и выйти из неё становится всё затруднительнее.
Альберт окинул взглядом полупустую площадь, делая вид, что сейчас его интересует только это.
— Теперь куда? Я здесь никогда раньше не был.
Мика стянула перчатку, заправила за ухо прядь волос и поглубже надвинула капюшон.
— Положим, ты в этом не одинок. Но, кажется, вон то здание в конце улицы.