Такой и оставалась в его памяти поездка — везде все для них заранее забронировано, приготовлено, предусмотрено…
А теперь? Глеб даже не знал, где остановиться. Ни родственников, ни близких знакомых. Единственное, что оставалось, уповать на Вербицких. Но как они встретят его, Глеб не знал. Раза два он звонил из Средневолжска Вике, разговаривали вроде сердечно. Но одно дело разговор, а другое практическая помощь и поддержка.
Могло случиться и такое, что Вербицких нет в Москве. Мало ли, на даче или на курорте, время-то отпускное.
Что тогда делать? В гостиницах наверняка мест нет. Их всегда нет, а сейчас и подавно — лето.
Говорят, деньги открывают любую дверь. Но как и кому их предложить? Администратору или более ответственному лицу? Глеб никогда не сталкивался с подобными вещами. И потом: раньше, возможно, такие штучки и проходили (считались даже в порядке вещей), а теперь? Предложишь купюру, а тебя, чего доброго, потащат в милицию, подзагоришь ни за понюшку табаку.
Вот с такими мыслями и заботами Ярцев сошёл на перрон Курского вокзала, как он читал, самого крупного в Европе.
Это был Вавилон! Захваченный людским десятым валом, Глеб с трудом отыскал телефоны-автоматы и выстоял огромную очередь, прежде чем добрался до одного из них.
Выхода не было — надо стучаться к Николаю Николаевичу. Если кто и в состоянии помочь с гостиницей, так это он.
Ответил низкий мужской голос. Ярцев ещё подумал, наверное, референт Вербицкого, однако когда Глеб спросил Николая Николаевича, ему ответили, что такого не знают.
— Как же так? — растерялся Глеб. — Он же начальник главка… А я куда попал?
— В Госагропром, — ответили с того конца трубки. — Позвоните в справочную, — посоветовали Глебу и назвали номер.
Битых полчаса названивал он в справочную Госагропрома, а когда наконец прорвался, то получил ответ: в телефонных списках имя Вербицкого не значилось.
С замиранием сердца — а вдруг и тут сорвётся — Ярцев набрал домашний номер Николая Николаевича.
— Вам кого? — послышался незнакомый женский голос.
— Николая Николаевича, Татьяну Яковлевну или Викторию Николаевну, — начал было Глеб, но услышал, как женщина крикнула: «Вика, тебя! Наверное, очередной красавец…»
И через полминуты ему уже отвечала Виктория.
— Глеб! Ты откуда? — радостно воскликнула она, узнав его с первого слова.
— Из Москвы, — ответил Ярцев, растерянно соображая, как бы поделикатнее изложить свою просьбу.
— Наш адрес у тебя есть, так что бери мотор и жми сюда, — предложила Вика.
— Да понимаешь, я прямо с вокзала, — промямлил он. — С чемоданом и прочее…
— А где ты думаешь приземлиться? — спросила она.
— В том-то и дело, что негде, — ответил Глеб. — Пытался дозвониться до твоего папы.
— Зачем? — В голосе Вики послышалось удивление.
— Хотел попросить, чтобы он посодействовал насчёт гостиницы.
— С таким же успехом можешь обратиться по этому вопросу к фонарному столбу, — рассмеялась Вика. Глеб опешил, но не успел ничего сказать, как она уже серьёзно добавила: — Ну что ж, надо выручать земляка. Позвони минут через десять. Идёт?
На всякий случай он позвонил через двадцать.
— Все в порядке, — как о какой-то безделице, просто, по-будничному сообщила Вика. — Езжай в гостиницу «Россия».
И назвала фамилию администратора, к которому следовало обратиться.
Ярцев был так ошарашен, что даже забыл поблагодарить.
И все же, подъезжая к «России», он не до конца верил, что дело улажено, настолько его подавило зрелище рядов интуристовских автобусов, роскошных иностранных лимузинов, разноплемённой и разноязыкой толпы, фланирующей у гостиницы.
Глеб успокоился лишь тогда, когда вошёл в тихий уютный номер, сверкающий чистотой.
Успокоился и подивился — ай да Вика, ай да волшебница!
Он поставил в шкаф чемодан, заглянул в ванную, пахнущую освежителем, потом отдёрнул штору, закрывающую окно во всю стену. И остолбенел от захватывающей дух красоты: перед ним открывалась панорама Кремля с его башнями, дворцами, золочёными куполами храмов и курчавой зеленью деревьев. И дальше, до горизонта, простиралась Москва. Близкая, желанная и… недоступная.
«Почему же недоступная? — вдруг улыбнулся Ярцев, не в силах оторваться от прекрасного вида. — Все в руках человека. Вот она, столица, у моих ног…»
Его размышления прервала телефонная трель. Глеб, недоумевая, кто бы это мог звонить, снял трубку.
— Устроился? — раздался голос Виктории. — Нравится?
— Не то слово! Шик! — Не мог скрыть своего восхищения Ярцев. — А откуда ты узнала номер телефона?
— Голуба, это Москва! Тут все чётко: сделал — доложил. Послушай, у тебя нет никаких планов на ближайшие пять-шесть часов?
— Вольный, как орёл.
— Через двадцать минут спустись к западному выходу. Поедем на дачу к одному моему знакомому. Гарантирую, будет интересно.
— Ну ты даёшь! Я даже не успел залезть под душ.
— Дача на самом берегу водохранилища, накупаешься всласть. Так что прихвати плавки.
«Задала Виктория темп! — подумал Глеб, лихорадочно соображая, что надеть. — Джинсы и рубашку-сафари? Удобно ли? Первый раз к людям… Строгий костюм тоже вроде бы ни к чему, ведь за город направляемся».
Он остановился на вельветовых брюках, трикотажной бобочке, а для вящей солидности накинул кожаный пиджак.
Выйдя на улицу, Глеб стал высматривать зеленую «Ладу-Спутник». Когда он последний раз звонил Вике из Средневолжска, она сказала, что купила машину.
К гостинице одна за другой подруливали «мерседесы», «тойоты», «фольксвагены», «Волги». И вдруг из чёрной «Волги», резко осадившей возле Ярцева, выскочила Вербицкая. Глеб, не успев очухаться, попал в её объятия.
Вика была в легкомысленных голубых брючках из хлопчатки, в куцей кофточке. А на ногах вообще черт-те что — чуть ли не пляжные тапочки.
Она пропустила Глеба вперёд себя на заднее сиденье, а потом села сама.
— Знакомьтесь, — сказала она. — Глеб… А это, — показала Вика на мужчину за рулём, — Леонид Анисимович… И — просто Алик.
Леонид Анисимович, лет пятидесяти, в безупречно белой рубашке с закатанными рукавами и при галстуке, благосклонно кивнул Ярцеву. Алик, сидевший рядом с водителем, протянул Глебу крепкую руку. Ему было за двадцать, и одет он был под стать Вербицкой — в светлых хлопчатобумажных «бананах» и майке с абстрактным рисунком на груди.
Леонид Анисимович тронул машину, аккуратно пробираясь сквозь ряд «иностранок», то и дело поглядывая по сторонам и в зеркало заднего вида.
Глебу показалось, что он рассматривает его.
«Что это за белая мышь?» — подумал Ярцев.
У водителя были светлые-светлые волосы, белесые брови и светло-карие глаза. Руки — в бледных редких веснушках. Он почему-то напомнил Глебу растения, выросшие под камнем или доской.
Рядом с ним Алик гляделся ядрёным яблоком — каштановая шевелюра, румянец во всю щеку, проступающий даже сквозь загар.
— Глеб, прошу обратить внимание на торжественность момента: едешь рядом с самим Александром Еремеевым. Надежда русской поэзии! — сказала Виктория.
— Очень приятно, — в тон ей ответил Ярцев, чувствуя, однако, неловкость: в словах Вики звучала нескрываемая ирония, а объект её тут же, в машине.
Но, взглянув на Алика, Глеб понял: тот и не собирается обижаться, наоборот, комплимент девушки доставил ему истинное удовольствие — Еремеев расплылся в самодовольной улыбке.
Вокруг бурлила, шумела Москва. «Волга» двигалась в плотном потоке машин.
Будучи сам водителем, Глеб отметил про себя, что Леонид Анисимович классный шофёр. Так спокойно и плавно вести автомобиль на нервных московских перекрёстках может только истинный мастер.
Глеб гадал, кто такой Леонид Анисимович. Друг Николая Николаевича? Вполне может быть. На человека из художественной среды он вроде не похож.
Тем временем сидящие впереди мужчины стали обсуждать, как лучше выехать на нужное шоссе, а Вербицкая спросила:
— В отпуск приехал, отдохнуть?
— Скорее — в командировку, — ответил Ярцев. — В ноябре у меня защита, надо в Ленинке посидеть, в архивы заглянуть.
Глеб лукавил. Конечно, отправляясь в Москву, у него было в плане посетить Ленинскую библиотеку. Но главное, для чего он приехал, — вплотную заняться обменом средневолжской квартиры, доставшейся от отца.
Мечта переехать в столицу жила в его мыслях давно. И вообще, в их семье это было вроде заветной цели. Идефикс. И наверное, в сына вложил её Семён Матвеевич. Ему самому, увы, осуществить задуманное не удалось. Отец успокоился на тихом деревенском кладбище, а Глеб словно принял эстафету от Ярцева-старшего. Он даже считал, что ему куда нужнее перебраться в Москву. Впереди — целая жизнь, которую можно и должно сделать в самом главном городе страны. Средневолжск казался Глебу чем-то вроде костюмчика, из которого он уже вырос. Университет, окружающие давно приелись, а главное, не соответствовали, по мнению Ярцева, его способностям и возможностям. Он мог проявить себя, развернуться только там, где решались глобальные проблемы исторической науки, где имелись академические институты, задающие тон всем остальным, где из первых рук раздавались положения, почёт и привилегии.
И вот сейчас у него стала появляться уверенность, что переезд произойдёт так же гладко и успешно, как он поселился сегодня в одной из лучших гостиниц Москвы.
— Ну а как Николай Николаевич? — спохватившись, спросил Глеб. — Мама?
Этим следовало поинтересоваться пораньше.
— У него теперь забот больше, чем в главке, — ответила серьёзно Вика.
— Ядохимикаты, удобрения, посадочный материал, ранние овощи… Ни минуты покоя. Ужас!
— Так его назначили?.. Представляю, сколько легло на плечи, — понимающе кивнул Глеб.
— Целых шесть соток! — округлила глаза Виктория.
В машине заулыбались. Глеб понял, что его разыгрывают.
— Он теперь командует на своём участке в садовом кооперативе, — пояснила Вербицкая. — Пенсионер… Мы к нему наведаемся. Старикан будет рад тебя видеть.
Машина вырвалась наконец на загородное шоссе.
Леонид Анисимович прибавил скорость.
— Когда ты наконец подаришь сборник? — спросила Вика Еремеева.
— Не волнуйся, тебе первой презентую, — ответил Алик, в голосе которого послышались грустные нотки. — В издательстве мурыжат…
— Драться за себя надо, — подзадоривала его Вербицкая.
— Ты что, с луны свалилась? — обернулся к ней Еремеев. — Или прикидываешься? Сама же знаешь, как относятся к нам, молодым! Эти заслуженные, со званиями, лауреаты обступили все кормушки, как тараканы. Насмерть стоят! Не дай бог проскочит что-то талантливое, яркое! Что же тогда будут делать они, серые и убогие?
— Это ты зря, братец, — заметил Леонид Анисимович. — Зачем так мрачно?
— Я ещё мягко выразился! — распалился поэт. — Из года в год, десятилетиями, одни и те же имена! Словно Россия оскудела на новые таланты! Это же мафия: друг друга хвалят, друг друга издают, друг друга награждают…
— Настоящий талант все равно пробьётся, — не соглашался Леонид Анисимович. — Рано или поздно признают.
— Ну да, сначала в гроб положат, а уже потом слезу утирают: какого человека потеряли! — Видя, что Леонид Анисимович хочет что-то возразить, не дал: — Да-да, так было с Николаем Рубцовым, Вампиловым, Высоцким» Шукшиным! При жизни их не больно чествовали. В президиумы не сажали, наградами не забрасывали…
— Шукшину же дали Ленинскую, — сказала Вика.
— Посмертно! — грозно поднял палец Алик. — Когда уже стал не опасен для маршалов и генералов от литературы.
— Зол ты, Алик, зол, — попытался успокоить его Леонид Анисимович. — А злость — плохой советчик. Я не хочу спорить с тобой, но, как мне кажется, для того, чтобы писать стоящие книги, нужно узнать, почём фунт лиха.
— Давайте, давайте, — осклабился Алик, — ещё про Горького скажите, про его университеты…
Ярцев слушал и любовался прекрасной природой Подмосковья. Берёзовые рощи сменялись вековыми соснами, потом они ехали мимо густого молодого ельника. Проскочили какой-то дачный посёлок с богатыми домами на обширных участках. Затем дорога углубилась в лес, и «Волга» некоторое время мчалась одна: не было ни встречных, ни попутных машин. Слева мелькнула голубая ширь, запятнанная белыми парусами яхт.
— Красота, а? — кивнула в окно Вика.
— Изумительно, — согласился Глеб.
— Скоро будем на месте.
Из-за поворота навстречу им выехал иностранный автомобиль.
«Вольво», — отметил про себя Ярцев, когда лимузин, сверкая серебристым кузовом, проскочил мимо.
— От Решилина небось, — заметил Алик.
— От кого же ещё, — усмехнулся Леонид Анисимович. — Он за рубежом гремит, пожалуй, больше, чем у нас в стране.
«Решилин, Решилин… — повторил по себя Ярцев. — Что-то очень знакомое».
— Художник, что ли? — вспомнил он вслух.
— Точно, — кивнула Вика. — К нему едем.
Глеб чуть не подскочил, не переставая удивляться Вике: иметь в приятелях такую знаменитость!
«Волга» свернула и скоро остановилась у высокого глухого забора. Алик выскочил из машины и нажал кнопку у ворот. Звонка не было слышно, но из глубины двора раздался лай нескольких собак. Минуты через две в щели забора мелькнули чьи-то глаза, и ворота медленно раздвинулись.
— Привет, Оленька! — помахал Леонид Анисимович женщине лет тридцати, стоящей в окружении трех громадных псов. Она была одета в яркий ситцевый сарафан. Миловидное русское лицо её было обрамлено прямыми волосами, сходящимися за спиной в тугую длинную косу.
— Вот молодцы, вот молодцы, — приветливо проговорила Ольга. — Как обещали, так и приехали.
Леонид Анисимович въехал на участок и заглушил мотор. Взяв с сиденья какие-то свёртки, он вручил их женщине.
— Прошу, все, что просили.
— Ой, спасибочки, — обрадовалась Ольга. — Сейчас рассчитаюсь с вами.
— Там написано сколько, — сказал Леонид Анисимович.
Глеб заметил на свёртках какие-то цифры, написанные карандашом.
Вика поздоровалась с женщиной как со старой знакомой. Алик, видимо, был здесь тоже не в первый раз.
— А это мой земляк, — представила Глеба Вербицкая, — вот с таких лет дружили.
— Милости просим, — чуть поклонилась Ольга.
И Ярцеву стало легко и приятно от этой простоты, которой веяло от женщины.
— Сестра Решилина, — шепнула ему Вика, когда все двинулись в глубь участка. — За хозяйку здесь.
Участок был огромный и казался пустынным, так как деревьев здесь росло мало. Преимущественно сосны, уходящие высоко в небо своими старыми вершинами. На солнечной стороне вдоль забора тянулся малинник с аккуратно подвязанными к шестам стеблями. Возле него стояло несколько ульев.
Дом располагался на противоположной стороне участка. Он напоминал деревянные хоромы, которые Глеб видел на Архангельщине и Псковщине, куда ездил как-то в турпоездку. Рубленая махина, пологая лестница в виде крытой галереи вела на второй этаж. Крыша покрыта дранкой. От строения веяло замшелой стариной.
Словно в дополнение к ней на участке косил траву высокий старик с косматыми волосами и бородой, одетый в белую холщовую рубашку и порты.
Когда прибывшие подошли к нему, косарь вытер рукавом пот со лба и произнёс:
— Точность — вежливость королей.
«Батюшки, — остолбенел Ярцев, — так это же Решилин!»
Вблизи ему можно было дать чуть больше пятидесяти. Это издали художник выглядел стариком.
Решилин поздоровался со всеми за руку, а когда очередь дошла до Глеба, спросил:
— Вы и есть тот самый школьный приятель Вики? — Глеб кивнул. — Что ж, давайте знакомиться: Феодот Несторович.
Ярцев назвал себя, поражаясь, как точно соответствовало облику хозяина его имя, которое уводило в прошлые века, воскрешало предания и поверья.
Решилин был бос. Говорил он на «о».
— Ведро нонче, — посмотрел на небо художник. — Окунуться будет в самый раз. — Он гостеприимным жестом показал в ту сторону, где был край участка, заросший ветлами.