Зазвонил телефон, и Лайма чуть не схватила трубку, однако, подумав, решила не отвечать – мало ли кто звонит, они с Геной еще не обговорили такие мелочи. Городской телефон наконец замолчал, зато зазвонил ее мобильный. Высветился номер Шаталова.
– Ты что, еще не дома? – хозяйским тоном поинтересовался он. – Я звоню уже час.
– Куда звонишь? – неприветливо поинтересовалась Лайма.
– Ну, домой звоню, а тебя нет.
– А я трубку не беру.
– Почему?
– По кочану. Может быть, тебя добиваются безутешные брошенные тобой женщины...
– Так утешь их, я разрешаю. Как твой Керосин поживает?
– Кто, кто?
– Ну, как его там – Холестерин?
– Кларитин. Спит пока. Кстати, а ты чем его кормил все это время?
– Чем придется.
– Да ты что, Геннадий? – рассердилась Лайма. – Ему специальная еда нужна, кошачья!
– Здрасьте! Мы так не договаривались, я в кошачьей еде ничего не смыслю. Кошек не держал.
Ему надоело быть хорошим, и он вредничал специально. Может быть, Лайма пожалеет Кларитина и будет приезжать ночевать хотя бы ради него? Известно ведь, что, когда в тебе сильно не нуждаются, ты особо и не рвешься...
– Ясно, – вздохнула Лайма. – Придется в магазин бежать. Что у вас тут ночью работает? То есть у нас?
– Выйдешь, – повеселевшим голосом ответил Шаталов, – сверни налево за угол, дальше через дорогу. Увидишь такие огромные красные буквы. Вроде бы там есть отдел с кормом для мелкого безрогого скота.
– Ладно, пойду, а то я вообще сегодня спать не лягу. Да и не ела ничего. Ты когда приедешь?
– А ты уже перевезла вещи?
– Знаешь, у меня грузовик сломался, так что извини, все перевезти не получилось.
– Ну ладно, виноват. Давай в субботу, я свободен. Загрузим мою тачку, она гораздо вместительнее твоей колымаги. Ты как насчет субботы?
– Отлично! В субботу – самое лучшее! – согласилась Лайма знакомым Шаталову завиральным тоном. – А ты скоро приедешь?
– К двум буду, вряд ли раньше. Поговорить с людьми надо, то, се. Ешь без меня, там в холодильнике всего навалом.
Ему чертовски нравилось, что теперь она ждет его возвращения и возится с Кларитином. А он занят делами по самое горло. В сущности, так и должно быть. А вовсе не наоборот.
Пока они беседовали, проснулся кот. Потянулся, на неверных со сна лапах отошел в угол коридора и сделал еще одну лужицу. «Дело дрянь, – констатировала Лайма. – Срочно начинаем процесс обучения хорошим манерам». Она взяла паршивца за шкирку, потыкала носом в произведенные им бесчинства, затем отнесла в туалет и опустила в специализированный кошачий писсуар.
Кларитин огляделся вокруг, то ли понял, то ли не понял, чего же от него хотят, и отчаянно замяукал. Лайма сбросила кроссовки и куртку, вооружилась тряпкой и восстановила нарушенную красоту в коридоре. Затем тщательно вымыла руки и снова оделась – уже двенадцать, а местность вокруг практически незнакомая.
Кларитин продолжал орать в туалете, как будто попал в камеру пыток. Лайме стало его ужасно жаль.
«Возьму-ка я его с собой, пусть воздухом подышит, может, крепче спать будет». Лайма ухватила орущий серый комок и поместила его за пазуху, застегнув куртку снизу на «молнию». Получилось что-то вроде сумки-кенгуру. Кларитин завозился там, пытаясь найти подходящее отверстие, чтобы высунуть голову.
Когда они вышли из подъезда, кот совершенно освоился на Лаймином животе и от удовольствия впивался всеми имеющимися когтями в ее новенькую джинсовую рубашку.
Свернув за угол, Лайма попала в неуютный в это время суток двор. За спиной у нее послышались торопливые шаги. Она не успела испугаться, когда из соседнего подъезда на улицу вывалилась компания подвыпившей молодежи. Лайма оглянулась, но увидела лишь две мелькнувшие тени и вздохнула с облегчением. Через минуту она вышла к довольно широкой дороге без малейших признаков светофора или хотя бы цивилизованного перехода. Машины, несмотря на поздний час, сновали в обе стороны весьма активно. На противоположной стороне сиял призывными огнями супермаркет.
Озираясь в поисках места, где можно было бы без риска для жизни перескочить проезжую часть, Лайма не заметила двух типов в черных тренировочных костюмах и черных шапочках, которые, материализовавшись из темноты двора, быстро направились к ней.
Удар обрушился на Лайму в ту секунду, когда она шагнула на шоссе. В потоке машин наконец наметился просвет, и она решила этим воспользоваться. Неожиданный рывок стал ее спасением – Лайму стукнули не то деревянной дубинкой, не то бейсбольной битой, и если бы удар пришелся по голове, она наверняка треснула бы, как яичная скорлупка.
Но бандит не ожидал от нее столь стремительного шага вперед, и оружие задело только плечо. Второй нападавший собирался нанести ей сокрушительный удар справа, но, так как Лайма с громким воплем рухнула на землю, он промахнулся и с размаху въехал подельнику по бедру. Раздался хруст, и тот, выронив орудие труда, закрутился на одном месте, отчаянно матерясь. Потом повалился на тротуар неподалеку от своей жертвы, прокричав находящемуся в ступоре подельнику: «Кончай ее!»
Лайма быстро поняла – если она хочет жить, надо вопить во все горло. И она завопила! Возле ее головы шуршали шины, но скрипа тормозов не было слышно. Хоть бы кто-нибудь помог! Нужно во что бы то ни стало остановить машину, но как это сделать?!
В этот момент перепуганный Кларитин выполз у Лаймы из-за пазухи и решил проблему самостоятельно. Что было сил он рванул вперед и вылетел прямо на мостовую. Черный человек уже поднял свое грозное оружие у Лаймы над головой, но тут... раздался благословенный скрип тормозов и нечеловеческий рев, перекрывший нестройные завывания жертвы и ее мучителей:
– Ах, ты ж! Твою же ж мать!
Хлопнула дверца роскошного серебристого лимузина, и на мостовой появился персонаж, как будто вышедший из добрых старых анекдотов про «новых русских». Взъерошенный Кларитин – хвост морковкой – стоял возле колеса и жмурился от яркого света фар. Шофер наклонился, схватил его и поднес к самому носу. Сзади начали гудеть, но быстро перестали – машина больно серьезная.
Лайма и подбитый бандит сразу замолчали, правда, она рот так и не закрыла.
Тут распахнулась дверь справа и оттуда выскочила грудастая блондинка с криками:
– Какая прелесть, дорогой, дай мне посмотреть! А давай мы его на дачу возьмем!
Дорогой не реагировал на призывные стоны то ли жены, то ли подруги, пытаясь сообразить, куда деть кота. Он был слишком маленький, чтобы швырнуть его на обочину и, топнув ногой, крикнуть: «Брысь!»
Уже изготовившийся для последнего и решающего удара бандит при виде внезапно появившихся колоритных свидетелей так и замер с поднятой вверх дубинкой. Что касается композиции из тел, валявшихся на асфальте, то она была похожа на картину «Иван Грозный убивает своего сына», и если бы Лаймина голова покоилась на коленях ее обидчика, то сходство было бы полное.
Блондинка продолжала ныть, требуя кота, но мужик явно не собирался брать его с собой. Он пробормотал:
– Вот, блин, хозяева, за животными совсем не следят, – поднял голову и увидел всех сразу – Лайму и двух людей в черных бандитских шапочках. Сделал шаг вперед и спросил: – Эй, подруга, ты вообще в норме? Соображать можешь? Твой кот?
Лайма попыталась сказать «да», не смогла, зато неприлично громко икнула.
– Так, понятно, эта готова. Пацан, – обратился он к лежащему рядом человеку в черном, – может, твой кот?
«Пацан», похоже, вообще утратил всякий интерес к происходящему и полностью ушел в себя.
– Ну, дела, – завертел головой мужик, – котята на дороге, люди в отключке...
И тут остававшийся до сих пор целым и невредимым второй бандит не к месту решил высказаться:
– Ехал бы ты, дядя! Без тебя разберемся.
Это было самое глупое выступление в его беспутной жизни.
– Чего ты там вякнул, фантомас гребаный? – немедленно оживился «новый русский». – Да ты у меня своей шапкой будешь сопли с асфальта вытирать, понял?
Слова у обладателя лимузина с делами не расходились. С Кларитином в руках он быстро шагнул вперед и носком лакированного остроносого ботинка въехал противнику в пах. После чего несколько раз прошелся по распластанной фигуре, приговаривая:
– Грязищу тут развели!
Блондинка, облокотившись о серебристое крыло, терпеливо ожидала окончания представления. По всему чувствовалось, что судьба кота волновала ее гораздо больше, чем неясная участь человека в черном. Тут, наконец, Лайма обрела дар речи и закряхтела:
– Ох-ох, помогите мне встать, ради бога.
Блондинка посмотрела на нее с подозрением, но все-таки протянула крепкую ладошку. Тут, закончив тяжелую мужскую работу, к ним подошел ее спутник с котенком в руке. По дороге он задержался возле другой фигуры в черном, о чем-то задумался, а потом ударил кулаком, как кувалдой, по черной голове, отчего начавший было подниматься бандит снова рухнул на асфальт.
– Понимаете, – стала сбивчиво объяснять Лайма, – мы пошли вдвоем с котом в магазин. Ему еды надо было купить. Тут эти, – она махнула рукой в сторону неподвижных черных фигур, – с дубинками. И прямо на меня! Ударили, я упала, а они между собой драться стали. Только я не поняла, почему.
– Сестренка, а ты, часом, не пила? – уточнил ее неожиданный спаситель.
– Могу поклясться, – горячо заявила Лайма. – И спасибо вам огромное! За то, что остановились и помогли...
– Это ты кота своего благодари, – хмыкнул тот. – Ну, и куда ты теперь?
– Домой. Ой, нет, в магазин, он же голодный. – Она указала на вполне довольного жизнью Кларитина.
– Ладно, садись в машину, довезем вас до магазина. А дом где? Если тут рядом – довезем и до дома.
– А у вас нет такого же котеночка? – поинтересовалась блондинка, не сводя с Кларитина жирно подведенных глаз.
– Ну, чего ты к этому коту привязалась? Да я тебе куплю такого же, даже еще лучше! – вступил в схватку ее милый.
– Такого ты не найдешь! А мне нравится именно с носком на ноге! – разнылась блондинка.
Их нудное препирательство продолжалось всю дорогу.
– Может, тебя до квартиры проводить? – поинтересовался мужик, вошедший в роль спасителя и явно наслаждавшийся ею.
– Нет, спасибо, здесь безопасно, вахтер сидит. А что с этими будет, которые там валяются?
– Да ничего, менты подберут. Или дворники. – Он громко засмеялся, блондинка грустно пискнула: «Привет!», и роскошный лимузин укатил.
Лайма вернулась в квартиру сама не своя. Все было плохо – горело ушибленное дубинкой плечо, раскалывалась голова, тряслись руки, и вдобавок ее бил озноб. Не раздеваясь, она бессильно опустилась на пуфик в коридоре. В первую очередь нужно собрать разбегавшиеся мысли и понять, что же произошло и, главное, почему. Была ли это случайность, или наконец проявились зловещие последствия бурной деятельности их группы? А если последнее, то кто решил нанести по Лайме – в прямом и переносном смысле – удар? В эти сумрачные размышления вкралась несвоевременная мысль о том, что Кларитин так и не накормлен, а затем, перебивая все остальные, – что скоро придет Шаталов и застанет ее вот в таком жалком виде. Немым укором выглядел дурацкий желтый пакет со скарбом, сиротливо стоящий в углу.
Лайма посмотрела на часы – жуткое ночное приключение заняло всего сорок минут, а казалось, что прошло полночи. Тяжело вздохнув, она с усилием поднялась с уютного пуфика и взялась за работу. Первым делом пошла в ванную и, стянув куртку и рубашку, осмотрела повреждения. Плечо и верхняя часть предплечья были багрово-синего цвета и здорово опухли, однако вряд ли это перелом. Было больно, но терпимо, так что врача можно не вызывать, а ограничиться холодным компрессом. Тайные агенты не вызывают врачей! Умывшись и приведя себя в относительный порядок, Лайма отправилась на кухню. Кларитин по традиции грыз в коридоре тапок, окончательно разочаровавшись в людях. Продовольственную проблему он решал самостоятельно.
Лайма перенесла кота к наполненной едой миске, над которой он в некотором недоумении замер, не веря своему счастью, но потом с видимым удовольствием занялся ее содержимым, отрываясь лишь затем, чтобы лизнуть воды. Жизнь постепенно налаживалась. В баре нашлась бутылка отличного и жутко дорогого французского коньяка, из которой Лайма несколько раз с наслаждением отхлебнула, отчего по телу волнами заходило тепло, а мучивший ее озноб тотчас прекратился.
Теперь можно было приступать к операции «Вселение». Она взяла в руки пакет и, переходя из комнаты в комнату, оставляла в каждой что-нибудь из его содержимого. Засевание шаталовского жилища собственными пожитками заняло не так много времени. Так что, когда его ключ заерзал в замке входной двери, все было готово, а сама Лайма сидела в кресле – ни дать ни взять заботливая подруга жизни, поджидающая любимого мужчину с работы. Бутылку с коньяком она поставила рядом, прижав ее здоровой рукой к подлокотнику, будто опасаясь, что сосуд со спасительным алкоголем куда-нибудь испарится.
Шаталов открыл дверь и замер на пороге, словно ожидая чуда. Однако ничего не произошло, никто с визгом не бросился ему на шею и не поцеловал в щеку. Все было привычно, знакомо, коридор темен и пуст.
– Лайма! – осторожно позвал он и замер, прислушиваясь.
На зов из кухни вышел Кларитин, обогнул стоящего у него на дороге Геннадия и, ухватив зубами любимый тапок, поволок ее в угол.
– Лайма! – уже громко крикнул Шаталов и, услышав в ответ слабое: «Я здесь!», решительно прошел в гостиную.
Лайма рассчитывала встретить любимого у дверей, обвить его шею руками и нежно поцеловать. Однако ни того, ни другого, ни третьего она сделать не могла физически: избитое, а затем расслабленное алкоголем тело игнорировало приказ «Подъем!», левая рука не поднималась из-за травмы, правая – от усталости, а губы потрескались и саднили. Единственное встречное движение, доступное сейчас Лайме, было-таки совершено – она по-гусиному вывернула шею и посмотрела на Шаталова одним широко раскрытым глазом и одним прищуренным. Взгляд, по ее замыслу, должен был быть полон любви и раскаяния.
Судя по реакции Шаталова, эффект получился не тот. Он еще раз беспокойно взглянул на криво сидящую в кресле женщину своей мечты и вдруг бросился к ней с воплем:
– Что с тобой? Что случилось?
Уж кто-кто, а Лайма отлично понимала, что давать кое-какие показания придется, иначе можно потерять близкого человека навсегда. Все время приходится врать! Или хотя бы ограничиваться полуправдой. Собственно, правда и самой Лайме была неизвестна.
К тому же она не хотела окончательно восстановить Шаталова против своей работы. И она выдала следующую версию. По дороге в магазин на нее напали подростки-наркоманы, ударили палкой и отобрали двести рублей, которые были в куртке, но большую часть денег, лежащих в кармане рубашки, ей удалось спасти. Наркоманы убежали, а она героически добрела до магазина и благополучно вернулась домой – отдыхать и оправляться от шока и нанесенных травм.
Сидящий перед ней на корточках Геннадий во время рассказа не проронил ни слова, нежно поглаживая ее по руке, и только в конце спросил:
– Милицию ты вызвала?
– Зачем? Мне придется потом из-за двух сотен год бегать к следователям и в суд! А тебе это надо?
– Может, пойти поискать их? – вслух подумал Шаталов, в котором послефуршетная расслабленность и банальная усталость боролись с желанием отомстить подонкам.
– Нет, – решительно пресекла эти поползновения Лайма. – Перестань, пожалуйста. Ты мне нужен здесь, рядом. А эти сопляки пусть подавятся.
Шаталов еще немного посомневался для приличия, но все же признал доводы Лаймы разумными и отступил.
– Хорошо бы что-нибудь выпить, – перешел он к следующей, более приятной части ночной программы. Тут он заметил торчащее из-под локтя Лаймы горлышко и поинтересовался: – Что там у тебя?
– Коньяк. Это я стресс пыталась снять.
– Понятно, пойду еще одну рюмку возьму. И разденусь заодно, лимончик порежу.