Неземное тело - Куликова Галина Михайловна 24 стр.


Лайма постоянно порывалась позвонить Тагирову – ей не хотелось, чтобы ее допрашивали. Сообщить милиции о признаниях Леночки – это значит сильно пошатнуть версию несчастного случая. А как можно не рассказать?

Однако ее сомнения быстро разрешились. Первыми словами, которые произнес Бабушкин, когда увидел представителей правоохранительных органов, были:

– Елена думала, что ее хотят убить. Из-за камня.

На вопрос, из-за какого камня, Бабушкин пожал плечами, а экономка Арина ответила:

– Наверное, из-за рубина. У нее на шее висит рубин, подарок супруга. Она его и не снимала никогда.

Медальон с большим рубином в самом деле был у Леночки на шее. Никому и в голову не могло прийти, что она носит настоящий камень, не снимая, – с утра до вечера.

– Я про камень ничего не слышала. Но то, что она боялась, это точно, – подтвердила слова Бабушкина Лайма. – Даже собиралась уехать.

Однако вместо того чтобы ухватиться за эту ниточку, компетентные лица заинтересовались совсем другим.

– Когда вы все сбежались на крик... Саши, – осторожно выговорил озабоченный следователь с тонким костистым носом, – вы смотрели друг на друга? Кто-то из присутствующих был, скажем так, в мокрой одежде?

Гости переглянулись и все по очереди отрицательно покачали головой.

– Кажется, нет, – проговорила Лайма, расстроенная тем, что такая простая мысль не пришла ей в голову.

Утопить человека, не замочив рук, практически невозможно. Ведь жертва наверняка пыталась сопротивляться. Леночка, конечно, была пьяна, но ведь не мертвецки! Выходит, она действительно утонула сама. Неужели это просто совпадение? Только она собралась рассказать Лайме, кого и почему боится, как почти сразу погибла?

– Могу поклясться, – тихо сказал Корнеев, – когда мы прибежали к бассейну, все были сухонькими. Никаких мокрых пятен на рубашках и платьях, влажных волос, хлюпающих башмаков – ничего такого. Потом, когда Леночку вытаскивали, замочились. Но до того, ручаюсь, одежда у всех была в полном ажуре. Знаешь, так бывает: у тебя шок, ты оглядываешься вокруг и видишь все столь же отчетливо, как будто просматриваешь кадры в замедленной съемке.

Лайме с Корнеевым при идентификации их личностей пришлось попотеть от волнения. Они ведь были вовсе не теми, за кого себя выдавали. Можно показывать фальшивые документы бюрократам всех мастей. Но в происшествии со смертельным исходом мухлевать не рекомендуется.

Сопровождаемые сотрудником милиции, оба отправились к себе в дом и позвонили Тагирову. Через полчаса из Тихорецка приехал человек, который утряс их проблемы. Единственным «побочным эффектом» его приезда стал допрос с пристрастием, который милиционеры учинили Лайме и Корнееву.

– Я чувствую себя Павликом Морозовым, – призналась мокрая, как мышь, Лайма после того, как ее отпустили на волю. – Стучала на всех и каждого.

– Ты думаешь, ее убили?

– Я уверена в этом, скажем, на девяносто девять процентов.

Из окна они наблюдали за тем, как медики увозили тело, как Дюнин, сложившись в два раза, лез в машину, как экономка, сотрясаясь от рыданий, запирала ворота.

– И что нам теперь делать? – озадаченно спросил Корнеев.

– Расследовать убийство. Оно может быть связано с нашим делом. Да оно наверняка с ним связано!

– Если это убийство, то совершенное от отчаянья.

– Безусловно. Идти к бассейну и топить Леночку, не зная наверняка, что все остальные останутся в гостиной, было по меньшей мере неосмотрительно. Убийца воспользовался объявлением Саши о премьере клипа. Он же не знал, что сломается телевизор!

– И как убийца ухитрился остаться сухим? Если только это не человек со стороны.

– Человек со стороны? Но кто? Гарик, садовник Саши, уехал в Москву по каким-то личным делам. Миша Гулин, шофер Чуприянова, повез его на своей машине. Ему тоже нужно было отлучиться – по уважительной причине. У него заболел зуб под коронкой, и снимать ее должен был тот стоматолог, который ее ставил. Остаются женщины, хлопочущие по хозяйству. Почти все они деревенские. И что, подозревать их? Они сигали через загородки? Ворота были заперты на электронный замок.

– Зато между участком Дюниных и участком Бабушкина очень низкий забор. Можно легко перелезть, – заметил Корнеев.

– Бабушкин сказал, что, отправляясь в гости, поставил внешнюю ограду на сигнализацию. То есть к нему в сад можно было проникнуть через незащищенный электроникой внутренний забор, но выбраться оттуда на волю так же нереально, как с территории Дюниных. Милиция все проверила. Ничего и никого.

– Убийцей может оказаться человек, о котором мы вообще ничего не знаем. Даже не проживающий в Богодуховке. Но эту версию мы будем рассматривать последней. Сдается мне, это кто-то из своих.

– Я тоже так думаю. Ведь собаки молчали. Ну, допустим, Арчи не лаял, потому что ему не хотелось. Это особенный пес. Но Лили! Она бегала по саду и, полагаю, учуяв постороннего, принялась бы тявкать до посинения.

– Лайма, все были сухими, – напомнил Корнеев. – Сначала милиционеры выдвинули версию, что убийца разделся, совершил преступление, потом вытерся полотенцем, снова оделся и как ни в чем не бывало явился на Сашин крик.

– Нет, это слишком долго!

– Давай проверим, – предложил Корнеев. – Не будем разыскивать секундомер. Просто считай вслух. Начали!

– Раз... Два... Три... – начала отсчитывать секунды Лайма.

Корнеев ловко избавился от пиджака, трикотажной рубашки, которую снял через голову, штанов, носков и ботинок. Потом схватил со стола кухонное полотенце, быстро, но тщательно обтер им тело и снова оделся. Лайма за это время успела досчитать до тридцати двух.

– Тридцать две секунды! – удивленно воскликнула она. – Для того чтобы раздеться, вытереться и снова одеться. То есть ко времени совершения преступления добавляется всего полминуты!

– И учти – преступник вряд ли нырял в бассейн. Возможно, он присел на корточки и держал голову Леночки под водой. Поэтому был не таким уж мокрым. Так что времени на обтирание могло понадобиться еще меньше.

– Но куда он дел полотенце? – Лайма почесала переносицу.

– То, что лежало возле бассейна, и которым собиралась воспользоваться Леночка, оказалось совершенно сухим.

– Что, если убийца вошел в дом Дюниных и спрятал его внутри, в каком-нибудь шкафу или в корзине с грязным бельем?

– Это уже слишком. Скорее он закинул бы его на крышу или затолкал в водосточную трубу.

– Дом обыскали сверху донизу на предмет мокрого полотенца, – уверенно сказал Корнеев. – Я слышал, когда прощался с капитаном, любезно меня допрашивавшим четыре часа.

Лайма достала лист бумаги, карандаш и, подвернув ногу, уселась на стул. Корнеев сварганил две чашки крепкого кофе и устроился напротив.

– Что ты собираешься писать?

– Сейчас соорудим «свалку».

«Свалкой» она называла список всех тех фактов, которые не имеют четкого объяснения и вызывают определенные подозрения.

– Начнем прямо с убийства? – с любопытством спросил Корнеев.

– Нет. Если гибель Леночки связана со смертью Лейтера, нужно вносить в список любые подозрительные факты, которые мы узнали с тех пор, как приехали в Богодуховку. Короче, как всегда – валим сюда все, что приходит в голову. Неординарное. Вызывающее недоумение. Странное и таинственное.

Она начала первой. Наставила карандаш на чистый лист, потом быстро записала:

– Куда убийца дел мокрое полотенце?

– Раз, – сказал Корнеев.

– Дюнин сболтнул, что Леночка сама выбрала Богодуховку, буквально вынудив его купить здесь коттедж. Зачем? Случайность или нет?

– Два, – покладисто согласился Корнеев.

– Перед убийством в библиотеке я видела наручные часы Острякова. После того как приехала милиция, часы снова были у него на руке. Зачем он их снимал? Боялся, что вода их испортит?

– Почему сломался телевизор? – внес свою лепту Корнеев. – Случайность или нет?

Лайма старательно записывала.

– Леночка призналась мне, что чего-то боится. И что ее могут убить. Бабушкину она сказала то же самое, только добавила, что все это из-за камня. Если, конечно, сам Бабушкин ничего не сочиняет. С него станется!

– Почему Леночка напилась перед приходом гостей? – добавил Корнеев.

– Дюнин считал, что где-то видел Гюнтера Брауна, хотя Граков с пеной у рта доказывает, что его напарник в Россию ни разу не приезжал.

– Значит, тут два варианта. Либо немец приезжал, но ничего не сказал об этом Гракову, либо Дюнин видел немца за границей. Причем не мельком, раз обратил на него внимание.

Они оба ненадолго задумались, после чего Лайма со вздохом заметила:

– Еще у нас есть озеро метеоритного происхождения, где пропадали водолазы и коровы...

– И Саша, которая ходила туда ночью и что-то собирала в пакет.

– Колдун Кукуба, обещающий, что на Землю упадет огненный дождь...

– Заметь – именно в районе Богодуховки!

– Лаборатория по изучению снов, из-за которой в этой местности перемерло много народу. Правда, давно, но все-таки. Вытрезвитель, въехавший туда позже, и оставшиеся после него руины, где по ночам появляются черные люди.

– А еще Шашков, исчезнувший незадолго до убийства Лейтера в районе Богодуховки, – вспомнил Корнеев. – Непонятно, имеет он к этому событию отношение или нет.

– Ничего не забыли? – Лайма постучала карандашом по передним зубам. – У тебя есть подозреваемый?

– Ну откуда?

– Не знаю. Может быть, что-то на интуитивном уровне? Кто-то тебе особенно несимпатичен?

– Мне Остряков не нравится, – честно признался Корнеев.

– О, милый! Так это понятно, почему.

– Нет, он мне не нравится не потому, почему ты подумала. Он какой-то неискренний.

– Наверное, ему надоедает быть чертовски искренним на экране, – предположила Лайма. – А мне подозрителен Дюнин.

– Думаешь, он мог убить жену?

– Я слышала, как он сказал Лене перед тем, как отпустить ее к бассейну: «Смотри не утони». Может, бросил фразу, а потом подумал – почему бы и нет? Такой удобный случай.

– И он мог сделать так, чтобы не включился телевизор, – азартно заметил Корнеев.

– Но убийце, наоборот, было выгодно, чтобы телевизор работал, тогда бы все остались в гостиной, а он бы смог незаметно прокрасться к бассейну...

– Тогда бы у всех было алиби, а он один оказался бы под подозрением.

– Тоже правильно.

Они некоторое время молчали, разглядывая записи, сделанные Лаймой.

– У тебя есть какие-нибудь идеи? – наконец спросила она.

– Да. Думаю, нужно переходить к силовым методам ведения следствия. Давай вызовем Ивана и кого-нибудь допросим.

– Кого?!

– Ну, не знаю. Венера сообщила мне, что ей сказала кухарка, а кухарке, в свою очередь, местный тракторист, будто этой ночью на развалинах партвытрезвителя, он же бывшая лаборатория Минобороны, снова появились черные люди.

– Предлагаешь поймать одного из них и подвергнуть пыткам?

– Если поймаем и хорошенько расспросим, уже будет прогресс. Внесем какую-то ясность, – весело заметил Корнеев. – А то эта чертовщина здорово на нервы действует.

– Стало быть, Иван будет ловить чертей, а ты ему помогать, – ехидно заметила Лайма. – У тебя прямо руки чешутся.

– А ты думала? Сидеть столько времени в подвале!

– Ой, то-то я смотрю, ты много чего там насидел, – буркнула Лайма. – Целую Венеру высидел.

Корнеев неожиданно покраснел и запальчиво возразил:

– Венера тут совершенно ни при чем!

– Очень на это надеюсь, – пробормотала его напарница.

Чтобы не откладывать дела в долгий ящик, она сразу же позвонила Медведю и сообщила, что он нужен им в Богодуховке для проведения оперативных мероприятий. Иван так искренне обрадовался, что даже не сумел этого скрыть.

– Я приеду, – быстро сказал он. – Уже еду. Я прямо сейчас...

* * *

Как-то так получилось, что все, кто присутствовал на злосчастной вечеринке, по очереди заходили к Гракову и оставались сидеть у него в гостиной. Степан сейчас выступал неким средоточием воли и здравого смысла. Он отлично понимал, что люди жмутся к нему в поисках моральной поддержки, и никого не гнал. Женщины все еще были испуганы и переживали. Саша с мокрыми глазами время от времени вытирала нос платком, Венера сидела с видом ледяной статуи, одну только Лайму не пришлось успокаивать.

Если бы в гостиную зашел посторонний, ни о чем не подозревающий человек, он подумал бы, что всем собравшимся страшно скучно. Всем, кроме хозяина дома. Граков энергично расхаживал взад и вперед по комнате, окидывая каждого орлиным взглядом и пытаясь подбить на разговор. Это у него плохо получалось.

Бабушкин громко сопел и только отвечал на вопросы, если к нему обращались. Остряков был тише воды, ниже травы и казался тусклым и каким-то неживым.

Чуприянов, наоборот, казался взвинченным и постоянно что-то делал руками – вращал пуговицы на рубашке, скреб ногтем обивку стула, приглаживал волосы, стряхивал пылинки со штанов. В какой-то момент, не найдя другого занятия, он взял с журнального столика тот самый каталог магазина электронных товаров, который Лайма листала в прошлый раз, и принялся бубнить какую-то ерунду о достоинствах плееров.

– Как далеко вперед шагнула техника, – сказал он, бросив взгляд в сторону Лаймы. – Сейчас даже мебель выпускают говорящую. – Он явно намекал на кровать «с храпом». – В жизни не отличишь голос электронного мужчины от голоса настоящего!

Лайма почувствовала, как у нее загорелись щеки. Наверняка на них появились два макового цвета пятна. Одна радость – Анисимов больше не смотрел на нее с осуждением и неприятием. Он тоже был здесь – сидел отдельно, в кожаном кресле, и вертел в руках пепельницу. Похоже, ему хотелось курить, но он ничего не говорил, вероятно, потому, что «здесь были дамы». В нем вообще, несмотря на послужной список и вполне современный вид, было что-то слегка старомодное – наверное, за его спиной незримыми тенями стояли какие-нибудь бабки да прабабки голубых кровей.

– Эти штуки, конечно, дорого стоят, – продолжал бубнить Чуприянов, перелистывая страницы, хотя его восторгов никто не поддержал. – Иногда просто целое состояние. Но ради того, чтобы жить хорошо, с удовольствием, можно и раскошелиться. Верно, Лайма?

– Ну да, да, конечно, – пробормотала она.

– А что, Николай вернется? – неожиданно спросил Бабушкин.

Все слегка оживились, потому что это была та тема, которую вроде бы хотелось обсуждать, но было как-то неловко.

– Нет, наверное, – неожиданно ответила Венера. Стало ясно, что она не ушла в себя, а все же следит за разговором.

– Продаст дом к чертям и уедет, – поддержал ее супруг. – Не станет он тут задерживаться.

– Да кто ж его теперь купит, этот дом? – пробормотала Саша. Ее носовой платок намок и превратился в большой мятый комок.

– Купят, не волнуйся, – ответил Бабушкин. – Есть у нас еще народ с понтами.

– С чем, с чем? – насмешливо переспросил Остряков.

Он считал себя тонкой натурой и время от времени подкалывал барда. Впрочем, на толстокожего Бабушкина это не производило впечатления.

– С понтами, – подсказал Анисимов. – Понты – это, так сказать, первая прибыль с капитала. Я тоже уверен, что на дом кто-нибудь клюнет. Он красивый, и не обязательно покупателю знать о том, что в нем произошло.

– Да ладно вам! – Лайма повернулась лицом к собравшимся: – Как будто вы не понимаете, что это еще не все!

Повисла пауза. Все как-то сразу растерялись – кроме, пожалуй, Анисимова.

– Что – не все? – осторожно спросила Саша. – Что ты имеешь в виду?

– Беда так и витает в воздухе! Я, как только сюда приехала, сразу это поняла.

– А по-моему, тут все тип-топ, – не согласился Граков. У него даже лицо омрачилось. Вероятно, ему не хотелось расставаться с мыслью о том, что Богодуховка, которую он выбрал в качестве тихой гавани, оказалась неподходящим для жизни местом.

– Здесь плохая энергетика, – неожиданно поддержал Лайму Остряков. – Никто не станет этого отрицать. Мы все знаем, что тут пропадают люди.

– Про водолазов я тоже слышал, – громыхнул Бабушкин. – В озеро полезли и утопли. А чего они ожидали, если озеро называется Дурным?

Назад Дальше