План был простым и четким. Они располагаются лагерем неподалеку от развалин и наблюдают за ними до рассвета. Если никто не появляется, идут внутрь и знакомятся с обстановкой. Если приходят черные люди, наблюдают за ними и незаметно их фотографируют. А дальше – как фишка ляжет.
Забрав вправо от большого дуба, члены «Группы У» еще немного углубились в лес и дошли до края большой поляны. За последние годы лес почти вплотную подступил к заброшенному санаторию. Забор был все еще крепким, лишь несколько секций провалилось внутрь, в этих местах хорошо просматривались остовы двух массивных зданий.
– Ни огонька, – шепнула Лайма.
Они некоторое время стояли, прислушиваясь, но, кроме копошения ветра в кронах деревьев, ничего не услышали.
– Я обойду вокруг? – предложил Медведь.
– Ладно, – неохотно согласилась Лайма.
– Если почуешь опасность – дай знать, – прошептал Корнеев, затравленно озираясь.
– Как?
– Ну, крякни, что ли.
– Глупо, – проворчал Иван. – Представляешь, на тебя нападают, а ты в ответ крякаешь.
Несмотря на лунные дорожки, избороздившие траву, лес сегодня показался Лайме особенно неприветливым. Возможно, потому, что она нервничала. Ее теория по поводу международного тайного общества вызвала у напарников сомнения. Но если вдруг она окажется права, им всем грозит нешуточная опасность. Сектанты, как правило, люди фанатичные и жестокие, готовые на все ради сохранения своих секретов.
Медведь бесшумно ушел в темноту и исчез, будто растворился. Корнеев проводил его взглядом, потом знаком показал Лайме, где лучше всего расположиться. Наискось от пролома в заборе высилась большая ель, вокруг которой росли маленькие елочки. Ель была пушистая и стояла, раскинув лапы в стороны, словно курица, расправившая крылья над цыплятами. Неплохое укрытие – не далеко и не слишком близко от тропинки. Тропинка едва угадывалась в папоротнике – не очень-то много находится желающих прогуляться к месту, пользующемуся дурной репутацией.
Через некоторое время Иван вернулся, появившись словно ниоткуда.
– Никого, – коротко доложил он.
Они втроем пробрались к ели и устроились на сухом мху, окунувшись в хвойно-смолистый запах. «Благодать! – невольно подумала Лайма, ощущая два дружеских плеча – одно слева, другое справа. – Хорошо бы еще не заснуть ненароком». Впрочем, спать совсем не хотелось. Время от времени друзья перебрасывались фразами, стараясь не особенно тревожить тишину. Было слышно обитателей леса, которые вели свою обычную ночную жизнь.
И вот – наконец! – удача им улыбнулась. Примерно через час после того, как «Группа У» устроила засаду, Лайма первой услышала шаги и схватила Корнеева за руку, потому что именно в этот момент он собрался что-то сказать. Корнеев замер, как вспугнутый заяц. Иван наклонил голову, прислушиваясь.
Кто-то шел по тропинке в сторону развалин. Это были тяжелые шаги. Размеренные и оттого особенно страшные. Топ-топ, шур-шур – человек задевал ветки папоротника, и они с характерным звуком терлись о его одежду.
Лайма привстала, чтобы не пропустить тот знаменательный момент, когда незнакомец выйдет на открытое место. Перед самым забором ему придется переходить вброд целую лунную реку, и тогда его можно будет рассмотреть и без бинокля.
И вот он появился. Высокий, с мощной спиной... Лайма уже смутно угадывала, кто это. Еще несколько шагов...
«Бабушкин!» – ахнула она про себя. Корнеев тоже узнал барда и покачал головой с пониманием. Мол, я так и думал. Лайме страстно захотелось своими глазами увидеть, что Бабушкин будет делать в развалинах. Она жестами приказала Корнееву оставаться на месте, а Медведю – следовать за ней. Тихо-тихо, двумя сгустками лесного мрака они проскользнули к пролому в заборе и осторожно просочились на территорию санатория. Трава была мягкой, и под ногами, слава богу, ничего не хрустело.
Бабушкин, впрочем, не ожидал, что за ним будут следить. Он не оглядывался и вообще не проявлял никаких признаков беспокойства. Складывалось впечатление, что он идет по конкретному делу, словно у него назначена деловая встреча, на которую не следует опаздывать.
«Только бы внутри не оказалось никакой нечисти», – взмолилась про себя Лайма. Она была довольно храброй женщиной, но предсказать собственную реакцию на появление каких-нибудь упырей затруднялась. Бабушкин тем временем нашел дверь, которая держалась на одной петле, отворил ее и включил фонарик. Вошел внутрь здания и затих. Лайма с Медведем короткими перебежками последовали за ним.
Встав спиной к дверному проему, они прижались к стене. Лайма жестом показала, что заглянет внутрь первой. Иван кивнул и достал из-за пояса пистолет. Блеснул длинный хищный ствол, и сразу стало боязно до дрожи в коленках. Оружие овеществляет все человеческие страхи. Является той разделительной чертой, за которой начинается большая игра – не на жизнь, а насмерть.
Взору Лаймы открылось большое помещение с высоким потолком, с которого свисала арматура. Сверху что-то капало: капли ударялись о лист жести, валявшийся на полу, и издавали противные чмокающие звуки. Бабушкин находился возле левой стены, довольно близко от входа и совершал какие-то странные манипуляции. Расковыривал стену? Фонарь стоял на полу возле него лампой вверх наподобие маленького торшера.
Лайма затаила дыхание, потом дернула Медведя за рукав, приглашая посмотреть тоже. Одним быстрым движением он переместился к проему и заглянул в него. Бард держал в одной руке большой стеклянный пузырек, а в другой – нож. Соскребал со стены бело-зеленоватую плесень и стряхивал в подготовленный резервуар. Медведь и Лайма переглянулись. Одна и та же мысль пришла им в голову – этот человек берет какие-то пробы на анализ. Может быть, почва и сами материалы, из которых сделаны стены, содержат особые вещества? Вредные добавки? Или что-то еще? Потом бард передает все это иностранцам. Лейтер, похоже, был связным, но его почему-то убрали.
Значит, все-таки это касается лаборатории по изучению снов... Не может быть, чтобы «партвытрезвитель» каким-то образом повлиял на экологию. Ведь после того как лаборатория уехала, здесь некоторое время работали люди! И с ними ничего не случилось – Медведь разговаривал кое с кем. Кроме того, разве возили бы сюда руководящих сотрудников, угрожай им хоть какая-то опасность?
Медведь тем временем спросил у Лаймы, дыша прямо в ухо:
– Берем?
Она хотела спросить, куда они его денут, но потом махнула рукой. Бабушкин был один, и они застали его врасплох на месте преступления. Другого такого случая может не представиться. Помедлив некоторое время, она утвердительно кивнула головой.
– Жди меня здесь, – одними губами велел Иван, отстранил Лайму, сгруппировался и буквально одним скоком впрыгнул в зияющий проем.
Лайма решила не смотреть на то, что там, внутри, будет происходить. Она слышала только требование Медведя поднять руки вверх, удивленный вскрик Бабушкина, шум короткой борьбы и несколько крепких ругательств, которыми обменялись противники.
Наконец появился Иван, толкающий в спину пленника. Бабушкин был в наручниках и держал руки перед собой, конвоир руководил им при помощи грубых окриков и пистолета.
– А это еще кто?! – воскликнул изумленный Бабушкин, очутившись на улице. – Да вас тут целая шайка!
– Шагай, шагай! – прикрикнул Медведь. – Лучше поговорим про твою шайку.
– Чего вам от меня надо, собаки?
– Потом расскажем. В подходящей обстановке.
– Лайма?! – воскликнул Бабушкин, наконец узнав свою соседку. – Ты-то тут чего делаешь?! С ума вы, ребята, посходили? В наручники меня заковали!
– Не сопротивляйся, Олег, – предупредила Лайма. – А то мой человек тебя застрелит.
– Правда, что ли?
– Правда, – подтвердил Медведь.
– Откуда он такой огромный взялся? – продолжал бубнить Бабушкин. Лайме не нравился его тон. Казалось, он специально заговаривает им зубы, чтобы неожиданно нанести удар и сбежать. – Выскочил на меня, чуть сознания не лишил!
– В подвал его, – скомандовала Лайма таким тоном, будто была королевой и велела своим стражникам казнить преступника. – Мы остаемся тут, а ты можешь начинать с ним работать.
– Так вас много? – изумленно воскликнул Бабушкин. – Вы специально меня подкарауливали?! Следили, да? Но вы ничего не докажете!
– Пузырек не разбился? – спросила Лайма у Медведя.
– В кармане у меня, – ответил тот. – Шагай, специалист.
– Этот пузырек ни о чем не говорит. Я собирал природный материал, я, может, биолог! А вы докажите, что нет!
На тропинке рядом с елкой их уже ждал Корнеев с подготовленным куском клейкой ленты. Медведь ткнул Бабушкина стволом под лопатку, а Евгений заклеил ему рот.
– Не хватало еще, чтобы он орал на всю деревню, – пробормотал он. – Иди, иди, негодяй. Родина тебя перевоспитает.
Живописная группа, состоящая из двух массивных особей, скрылась из виду довольно быстро. Лайма и Корнеев остались одни.
– Сдается мне, это еще не все, – признался Евгений.
И будто в воду смотрел. Прошло не больше получаса, как снова послышался шум. Кто-то шел к развалинам. И даже не шел, а бежал. Им не удалось рассмотреть бегуна как следует. Они думали, что, когда он минует пролом в заборе, его окатит лунным светом, и станет ясно, с кем они имеют дело на сей раз.
Однако человек, мчавшийся по тропинке, в самый последний момент неожиданно свернул в сторону и исчез из виду. Лайма схватилась за свой бинокль, но поздно.
– Он войдет через главные ворота, – одними губами сказал Корнеев. – Не хочет ноги ломать. Мне пойти за ним?
Лайма уже кивнула было, но тут же прошептала:
– Т-с-с!
Потому что со стороны шоссе появился кто-то еще. «Эдак к утру тут будет не еле заметная тропинка, а носорожья тропа, – подумала Лайма. – А мы-то полагали, что на эти развалины из суеверных соображений вообще никто не ходит». Прошла пара минут, и обозначился мужской силуэт, который она сразу же поймала в бинокль. Поймала и вздрогнула. Это был Кукуба. Очков, правда, на сей раз на нем не оказалось – вероятно, они всего лишь помогали «пророку» создать определенный образ.
Колдун шел так же спокойно, как до него Бабушкин, и даже помахивал рукой, будто ему нравилось гулять ночью в лесу. Огибать забор он не стал, а полез через пролом, и Корнеев прошептал Лайме:
– Я пойду и посмотрю, с кем же он встречается. И что они будут там делать.
– Но я... – пискнула Лайма. Потом махнула рукой и закончила: – Если что – крякай.
Корнеев тоже достал свой пистолет. Взял его в правую руку, а в левой зажал фонарик. Биться с колдуном в старых развалинах глухой ночью – это тебе не придурочного Альберта изображать. Тут бравада ни к чему. Поскольку Евгений не обладал способностью Медведя бесшумно передвигаться по любому грунту, то крался еле-еле, ощупывая ногой каждый бугорок. Поэтому путь его получился долгим и утомительным.
Наконец он оказался у главного входа и по расколотым каменным ступенькам добрался до двери. Внутри шуршали и вздыхали, но не видно, понятное дело, было ни зги. Тогда Корнеев включил иллюминацию и одновременно заорал:
– Всем стоять! Руки на голову!
Кружок света от его фонарика прочертил несколько зигзагообразных линий по стенам и тотчас наткнулся на тех, кого он искал. Кукуба обернулся на крик – лицо искажено ужасом, нижняя губа отвисла. Тут же стала понятна и причина его испуга: в объятиях колдун держал веснушчатую девицу, которая выглядывала из-за его плеча, сверкая огромными глазищами.
– Мама! – пискнула она и заплакала.
– Отставить, руки на голову, – усталым голосом приказал Корнеев. – Продолжайте.
– Что? – спросил Кукуба растерянно.
– Я говорю: продолжайте, – уже громче повторил Корнеев и махнул пистолетом. – Занимайтесь своим делом.
– Извините, – выдавил колдун. – Но я уже... не могу продолжать.
– Тогда валите отсюда, – предложил тот. – Ну и местечко же вы выбрали для свиданки!
Девица проскакала мимо него сереньким козликом, а Кукуба медленно, приседая, как гиена, последовал за ней.
– Тебе первому на голову астероид упадет, – пообещал ему в спину Корнеев. – За грехи твои.
Колдун дернулся и пошел быстрее. Корнеев последовал за ним и так и шел до тех пор, пока не вывел парочку на тропинку.
– Отбой! – громко сказал он в сторону ели. – Тут у нас лямур-тужур обнаружился.
– А вы кто? – все-таки не выдержал и спросил Кукуба, пытаясь прощупать взглядом темноту в надежде определить количество тех, кому дан отбой. – Вы милиция?
– Не твое собачье дело, – отрезал Корнеев. – Чтоб больше сюда не лазил, понятно? Ни в штанах, ни без штанов.
– Понятно, – дрогнувшим голосом ответил колдун.
И по этому самому голосу Лайма поняла, что ее версия с международным заговором – чепуха на постном масле. Кто, как не Кукуба мог быть главой русского отделения? Бабушкин? Нет, Бабушкин не сектант. Шпион – более вероятно. Вот Иван с ним и разберется...
– Ну, чего делать будем, командир? – вполголоса спросил Корнеев, возвращаясь. – Этим я приказал рот на замке держать. Пушкой припугнул, они бежать бросились, как малолетки. Может, домой пойдем?
– А черные люди? – спросила Лайма тоном маленькой девочки, родители которой забыли про обещанные ей карусели. – Мы же на них пришли охотиться.
– Хорошо, – покладисто ответил Корнеев. – Подождем людей.
Они снова устроились под елкой и замолчали, хотя Лайму так и распирало обсудить нравственный облик Кукубы, который увел жену у главы администрации Тихорецкого района, а теперь вот изменяет ей с рыжими девицами.
Сказать по правде, на появление таинственных черных людей она вовсе и не надеялась. За все время сидения в засаде Лайма уверила себя, что они – всего лишь плод фантазий местных жителей, которым, возможно, даже нравится соседство всяких потусторонних сил. Есть о чем посудачить, на кого всякие глупости свалить.
Поэтому, когда она увидела, что в окнах полуразрушенного санатория замигал свет, сердце у нее ушло в пятки. И даже не ушло, а нырнуло – ласточкой. Теперь оно сидело где-то в неположенном месте и колотилось от страха. Корнеев тоже заметил свет. Не заметить было мудрено – это были не какие-то там вшивые фонарики, а факелы.
Факелы! Кто сейчас ходит с факелами? Бред какой-то! Может быть, у этого санатория есть подземелье? Мысли в голове у Лаймы путались. Мимо окон между тем стали проходить фигуры – одна, вторая, третья...
– Черные люди! – ахнула она. – Да их там целый батальон.
Версия о существовании в Богодуховке тайного ордена снова начала обретать очертания.
– Да... – протянул Корнеев. – Что-то мне расхотелось брать «языка».
Фигуры, мелькавшие в окнах, держали факелы над головой. Все это были мужчины в темной одежде и, что сразу бросалось в глаза – очень крепкие и рослые. Как на подбор. «А может, и правда – на подбор?» – трусливо подумала Лайма.
– Соваться туда не будем. Только фотографировать, – добавила она. – Доставай аппарат.
Корнеев сбросил с плеча рюкзак, не отрывая глаз от разворачивающегося перед ними зрелища. Люди на втором этаже, похоже, встали в круг и принялись по очереди кланяться. Пламя факелов металось вверх-вниз.
– Я пойду туда, – неожиданно решил Евгений. – Снимать их издали не имеет никакого смысла. А ты, командир, оставайся здесь. На подстраховке.
Как она могла его подстраховать, Лайма не знала. И сердито ответила:
– Хорошо, когда тебя захотят четвертовать, я позвоню «ноль два». Ты с ума сошел?! Куда ты собираешься идти? Тебя увидят!
– Я потихоньку, – ответил Корнеев. Лицо у него было сосредоточенным и заинтересованным одновременно. – Не беспокойся.
Хорошенькое пожелание – не беспокойся! У Лаймы так тряслись коленки, что она едва стояла на ногах. Корнеев оставил свой рюкзак возле елки, взяв с собой только оружие и фотоаппарат. Через минуту он уже исчез из виду. Лайма стиснула руки перед грудью и тяжело задышала. Кровь стучала в ушах, и она почти ничего не слышала вокруг себя. Поэтому когда ей на плечо легла чья-то рука, нервы ее сдали окончательно, и Лайма, раскрыв рот в немом крике, стала заваливаться назад.