"У нее слишком радостный взгляд, – подумала Лидия.
– С чего бы это, когда сотни полицейских сейчас прочесывают окрестности в поисках Феликса? Почему она не подавлена и не встревожена так, как я? Видимо, потому что не думает, что они смогут поймать его. У нее есть какая-то причина считать, что он находится в безопасности".
Шарлотта прервала ее мысли.
– Скажи мне одну вещь, мама. Сколько нужно времени, чтобы выносить ребенка?
Кровь отхлынула от лица Лидии, рот ее раскрылся. Она уставилась на Шарлотту с одной единственной мыслью: «Она знает! Знает!»
Шарлотта кивнула головой и грустно улыбнулась.
– Не беспокойся. Ты уже ответила на мой вопрос, – промолвила она.
Повернулась и пошла вниз по лестнице. Лидия схватилась за перила, чувствуя, что вот-вот упадет. Феликс все рассказал Шарлотте! Какая жестокость, это после стольких-то лет. Гнев к Феликсу захлестнул ее. По какому праву он разрушает жизнь Шарлотты? Потолок холла закружился у нее перед глазами, и она услышала слова служанки:
– Вам плохо, миледи?
В голове чуть прояснилось.
– Немного устала после поездки, – сказала она. – Поддержите меня.
Служанка взяла ее за руку, и вдвоем они прошли наверх в комнату Лидии. Другая служанка уже распаковывала ее вещи. В туалетной комнате была приготовлена горячая вода. Лидия села.
– Оставьте меня, вы обе, – сказала она. – Позже распакуете вещи.
Служанки вышли. Лидия расстегнула пальто, но сил снять его у нее уже не было. Она все думала о поведении Шарлотты. Дочь была почти весела, хотя ее явно занимала масса всяких мыслей. Лидия узнала и поняла это поведение дочери. Иногда и она чувствовала себя подобным образом. Так бывало, когда она проводила время с Феликсом. Тогда казалось, что жизнь удивительна и увлекательна, полна смысла, ярких красок, страсти, и в ней всегда будет что-то новое. Выходит, Шарлотта виделась с Феликсом и считает, что теперь он в безопасности.
– Что же мне делать? – мучилась Лидия.
Превозмогая усталость, она разделась. Долго мылась и снова одевалась, стараясь дать себе время успокоиться. Ей хотелось знать, как Шарлотта восприняла известие о том, что Феликс ее отец. Ясно, что он ей очень понравился. «Так происходит всегда, – подумала Лидия. – Он нравится людям. Откуда у Шарлотты взялись силы выслушать эту новость и не упасть в обморок?»
Лидия решила, что самое лучшее, что она сейчас могла бы сделать, это заняться домом. Взглянула на себя в зеркало, приняла спокойное выражение лица и вышла. На лестнице столкнулась с горничной, несшей поднос. На нем красовались нарезанная ломтиками ветчина, яичница, свежий хлеб, молоко, кофе и виноград.
– Для кого все это? – спросила она.
– Для леди Шарлотты, миледи, – ответила горничная.
Лидия пошла дальше. Неужели Шарлотта даже не потеряла аппетит? Пройдя в утреннюю комнату, она вызвала повариху. Миссис Роуз была худой, нервной женщиной, никогда не евшей той обильной пищи, что готовила своим хозяевам.
Она проговорила:
– Как я поняла, к обеду приедет мистер Томсон, а к ужину прибудет мистер Черчилль, миледи.
Обсудив с ней меню, Лидия отослала ее. «Почему все-таки Шарлотта попросила себе такой плотный завтрак в комнату?» – недоумевала она. И так поздно! В деревне Шарлотта обычно вставала рано и кончала завтракать еще до того, как поднималась Лидия.
Она послала за Причардом, и они вместе набросали план, как рассадить всех за столом. Причард сказал ей, что пока Алексу рекомендовано есть в своей комнате, никуда не выходя. Но даже в его отсутствие за столом у них оказывалось гораздо больше мужчин, чем женщин, но в данной ситуации Лидия не могла никого пригласить, чтобы их число сравнялось. Поломав голову, Лидия отослала Причарда.
Где же Шарлотта виделась с Феликсом? И почему она была так уверена, что ему не грозит опасность? Она его где-то спрятала? Или он так изменил свою внешность, что теперь его невозможно узнать?
Она бесцельно прошлась по комнате, разглядывая бронзовые статуэтки, стеклянные украшения, письменный стол. У нее разболелась голова. Начала поправлять цветы в большой вазе у окна, но случайно смахнула ее, и та разбилась. Вызвала прислугу, чтобы та убрала все, а сама вышла из комнаты.
Нервы ее совсем расшатались. Подумала, не принять ли лауданум. Но в последние дни он не помогал так, как прежде.
Как теперь поступит Шарлотта? Сохранит ли эту тайну? Почему дочь не хочет довериться ей?
Она прошла в библиотеку, в голове у нее бродила рассеянная мысль взять какую-нибудь книгу и забыться. Войдя туда, она запнулась у порога. Ее охватило чувство вины – за письменным столом сидел Стивен. Увидя ее, он приветливо улыбнулся и продолжил что-то писать.
Лидия прошлась вдоль книжных шкафов. Подумала, не взять ли Библию. В детстве у них в семье постоянно читали Библию, молились и ходили в церковь У нее были суровые няньки, пугавшие ее ужасами ада за неаккуратность, и немецкая гувернантка-лютеранка, вечно рассуждавшая о наказании за грехи. Но так как Лидия была повинна в разврате и перенесла этот грех и на свою дочь, то она никогда не могла найти утешения в религии.
«Мне следовало уйти в монастырь замаливать свой грех, отец был прав», – подумала она.
Взяв наугад книгу, она села и раскрыла ее.
– Необычный для тебя выбор, – сказал Стивен.
С того места, где он сидел, он не мог видеть заглавия книги, но точно знал, как тома расставлены на полках. Лидия просто не понимала, где он брал время, чтобы столько читать. Она взглянула на корешок тома, что держала в руках. Это были «Уэссекские стихи» Томаса Гарди. Она не любила романы Гарди, всех этих решительных, страстных женщин и волевых мужчин, терявших голову из-за них.
Они часто сидели со Стивеном в библиотеке, особенно в первые годы в Уолденхолле. Она ностальгически вспоминала то время, когда читала, сидя тут, а Стивен работал. В те годы он не был столь уравновешен; она помнила, как он говорил, что в наши дни сельским хозяйством не прожить, и если их семья намеревается и впредь остаться богатой и влиятельной, то надо приготовиться к условиям двадцатого века. Вот тогда он и продал часть ферм, многие акры земли, по очень низкой цене, и вложил деньги в железные дроги, банки и недвижимость в Лондоне. План его, видимо, сработал, так как вскоре он успокоился.
Все как будто окончательно утряслось после рождения Шарлотты. Слуги обожали малышку и восхищались Лидией-матерью. Лидия привыкла к английскому стилю жизни, ее хорошо принял лондонский свет. То были восемнадцать лет спокойствия.
У Лидии вырвался вздох. То время заканчивалось. Долгие годы она столь успешно хранила свои тайны, что они беспокоили ее одну, да и она сама порой забывала о них. Теперь же все тайное становилась явным. Она думала, что Лондон находится на безопасном расстоянии от Санкт-Петербурга, но, возможно, лучше было бы поселиться в Калифорнии. А если на всем свете для нее не нашлось бы тихого пристанища? Покоя больше не будет. Весь мир ее распадался. Что ее ждет впереди?
Первое же стихотворение в раскрытой книге оказалось созвучным ее переживаниям. В нем говорилось о любви и верности, о фальши и притворстве.
"Разве оно не обо мне? – думала Лидия. – Разве не я продала свою душу, выйдя замуж за Стивена, чтобы спасти из темницы Феликса? А потом всю жизнь притворялась, что я не распутная грешница. Но я именно такая! И я не единственная. Другие женщины чувствуют то же самое. Иначе почему виконтесса и Чарли Стотт пожелали иметь смежные спальни, гостя у нас? И отчего это леди Джирард, говоря о них, подмигивала, будто не понимая, какие эмоции их обуревают. Если бы во мне было чуть больше чувственности, возможно, Стивен чаще приходил бы в мою спальню, и у нас появился бы сын. Лидия вновь вздохнула.
– Даю за них пенни, – сказал Стивен.
– Что такое?
– Даю пенни, за твои мысли.
Лидия улыбнулась.
– Никогда не выучу этих английских выражений. Такого я еще не встречала.
– Никогда не поздно учиться. Оно означает: «Скажи мне, о чем ты думаешь».
– Я думала о том, что после твоей смерти Уолденхолл отойдет сыну Джорджа.
– Да, если у нас не будет сына.
Она взглянула на его лицо: яркие голубые глаза, аккуратная серая бородка. Сейчас он повязал голубой галстук в белую крапинку.
– Неужели слишком поздно? – спросил он.
– Не знаю, – задумчиво ответила она. Про себя же решила: «Это зависит от того, что теперь выкинет Шарлотта».
– Нам надо постараться, – промолвил Стивен.
Беседа приняла неожиданно откровенный оборот: Стивен, видимо, почувствовал, что ей хочется открытости. Встав с кресла, она подошла и встала за его спиной. На его макушке она заметила небольшую лысину. Когда же она там появилась?
– Ты прав, – проговорила она. – Нам надо постараться.
С этими словами она наклонилась и поцеловала его лоб, затем, поддавшись внезапному порыву, в губы. Он закрыл глаза.
Через секунду она отстранилась. Они редко позволяли себе подобные нежности днем, ведь вокруг всегда было полно слуг. Она подумала: «Почему мы так живем, ведь это не делает нас счастливыми?»
– Я действительно люблю тебя, – прошептала она. Он улыбнулся.
– Я знаю.
Вдруг она почувствовала, что больше не вынесет этого.
– Мне надо пойти переодеться к обеду до того, как приедет Безил Томсон, – сказала она.
Он кивнул.
Выходя из комнаты, она ощущала на себе его взгляд. Поднимаясь к себе наверх, все время думала, остался ли у них со Стивеном хоть один шанс быть счастливыми.
Она вошла в спальню, держа в руке томик стихов. Положила его на столик. Теперь все зависит от Шарлотты. Лидии необходимо поговорить с ней. В конце концов, можно говорить и о самом трудном, если набраться мужества. Да и что теперь терять? Не решив еще точно, что именно скажет дочери, она направилась в комнату Шарлотты, расположенную этажом выше.
Она бесшумно шла по ковру. Дойдя до верхней площадки лестницы, всмотрелась вглубь коридора. Увидела, как Шарлотта исчезла за дверью старой детской. Хотела было ее окликнуть, но передумала. Что такое несла Шарлотта? Очень похоже на блюдо с сэндвичами и стакан молока.
Удивленная, Лидия вошла в спальню дочери. На столике увидела поднос, который утром несла горничная. Ни ветчины, ни хлеба на нем не было. Зачем Шарлотте понадобилось заказывать целый поднос с едой, затем готовить сэндвичи и есть их в старой детской? В ней, насколько знала Лидия, ничего не было, кроме зачехленной мебели. Неужели Шарлотта так переживала за происходящее, что ей потребовалось уединиться в этом уютном мирке далекого детства?
Лидия решила все выяснить. Она чувствовала некоторую неловкость оттого, что собиралась вторгнуться в сугубо личный ритуал Шарлотты, каким бы он ни был, но подумала: «Ведь это мой дом, моя дочь, и я должна знать, что происходит. Возможно, это нас как-то сблизит и поможет мне сказать то, что так необходимо сказать».
Итак, она вышла из спальни Шарлотты в коридор и вошла в детскую.
Но Шарлотты там не было.
Лидия осмотрелась вокруг. Вот старый конь-качалка с ушами, торчащими под пыльным чехлом. Через открытую дверь она увидела классную комнату с картами и детскими рисунками на стенах. Другая дверь вела в спальню: там тоже ничего не было, кроме прикрытой от пыли мебели. «Понадобится ли это снова когда-нибудь? – подумала Лидия. – Появятся ли у нас няньки, пеленки, крошечные одежки, а потом воспитательница, игрушечные солдатики и тетрадки, испачканные чернилами, исписанные корявым детским почерком?»
Но где же Шарлотта?
Дверь в чуланчик была открыта. Внезапно Лидию осенило: ну, конечно! Вот где пряталась Шарлотта! Она ведь думала, что никто и не подозревает об этой маленькой комнатке, куда она сбегала после шалостей. Она натаскала туда всяких вещичек со всего дома, и все делали вид, что не понимают, куда что подевалось. Лидия проявила редкую для нее снисходительность, позволив Шарлотте иметь такое убежище и запретив Марье «обнаруживать» его. Ведь Лидия сама иногда искала уединения в оранжерее и понимала, как важно иметь уголок, недоступный другим.
Значит, Шарлотта по-прежнему пользовалась этой комнаткой! Лидия подошла поближе, хотя теперь ей еще меньше хотелось нарушать уединение Шарлотты, но искушение было уж слишком сильным. «Все же, не стоит ей мешать», – подумала Лидия.
И тут она услышала голоса. Неужели Шарлотта разговаривала сама с собой?
Лидия прислушалась.
Разговаривала по-русски?
Прозвучал и другой голос, голос мужчины, что-то тихо отвечавший по-русски; голос подобный нежной ласке, голос, заставивший Лидию затрепетать.
То был Феликс.
Лидии показалось, что она теряет сознание. Феликс! В двух шагах отсюда! Скрывающийся в Уолденхолле в то время, как полиция разыскивает его по всему графству! Скрывающийся при помощи Шарлотты.
Надо сдержаться и не закричать! Приложив ко рту руку, она прикусила ее. Ее всю трясло.
Мне надо уйти. У меня путаются мысли. Я не знаю, что делать.
Голова ее раскалывалась от боли. «Надо принять порцию лауданума», – подумала она. Эта мысль придала ей силы. Она сдержала дрожь и через минуту на цыпочках вышла из детской.
По коридору в свою комнату она почти бежала бегом. Лауданум хранился в туалетном шкафчике. Она открыла бутылочку. Держать ровно ложку была не в состоянии, поэтому глотнула прямо из пузырька. Через несколько мгновений почувствовала себя спокойней. Убрала бутылочку и ложку и закрыла шкафчик. По мере того, как ее нервы приходили в норму, ею овладевало ощущение тихого довольства. Головная боль уменьшилась. Теперь какое-то время она не будет ни о чем переживать. Подошла к гардеробу, открыла дверь. И еще долго стояла, глядя на бесконечные ряды платьев, не в состоянии решить, что именно надеть к обеду.
* * *Феликс, как тигр в клетке, расхаживал по комнатке, три шага вперед, три назад, наклоняя голову, чтобы не задеть потолок. Он внимательно слушал Шарлотту. – Дверь в комнату Алекса всегда закрыта, – говорила она. – Внутри два вооруженных охранника и один снаружи. Те, кто внутри, не открывают двери, пока наружная стража не прикажет.
– Один снаружи и двое внутри.
Феликс почесал голову и выругался по-русски. «Все время какие-то сложности, – подумал он. – Вот я уже здесь, внутри дома, и у меня есть помощница, но все равно дело не из простых. Почему мне не везет так, как этим юнцам в Сараево? Почему волею судьбы я оказался причастным к этой семье?»
Он взглянул на Шарлотту и в голове у него пронеслось: «Нет, я не жалею об этом».
Поймав его взгляд, она спросила:
– Что такое?
– Ничего. Что бы ни случилось, я рад, что нашел тебя.
– И я тоже. Но как ты поступишь с Алексом?
– Ты можешь нарисовать план дома?
Шарлотта наморщила лоб.
– Могу попробовать.
– Ты должна знать дом, ты ведь прожила здесь всю жизнь.
– Конечно, я знаю эту часть дома, но есть такие уголки, куда я и не заходила. Спальня дворецкого, комнаты экономки, подвалы, помещения над кухней, где хранят муку и прочее...
– Постарайся начертить план каждого этажа. Среди своих детских сокровищ она разыскала лист бумаги, карандаш и склонилась над столом.
Феликс съел еще один сэндвич и допил оставшееся молоко. Она не сразу смогла принести ему еды, потому что в коридоре убиралась прислуга. Пока он ел, она набрасывала план, морща лоб и покусывая кончик карандаша.
– Пока сама не попробуешь, не поймешь, как это трудно, – промолвила она.
Феликс заметил, что она прекрасно чертила абсолютно прямые линии даже без линейки, хотя и пользовалась ластиком, найденным среди старых карандашей. Вид ее был очень трогателен. «Вот так она и сидела в классной комнате многие годы, – размышлял Феликс, – рисуя домики, затем маму с „папой“, а позже карту Европы, листья деревьев, зимний парк... Уолден множество раз видел ее такой».
– Почему ты переоделась? – спросил Феликс.
– О, здесь все то и дело должны переодеваться. Каждому времени дня соответствует свой туалет. К ужину полагается являться с обнаженными плечами, но не к обеду. К ужину надо надевать корсет под платье, но никак не к чаю. На улицу нельзя выходить в том, в чем ходишь дома. В библиотеке можно сидеть в шерстяных чулках, но в утренней комнате это не годится. Ты не представляешь, сколько правил я должна помнить.