Она пожала плечами:
– Ты позвал.
– Я?!
– Ну… мне так показалось, что ты зовешь, – вынуждена была признать она. – Я испугалась, что тебе совсем плохо…
– Совсем. – Далматов охотно согласился. – Мне совсем плохо… было. Собирайся иди.
– Завтрак.
– Я не…
– Завтрак, – жестче повторила Саломея. – Или мы никуда не поедем.
Завтракали в его комнате, и как ни странно, с немалым аппетитом, пусть и в полном молчании. Уже на выходе Далматова перехватила Варвара.
– Привет… – Зеленое платьице с оборочками, волосы собраны в два хвостика. Гольфы поверх белых колгот. Балетки розовые. Девочка-цветок, ей идет этот образ, привычен, изучен, и играет она искренне, почти не задумываясь о том, что есть игра.
– Доброе утро.
– Наверное, доброе… а куда ты собрался?
– По делам.
Нахмурилась и колечко тронула, простенькое серебряное, выглядевшее дешевым. И этот непроизвольный жест выдал беспокойство.
– Один?
– Нет.
– Помирились, значит?
– Вроде того.
Кивнула и губу прикусила, посмотрела сквозь ресницы, и взгляд такой, оценивающий, слегка раздраженный.
– Мне убираться?
– Нет. – Он поморщился: сейчас, после приступа, запахи ощущались особенно сильно, а духи Варварины были резкими, раздражающими. – Оставайся, если хочешь.
– Хочу… но когда вас ждать?
– Когда-нибудь.
– Я все равно тебя получу, – сказала она и ножкой топнула.
Вот же…
Варвару с ее желаниями Далматов выбросил из головы легко. Забравшись на заднее сиденье, он вытянулся и прикрыл глаза. Снова хотелось спать. И Саломея, чувствуя это его желание, не спешила заговаривать.
И лишь на подъезде к городку она поинтересовалась:
– С кого начнем?
– С родителей. Потом – соседи… одноклассники-одноклассницы… кто-то что-то должен был знать. – Далматов сел и зевнул во весь рот. – Проклятье, ощущение такое, что я месяц не спал.
– Может…
– Нет. Но к родителям сходишь ты… постарайся поймать ее мамашу.
– Ее мать умерла.
– Вот этим уже я займусь. Высадишь в центре?
– Может…
Далматов покачал головой:
– За руль мне точно пока нельзя. Я не самоубийца… как закончишь – набери. И, рыжая… будь осторожна.
С матерью Варвары получилось донельзя просто. Саломея позвонила в дверь и ей открыли.
Женщина.
Какая-то неправильная женщина. Не высокая и не низкая, не полная, но и не худая, неопределенного возраста и внешности такой же. И вроде бы нельзя сказать, что женщина некрасива, напротив, она вполне миловидна, но стоит отвести взгляд, и лицо ее исчезает из памяти.
– Саломея? – спросила она низким густым баском. – Вы очень на нее похожи…
– Или она на меня.
– Или она на вас. – Женщина посторонилась. – Проходите. Его… сейчас нет… сегодня нет.
– А где он?
– Уехал.
– Куда?
– Не знаю. – Женщина махнула рукой. – Он давно уже не говорит. Чужой человек… наш брак был ошибкой, и если бы не Варенька, мы бы эту ошибку исправили. Хотя… его вера запрещает разводы.
– Его?
– И моя тоже, только меня сложно назвать действительно верующим человеком. – Она улыбнулась, и невыразительное лицо ее сделалось почти красивым. – Но вы же не о нем хотели спросить. О Варваре… она теперь с вами.
– Да.
– И вы знаете ее историю? Возьмите тапочки.
Старая квартира, обжитая, с потертым линолеумом на полу, с обоями, которые переклеивались лет этак десять тому назад. Старая мебель. Старый ковер.
Чистота и запах свежего хлеба.
– Хотите молока? Я пряники испекла, а их лучше с молоком. Меня Анной звать.
– Знаю, – улыбнулась Саломея.
От молока она не отказалась, ровно как и от пряников.
– Всегда сама делаю… мед, патока… лучше магазинных получаются. Варечка очень их любит… вы не могли бы…
– Конечно.
Пряники передать несложно.
– Она хорошая девочка… взбалмошная очень, капризная… в этом есть моя вина. Он всегда был к ней так строг, а я вот баловала. Мне хотелось стать хорошей матерью. Своих у меня нет… но Вареньку я всегда считала своей, с тех пор, как на руки взяла… она была такой крохотной и постоянно плакала. А он злился… он тогда совсем страшным был. По жене горевал очень, потом уже придумал себе эту глупость, будто она была ведьмой… решил, что и Варенька тоже.
Она тяжко вздохнула.
– Варенькин дед просил отдать ее… а он… он ее никогда не любил, но не отдал.
– Почему?
– Не знаю. Может, мстил им так, а может, боялся, что ведьмой вырастят. Он все пытался Вареньку спасти. С младенчества в церковь таскал, заставлял молиться. Да только она упрямая… пару раз и за ремень брался, но тут уж я встала. Сказала, что если не одумается, заявлю в милицию. Он испугался… тогда бы дед точно своего не упустил. А может, не милиции, старика боялся… он был таким… даже меня в дрожь бросало. Но дед Вареньку любил очень. Часто к себе брал… и она к нему шла…
Интересно.
Помнится, Варвара о деде рассказывала неохотно.
– Дед ей покупал все, чего только хотела, а он злился. Тронуть не смел, но говорил… порой такое говорил…
– Вы терпели.
– Терпела. Я ведь хотела ее удочерить, а он не позволил. И получилось, что если бы развелась, то Варенька осталась бы наедине с ним. Он бы не разрешил нам видеться. А так я могла хоть что-то сделать…
Анна мяла клетчатый передник, точно сомневаясь, стоит ли говорить.
– Что вы знаете о ее… мужьях?
– Немногое.
И взгляд отвела.
– Понимаете… к ее выпускному они совсем рассорились. Он требовал, чтобы Варвара в монастырь ушла… глупость неимоверная! Так она и сказала, а он с каждым днем становился все более нетерпимым… кричали друг на друга. Срывались постоянно. Невозможно стало жить!
Анна разгладила фартук.
– И когда Варвара ушла, он ее проклял. Сказал, чтобы не возвращалась… она же пригрозила судом. Он ведь ее квартиру продал. Дед Варваре завещал, только ей тогда пятнадцать исполнилось, сама распоряжаться не может. А он… он взял и продал… деньги монастырю пожертвовал. На благотворительность… сказал, что квартира проклятая и деньги тоже… Варвара, конечно, когда узнала, плакала, она очень на эту квартиру надеялась. Но дома все равно не осталась… нет, она мне звонила, когда знала, что его дома нет. Несколько раз заглядывала, только что это за встречи, когда постоянно прислушиваешься, не идет ли кто…
Клетки на фартуке Анны были яркими, черными и красными, и она водила пальцем, переходя от клетки к клетке, находя в этом постоянном движении успокоение.
– Помню, среда была… по средам он в храме работает. Добровольно. И меня звал, но я отказалась. Вы не подумайте, он не фанатик. Его, конечно, огорчает, что я не разделяю веры… точнее, разделяю, но не так глубоко верю, как он. Но никогда не настаивает. Я ему безразлична.
Печальная улыбка.
И вздох.
– А вот Варвару он заставлял, хотя ей в храме не нравилось. Но тогда определенно была среда, я затеяла блины, и тут звонок в дверь. У Вари были ключи, но она все равно звонила, повторяя, что это – чужой дом. А гости сами ключами дверь не открывают. И я сразу поняла, что она пришла… уже три месяца не появлялась, звонила только.
Варвара стояла на пороге, с тортом в руках и букетом желтых хризантем.
– Его нет? – спросила она вместо приветствия.
– Нет.
– Тогда держи. Это тебе. Я, правда, не знаю, какие цветы ты любишь.
– Всякие. – Анна приняла хризантемы, огромные, пушистые и невероятно яркие.
Муж поймет, от кого они, и скандал устроит. Или не скандал, но замкнется, нахмурится и будет бродить по дому тенью. Скандалы Анна переносила не в пример легче.
– Пустишь?
– Заходи. – Она посторонилась и торт взяла. – Блинов хочешь?
– Хочу.
Варвара выглядела хорошо. В красной кожаной курточке, в брючках черных, как он решил бы – слишком узких, облегающих.
Откровенных.
В белой блузке с кружевным жабо.
– Прости, что давно не заглядывала. – Она коснулась губами щеки Анны. – И звоню редко…
– Ничего.
Главное, что с ней, суматошной ее девочкой, все в порядке.
– А здесь ничего не меняется. Знаешь, мам, сколько я себя помню, все такое же… – Варвара провела ладонью по старым обоям. – Ремонт бы сделал, что ли… для разнообразия.
– Некогда ему.
– Да, конечно. Он при храме занят. Там батрачит за спасибо, а здесь некогда… бросила бы ты его.
Анна лишь покачала головой: не бросит. И Варвара это прекрасно знала. И дело вовсе не в любви, потому как ее никогда между ними не было.
В привычке. В укладе, который не должен быть нарушен. В ее одиночестве. Его легче переносить рядом с другим человеком. Он тоже одинок, пусть и не дает себе труда признать это.
– А я вот замуж выхожу, – сказала Варвара и, вытянув руку, продемонстрировала кольцо. – Андрей подарил. Видишь? Золотое. И с бриллиантом настоящим!
Крохотный камушек, больше похожий на стекляшку, Анну не особо впечатлил. Да и волновало ее совсем другое:
– Ты его любишь?
И Варвара, которая с кольца не сводила взгляда, пожала плечами:
– Говоря по правде, не знаю. Иногда кажется, что люблю. А иногда он меня злит невероятно. Но он милый. И на него не похож.
Она никогда не называла отца отцом, да и имени старалась избегать.
– У него есть своя квартира…
– И это причина?
– Ничем не хуже любой другой. Если бы ты знала, как мне надоела общага. А снять что-то за те копейки, которые зарабатываю, нереально…
– Значит, дело в квартире?
– И в квартире тоже. Только не говори, что с любимым и в шалаше рай… шалашей я уже наелась, больше некуда. Нормальной жизни хочу. Мы друг другу подходим.
Она говорила так, убеждая не Анну, а себя.
– Конечно, он школьный учитель всего-навсего, но образование не только педагогическое. Мы уже говорили про то, что в школе ловить нечего… и он найдет себе работу.
– Кем?
– Менеджером. Они всяко больше зарабатывают. А там, глядишь, и мамочка его поможет. Она у него судья… правда, меня не любит, но привыкнет…
Варвара вертела колечко и нарочито бодрым тоном рассказывала о будущей своей жизни, которая, конечно, будет светлой и счастливой. Анна же надеялась, что так оно и сложится.
– Ты придешь на свадьбу, мам?
– Конечно…
– Муж не пошел. – На фартуке Анны не осталось ни одной, даже самой крошечной, складочки. – Он был зол… еще Настасья приходила. Я не знала, что Варвара у нее жениха отбила. Тоже глупая девица.
– Почему?
Пряники оказались сладкими, но с молоком было в самый раз.
– Зачем она к нему пришла? Жаловаться на Варвару? Требовать, чтобы жениха вернула? Сами подумайте, до чего это нелепо! Это ведь человек, а не игрушка… я вообще не понимаю… увела… так ведь сам ушел. Значит, решил, что с Варенькой ему будет лучше… влюбился в нее…
Она мучительно искала причины, оправдывающие Варвару, и Саломее было немного жаль эту женщину, которая и вправду любила Варвару.
А та?
Звонит? Заглядывает иногда? Поддерживает ни к чему не обязывающие отношения, потому что так удобно и привычно.
Любит ли?
На этот вопрос Саломея не знала ответа.
– Свадьба была красивой, хотя, конечно… мать Андрея не явилась. Он тоже не пошел. У Вари-то другой родни не было… то есть была, но она тебя тогда не знала, потому и не позвала.
– Ничего, я не в обиде.
– Друзья Андрея были, приятельницы Варвары… такое вот… не знаю, как сказать, будто случайные люди. И не венчались они. Варвара не захотела. Сказала, что уже наелась церкви… и не верит. Потом… потом она пропала из виду, а однажды появилась… тогда он дома был. И впускать ее не хотел, но я сказала, что если не впустит, то уйду. Что мне надоела их ссора, и вообще, если уж он так сильно верит, то пусть вспомнит, что Господь велел прощать.
Анна кривовато усмехнулась.
– С Господом он спорить не осмелился. И Варвару впустил. А она… она была…
– Взволнованной?
– Расстроенной, скорее…
Он ушел в свою комнату и дверь запер, тем самым показывая, что общаться с блудной дочерью не намерен. Оно и к лучшему, Анна лишь вздохнула с облегчением немалым, поскольку не могла представить себе откровенного разговора в его присутствии.
А разговор предстоял нелегкий, она видела это по глазам Варвары.
Пустые.
Блеклые и смотреть-то в такие больно.
– Идем. – Она взяла дочь под локоть и на кухню отвела.
Кухня – владения Анны, куда он не сунется, пока Варвара не уйдет. Он притворяется равнодушным, а на самом деле бродит по комнатушке своей медведем-шатуном, вздыхает тяжко, бормочет, верно, молится.
– Садись.
В его комнате всегда пахнет ладаном, а со стен грозно, угрюмо пялятся святые. Иконы он покупает в церковной лавке, переплачивая вдвое, зато полагает их истинными.
Его мир порой кажется Анне почти безумным. А в собственном ее всегда пахнет выпечкой, здесь тепло и солнечно, и герань на подоконнике вновь готовится цвести.
К герани она Варвару усадила.
Сунула в руки чашку с малиновым чаем – Анна сама сушила и веточки, и ягоды, смешивая их с магазинной заваркой.
– Рассказывай.
– Я… наверное, разведусь. Все не так… все совсем не так, как должно! – Она почти выкрикнула это, и он замер.
Стены в квартире тонкие.
– Тише, – попросила Анна и погладила бестолковую свою девочку по голове. – Вы поссорились?
– С ним невозможно жить… как подменили… он меня ревнует… очень ревнует.
– Все мужчины собственники.
– Нет, мам, ты не понимаешь… это просто безумие какое-то! Он постоянно звонит. Где я. С кем. Что делаю… если с клиенткой, то трубку дать… а если с клиентом… клиентов-мужчин у меня быть не должно. Знаешь почему?
Анна покачала головой.
– А потому что нормальные мужики маникюр не делают. Или извращенцы, или те, кто собирается с маникюршей переспать. Он скандалит… постоянно скандалит… то я на кого-то не так посмотрела. То вообще посмела заговорить, то ко мне обратились, наверняка любовник. Мне как-то клиентка подарила коробку конфет, так он… он вышвырнул ее в окно, представляешь? Решил, что я вру… что женщины женщинам конфеты не дарят… обозвал проституткой…
Она тоненько всхлипнула.
– А сегодня… я задержалась немного… и сотовый разрядился… а он, Андрей, кричать стал, что я… с любовником… пощечину… за что?
Анна только и смогла, что вздохнуть. Как ответить на вопрос?
Сказать, что брак этот изначально был обречен? Что Андрей не показался Анне столь уж завидным женихом? Молодой, избалованный, привыкший жить на широкую ногу, но за чужой счет? Что за Варварой он еще на свадьбе следил ревнивым взглядом, за каждым шагом, каждым словом, подмечая, что есть, а чего нет – придумывая? Тогда Анна убеждала себя, что ей просто-напросто мерещится.
– Разводись, – сказала она. – И если хочешь, оставайся.
– Спасибо… он… он не одобрит развода.
– Не одобрит. – Анна слышала и бормотание, и скрип половиц под его ногами. – Но вы же не венчались, значит, и брак ненастоящий… да и вообще, когда тебе нужно было его одобрение?
Варвара замолчала.
Она оттаивала медленно, и Анна не торопила, уговаривая себя, что жизненные неудачи случаются со всеми. И девочка ее – не исключение.
Ничего, разведется.
Опомнится.
Быть может, пойдет учиться, хотя учиться Варвара никогда особо не любила. Или работать станет, хорошие маникюрши всегда нужны. Главное, что все у нее наладится, все образуется.
– Он… – вновь заговорила Варвара, уже иным, спокойным голосом. – Он пригрозил, что покончит с собой, если я уйду.
– Не слушай.
– А вдруг…
– Варвара. – Анна присела рядом. – Я видела много таких, кто грозил близким самоубийством. Шантаж – не более того. И если поддашься, он изуродует твою жизнь. Люди, которые действительно хотят умереть, никому не угрожают. Напротив, часто они таятся из страха, что кто-то догадается об их планах и помешает…