Как быстро банки меняют хозяев и переходят из рук в руки, Макс не знал, но решил, что меньше месяца, а то и двух этот процесс вряд ли займет. Посему в городе ему пока лучше не показываться и вообще держаться от вдовы и Рогожского подальше. Потом, когда все уляжется, может, в начале зимы, вернуться по-тихому, продать квартиру и купить новое жилье. А может, и не придется, может, вдова сама уедет из города, и это было бы совсем хорошо. В любом случае придется ждать, и жить на что-то, и снова придется вернуться в Москву: где еще можно затеряться, как не в этом муравейнике? Только на другом ее конце, подальше от бывшего родного дома. Снять недорогую квартиру, переждать бурю, а для этого нужны деньги. Дома оставалась последняя заначка, лежала на самый черный день, Макс берег ее, как старики берегут «гробовые» деньги, не разрешал себе прикасаться к ней, и вот пришло ее время.
Он глянул на часы – половина первого, времени впереди полно, они с Юлькой уезжают вечером, и водитель небольшого фургона, что вез товар из Вологды в Москву, согласился подбросить попутчиков до Московской кольцевой. А там до Шереметьева рукой подать. Макс достал телефон и набрал Юлькин номер. Та ответила сонным голосом – отсыпается, понятное дело, ночью-то оба не сны смотрели.
– Все в порядке, – сказала она, – ты скоро?
– Да, уже еду, – ответил Макс, – сиди в номере и никуда не выходи. Я сейчас буду.
Еще раз глянул на часы и решил, что успеет, от «Дворика» до дома минут пятнадцать быстрым шагом, и в квартире он не задержится: заберет деньги и сразу назад, в эту «Арию». Может, перед дорогой еще и поспать удастся…
У дома все было по-прежнему, и «Тойота» тоже никуда не делась, стояла себе, покрытая пылью, вся в следах от кошачьих лап. Макс обошел машину, подумал, что поездить на ней доведется не скоро: ремонт ей только снится, так и не сподобился машинку в сервис отогнать. Но теперь времени будет полно, зато денег… «Выкручусь как-нибудь…» Макс направился к подъезду, на первом этаже сбавил шаг, прислушался – все спокойно, только слышатся обычные звуки из-за дверей: музыка, голоса из телевизора, звон посуды, телефонный звонок.
Макс поднялся к себе, по пути нашел ключ от квартиры, поднес его к скважине и остановился. Что-то тут было не то, и что именно, он понял не сразу. Дверь немного отошла от косяка, хотя была плотно закрыта – Макс убедился в этом, подергав за ручку. И все же он хорошо помнил, когда закрывал ее в последний раз, что все было в порядке, никаких щелей и зазоров не наблюдалось.
Макс вытащил ключ из замочной скважины и осмотрел дверь. Да, так и есть, в просвет между створкой и косяком можно палец просунуть. Дверь точно фомкой открывали, но аккуратно, других внешних следов взлома не наблюдалось. Но тогда двери полагается быть открытой, а не запертой на замок, иначе что это за грабители, которые, унося добычу, не забывают и дверь за собой закрыть? Хотя чего там уносить, брать внутри нечего. Значит, это не воры…
– Добрый день! – Макс обернулся на голос. Маринка, будь она неладна, выползла из своей квартиры и смотрит страдальчески, точно ждет чего-то. Похудела, побледнела, за собой следить перестала: голова у нее неделю как немыта, и запашок из квартиры такой тянется, что понятно: мусорное ведро давно не выносили. Или канализацию у нее там прорвало, черт знает, но выглядит Маринка едва ли краше вокзальных бомжих, только что рожа не синяя, хотя к этому все идет. Тухлятину перебивает запах водочки, даже, скорее, перегарчика. Пьет Маришка с горя, и крепко пьет, и как быстро она скатилась, ведь и двух месяцев не прошло, как Вовчика на лечение сдали!
– Привет, – буркнул Макс, все еще раздумывая, что бы значил фокус с дверью. Ничего путного в голову не лезло, да и соображала она неважно после почти бессонной ночи. Может, ее не взломали, а только пытались и воров кто-то спугнул? Та же Маринка, например, ходила за водкой, вернулась, а те и сбежали. – Вы не видели, ко мне никто не приходил? – спросил тетку Макс, та заулыбалась рефлекторно, нацепила завлекательную, как ей казалось, улыбочку, сложила синеватые губки бантиком и сказала:
– Приходили, сегодня утром. У двери вашей стояли, Максим Сергеевич. Я спросила, что им надо, они сказали, что друзья ваши, что день рождения у вас сегодня и поздравить вас хотят. И я вас поздравляю.
– Спасибо. – Макс соображал в темпе, что все это могло значить. Утро, люди у двери, следы взлома, день рождения какой-то выдумали… И тут кольнула дикая, до печенок пробравшая мысль, даже не мысль – догадка, интуиция не просто подсказывала, она орала: беги, беги быстрее и подальше отсюда, пока цел. Обыграли тебя, опередили, обставили, сматывайся, или конец тебе!
И он побежал, сунул ключи в карман и кинулся вниз, но на пути топталась Маринка, изливала ему свои пожелания всего наилучшего в этот светлый и радостный день, а сверху грохотали шаги, там бежал кто-то, и еще один летел снизу, прыгая через ступеньку. Макс успел сдвинуть оплывшую Маринку с дороги и оказался лицом к лицу со здоровенным бритым парнем, и тут же узнал его – двухметровый любимчик Рогожского собственной персоной, и позади еще один. Верзила шагнул вверх сразу на три ступеньки, чуть сдвинул вбок полу пиджака, и Макс увидел у него в руке пистолет. Тот самый, скорее всего, что лежал в сейфе Левицкой.
– Здорово, друг! – спокойно и даже радостно выдал детина. – С днем рождения! Сюрприз, сюрприз! – Он наступал на Макса, теснил его к двери, а позади стоял еще один, Макс обернулся и увидел его непробиваемую рожу. Тоже «коллега», из той самой «Стражи», крепкий, тренированный, резкий – Рогожский выбирал лучшее из того, что предлагал местный ЧОП, вторым сортом не интересовался.
– Пойдем выпьем! – Детина пер на Макса, тот отступил, услышал, как с легким скрипом открылась дверь его квартиры. Попробовал уйти в сторону, но там ждали, незаметным со стороны коротким ударом в поясницу вернули на прежний курс, детина легко взлетел по ступенькам и втолкнул Макса в коридор. Второй ввалился следом, грохнула дверь, стало темно и жарко – Макс не заметил, кто его ударил, пропустил еще удар в живот, потом под дых, потом по шее, потом свалился на пол и успел закрыть голову руками. Это помогло, но слабо, его били сразу несколько человек – в квартире был кто-то еще, и этот кто-то пока оставался в тени. Двое уже устали, отошли в сторонку, а этот все не мог успокоиться, бил так, что перехватывало дыхание, что свет мерк перед глазами, и Макс ничего не видел. Следующий удар пришелся в висок, боль захлестнула, поднялась, точно вода в половодье, выше ординара, и стало совсем темно.
А потом боль вернулась, вместе с ней свет и голоса, что звучали где-то высоко. Макс смотрел туда, но видел только очертания, смутные фигуры, они шевелились и размахивали руками, как ему показалось. Потом все изменилось, тени исчезли, вернее, обрели плоть и объем – в лицо плеснули водой, и Макс увидел, что сидит у стенки в коридоре, что на полу кровь и перед ним стоит человек. Потом рывком за волосы его заставили поднять голову, и Макс увидел Рогожского.
Спокойный, бледный, весь в черном, как эсэсовец, он посмотрел на Макса, выдернул из кобуры на поясе пистолет и приставил дульный срез ко лбу Макса.
– Где она? – услышал он, отвел взгляд и провел рукой по щеке – на пальцах осталась кровь. Она текла из носа и разбитой брови, губам тоже досталось, Макс вытер их ладонью и запрокинул голову.
– В Москве, – сказал в ответ, – утром уехала.
Рогожский склонил голову набок, чуть скривился и сказал:
– Врешь. Где Юлька и где доверенность? Считаю до трех. Раз…
– Три. Стреляй, – перебил его Макс и снова задохнулся от боли: Рогожский врезал ему ногой по ребрам. И, не давая прийти в себя, ударил еще раз, но тут Макс успел увернуться, и ботинок заместителя вдовы врезался в стенку.
– Ублюдок, – тихо сказал Рогожский, – тебе не жить. Где она? – На этот раз Макс едва не оглох от крика. Таких воплей от Рогожского он за все время их знакомства не слышал и не подозревал, что тот умеет так визжать. Не просто визжать, а с пеной у рта, с покрасневшими белками глаз, с содроганиями вроде конвульсий. Пистолет дергался, холодил кожу, Макс извернулся и врезал Рогожскому ногой по голени.
Того швырнуло назад, аккурат в дверь ванной, та распахнулась под натиском, заместитель вдовы улетел внутрь и чем-то загрохотал там. Два охранника кинулись на помощь начальству, но с тазиком и шваброй Рогожский справился сам, вылез из ванной бледный аж до синевы, опустил предохранитель и передернул затвор:
– Убью, мразь, наркоман паскудный. – Он даже говорил с трудом, от бешенства сводило губы и язык плохо слушался. Макс ухмыльнулся во весь рот, сплюнул на пол кровью и сказал:
– Валяй, стреляй. Только не промажь, а то неловко выйдет, подчиненные не поймут.
Рогожского аж затрясло, он двумя руками, как на стрельбище, вскинул пистолет, прицелился, Макс смотрел в черный глазок дула без страха, скорее с любопытством – первый раз довелось по эту сторону оказаться, до того все больше с другой стороны смотрел. «Надо было тогда пистолет с собой прихватить. Дурак я, не догадался», – мелькнула чертовски своевременная мысль, к горлу подкатила тошнота, и Макс прикрыл глаза. А когда открыл, напротив стояли уже двое, Рогожский и тот самый детина в черном, он накрыл ладонью ствол и опустил его к земле.
– Может, не здесь? – разобрал Макс, и Рогожский опомнился, убрал оружие и кивнул. Макса подхватили под руки, вздернули на ноги, стены качнулись, выгнулись волной, но сразу вернулись в исходное. Голова немного кружилась, болели ребра и затылок, детина открыл дверь и первым вышел на площадку, побежал вниз. Макса вытащили следом, хоть он и мог идти сам, но заломленные за спину руки не давали разогнуться.
– Ой, – сказали над головой, – что случилось? Максим Сергеевич, что с вами? – это суетилась рядом Маринка, Макс видел ее толстые ноги в рваных тапках и подол халата расцветки «огурцы».
– Лишнего выпил, – сказал Рогожский, – не рассчитал на радостях. День рождения у него сегодня, вот и расслабился.
– День рождения! – снова развеселилась Маринка, она выскочила вперед, преградив им дорогу, и предложила: – А давайте вместе выпьем! У меня есть, я вчера купила… Ну, мальчики, ну давайте по чуть-чуть…
Макса замутило, желудок скрутил спазм, горло раздирало от кашля. Из разбитых губ на пол закапала кровь, его рванули, потащили вниз, но он успел обернуться. Маринка приплясывала на пороге своей квартиры, полы халата разошлись, обнажив жирные ляжки. Рогожский боком прошел мимо, спустился немного вниз и сказал:
– Попозже, сейчас некогда. Мы его к врачу отвезем и вернемся. Мы быстро, а ты без нас пока начинай.
И пошел неторопливо вниз.
У подъезда поджидал черный «Ровер», за рулем сидел тот самый верзила. Макса втолкнули на заднее сиденье, второй охранник оказался рядом, Рогожский сел впереди, и машина тронулась. Макс откинул голову на подголовник и прикрыл глаза. В окно можно не смотреть, и так все понятно – минут через пятнадцать, если дорога будет свободной, он вернется в поместье вдовы.
Получилось даже быстрее, псам Рогожского точно черт ворожил. И светофоры зеленым горели, и пробок не было, да что там пробок – машины куда-то подевались, точно не рисковали соваться на одну полосу с «Ровером», что пер едва ли не по разделительной. Как всегда, впрочем, по-другому ни вдова, ни ее заместитель себе перемещение по городу не представляли, и спецсигнал был им без надобности. Мост проскочили моментально, свернули на прилегающую дорогу, да так лихо, что машину занесло. Но она быстро выровнялась и полетела дальше, притормозила перед воротами и проскочила в просвет между створкой и столбом, едва не чиркнув по нему боковым зеркалом.
В поместье их уже ждали, ворота были открыты настежь, «Ровер» ворвался в них, промчался по дорожке, снова заложив нехилый вираж, и Макс сообразил, куда его везут, и оказался прав. «Ровер» остановился у гаража, охранник на ходу открыл дверцу, Рогожский выскочил первым, и Макс успел заметить, что заместитель вдовы отбежал в сторонку, прижимая к уху мобильник. Доклад даме сердца, понятное дело, она ждет, поди, весточки, не дождется, и вот наконец принеслась благая весть.
Макс сам выбрался из машины, и его перехватили у дверцы, заломили руки за спину и потащили к гаражу. Так и есть, не ошибся, разговаривать там будем, да какая, в сущности, разница, где? И никого поблизости, ни одной живой души, чувство такое, что поместье разом опустело и, кроме них троих, тут никого нет.
Голова еще гудела, дышать было тяжело, перед глазами то и дело всплывала искристая серая муть, от нее тошнило, и Макс пару раз сплюнул на дорожку, а потом на бетонный пол. Стало темно и холодно, его протащили в самый конец, мимо «Мазды», мимо белого «БМВ» вдовы, проволокли за стеллажи и швырнули к стене. Макс удержался на ногах, сел на трубу, что шла вдоль всего помещения, осмотрелся. Справа стеллажи с коробками, ящиками и канистрами, слева стол, заваленный всяким хламом, полки над ним, воняет маслом и бензином. Знакомое местечко, темное и грязное, отличный выбор.
Из-за стеллажей показался Рогожский, охранники расступились перед ним, он встал напротив Макса, осмотрел того с головы до ног и сказал:
– В последний раз спрашиваю – где она? И не ври, что не знаешь, вас видели, как вы уходили через калитку.
Да ладно, где ты мог это видеть, не бери на понт, как говорится! Видел он… Что он там видел, когда весь дом был обесточен! Как Левицкая коньяка, или чего она там тогда, налакалась, это он видел, а остальное…
Рогожский точно мысли Макса прочитал, скривил губы в нехорошей гримасе и сказал:
– Думаешь, ты самый умный, а остальные дураки. Это хорошо, с такими всегда проще. Над воротами была беспроводная камера с автономным источником питания, ее повесили после того, как Юлька в первый раз сбежала.
Толково, что уж там, молодец херр Рогожский, после той плюхи выводы сделал и на совесть предохранился. Против съемки не попрешь, отпираться бесполезно. А как все хорошо было задумано…
– Хороший вы тогда концерт устроили, – проговорил Макс и облизнул разбитую губу, – я даже поверил, так вы волновались. За деньги, в смысле, не за Юльку, она ж внезапно для вас исчезла, не по плану, и могла навсегда со своими деньгами пропасть…
Рогожский коротко размахнулся и врезал Максу кулаком в живот. От удара перехватило дыхание, стало жарко и темно, звуки и краски чуть померкли, но не исчезли. Заместитель бил вполсилы, особо не старался, да он и так недавно по полной выложился и берег «объект» для дальнейших следственных действий. От следующего удара в переносицу Макса отбросило назад, он врезался затылком в стену и едва не свалился с трубы. Удержался, хоть мотнуло основательно, поехал было вбок, но не упал. Муть перед глазами понемногу рассеялась, Макс видел и охранников, что громоздились у стен, и Рогожского в паре шагов от себя, и Левицкую, что стояла напротив.
Худая, аж скулы кожей обтянуло, с бледной физиономией, глаза подведены черным, как у шахидки, сжимает кулаки и смотрит в упор, без злости или ненависти, с недоумением смотрит, точно он ей в суп плюнул. Неприятное было это молчание, тошно от него становилось, и хоть ничего хорошего Макс для себя не ждал, но так вот сидеть и ждать, когда его прикончат, желания не было.
– Привет, черная вдова, – сказал он, и Левицкая посмотрела ему в глаза, – мужа своего до могилы довела, сучка, а вот до Юльки не дотянулась. И не получишь ты ее, она уже далеко. Плакали твои денежки, абзац твоему банку, на пособие по безработице жить теперь будешь – тыща в месяц тебе в самый раз.
Рогожский дернулся, шевельнулись охранники, но Левицкая остановила их, вытянула в сторону ладонь, и все остались на своих местах. Она посмотрела на Макса, поправила на среднем пальце огромное кольцо, покрутила его, полюбовалась со стороны и сказала:
– Ага, все так и было. Я положила пистолет на видное место, я слышала выстрел и ждала до утра, потом вошла в его кабинет и увидела все сама. Я даже траур носила, как и положено, ровно год. Мой муженек имел небольшую слабость – он очень боялся умереть от болезни. Не важно какой, – поморщилась она, – он боялся немощи, страданий. Физических, – уточнила Левицкая, сложила руки на груди, и по потолку и стенам запрыгали разноцветные отблески.