– И вы, очевидно, с ними согласны? – не удержался он, чтобы не уколоть следователя.
– Я не обязана высказывать свое личное отношение к происходящим событиям, – сухо заметила она.
– Значит, вы полагаете, что убийство вдовы Салима Мурсаева связано с деятельностью ее мужа?
– Это одна из версий – ради крупной суммы денег. И, наконец, третья – личная месть кого-то из знакомых. У нас не бывает гениальных озарений, – не удержалась от ответного укола Линовицкая, – мы должны проверить все возможные версии.
Разговор становился не слишком приятным. Они уже успели по нескольку раз обменяться колкостями. Дронго усмехнулся. Женщина может многое простить мужчине, но не отсутствие к себе интереса. Равнодушие хуже ненависти. Она не могла простить себе, что проявила слабость, пригласив его домой. Он, конечно, поступил неправильно, нельзя соглашаться на первый шаг и не делать последнего. Нужно либо сразу отказываться, либо идти до конца. Но кто мог знать тогда, что все сложится именно таким образом?
– У вас ко мне нет никаких вопросов? – поинтересовался Дронго.
Кажется, она поняла, что несколько перестаралась, говоря о «гениальных озарениях». Но взятый тон не позволял ей резко менять характер разговора. Поэтому она, глядя на свои папки, только спросила:
– У вас есть какие-нибудь новые сведения насчет убийства Мурсаева?
Он чуть заколебался. Рассказать ей о своей поездке в Сыктывкар, о десяти процентах, которые Мурсаев отчислял в офшорные зоны? Рассказать об интригах Мясникова? Но что это дает следователю? Она и без того заморочена всеми этими акциями и офшорными компаниями. В конце концов она может и сама все узнать, если захочет расследовать в том числе и убийство Юрия Авдеечева. А если не захочет, значит, ей и не нужно узнавать об этом.
– У меня ничего нет, – ответил Дронго.
– Не хотите говорить, – по-своему поняла она его колебания, – как вам будет угодно. В любом случае мне нужно будет узнать, кто избил Головина и с кем конкретно вы беседовали. Очевидно, эти люди, которые запрещали вам вести свое расследование, могут иметь непосредственное отношение и к убийству несчастной женщины.
Он хотел возразить, что она была не такая несчастная. Но возражать имело смысл другому следователю. Вообще на тему «несчастливых женщин» не следовало говорить в присутствии женщины, которая в двадцать девять лет все еще одна...
– Если бы я знал, кто именно мне угрожал, – пожал он плечами, – они просто предупредили меня, что мне не стоит проводить это расследование. Кстати, и в этом случае пострадал только Головин. Это через него мне угрожали.
– Опять эта фамилия, – усмехнулась она, – я думаю, что мы будем с ним еще работать.
– Не сомневаюсь, – ответил он. И в этих словах снова был намек на ее решительность. И на ее безжалостность. Она поняла их именно так. И он понял, что она поняла совсем не то, что имел он в виду. Но ничего исправить было невозможно.
– Дайте ваш пропуск, – невозмутимо сказала она, заканчивая разговор.
Он протянул пропуск. Она поставила время, число, расписалась.
– Нужно будет поставить печать, – напомнила она.
– Я знаю, – печально сказал Дронго.
Он поднялся. Разговора не получалось. И не могло получиться. Но теперь он знал самое важное. Часть акций была у клуба «Орфей». Того самого клуба, где познакомились Мурсаев и его будущая жена. Кажется, он давно должен был побывать в этом клубе.
– До свидания, – сказал Дронго, не протягивая руки. Она взглянула на него молча. Но когда он дошел до дверей, она вдруг спросила:
– Почему вы мне не позвонили тогда?
Он обернулся. Сейчас ее светлые глаза обретали прежний цвет.
– Не знаю, – растерянно ответил Дронго, – я вообще никогда не звоню женщинам. Может быть, это мой самый большой недостаток.
Она нахмурилась:
– Вы всем так говорите?
– Только тем, перед кем чувствую необходимость оправдываться, – честно ответил Дронго.
На этот раз она улыбнулась.
– Будьте осторожны, – напомнила Линовицкая, – это вам не частные дела Халуповича. В эти преступления могут быть втянуты очень влиятельные люди.
– Учту, – кивнул он.
– И еще, – сказала она на прощание, – вы, наверно, думаете, что я отправила тогда девочку в колонию? Но я добилась, чтобы она осталась в городе. Мы нашли ее родственницу, двоюродную сестру бабушки, у которой она поселилась. А Халупович тогда выделил им деньги. Вы были обо мне слишком плохого мнения.
– Я не сомневался, что вы так и сделаете, – сказал Дронго, – полагаю, что вы не успели еще сменить номер своего телефона и после расследования разрешите мне вам позвонить? До свидания.
Когда он закрыл дверь за собой, она улыбнулась. Ей нравился этот независимый и такой не похожий ни на кого мужчина.
Глава 12
Клуб «Орфей» был одним из тех заведений, которые возникли в Москве в начале девяностых, когда новая жизнь казалась такой заманчивой, а богатые люди, появившиеся неизвестно откуда и не признававшие кредитных карточек, расплачивались пачками наличных долларов. Тогда в клубе танцевали голые стриптизерки, появлялись мордастые богачи в красных пиджаках с лоснящимися лицами и вороватые чиновники, делавшие деньги, которые совсем недавно им и не снились. На улице первых ждали бритоголовые охранники в спортивных костюмах, а вторые садились в советские машины, которые довольно скоро были заменены на «Мерседесы» и «БМВ» последних моделей.
Постепенно все менялось. Исчезли охранники в спортивных костюмах, и их места заняли бывшие сотрудники спецслужб, одетые в традиционно темные костюмы и отличавшиеся от прежних телохранителей одной важной особенностью: гораздо более осмысленными взглядами. Затем постепенно исчезли красные пиджаки. Чиновники исчезли еще раньше. На их местах появились молодые люди, одетые в дорогие, но не очень эффектные костюмы. Вместо наличных денег гости начали расплачиваться кредитными карточками. А вместо стриптизерок в клубе начали появляться популярные певцы и певицы. В общем, из обычного ночного притона начала девяностых с его атрибутами – паханами, новыми миллионерами, голыми девушками, обычными разборками «Орфей» превратился в респектабельное заведение, куда пускали лишь членов клуба, уже успевших внести достаточно высокий взнос. Теперь здесь нельзя было увидеть обычных проституток с улицы, которым платили от пятидесяти до ста долларов за час. Если проститутки и появлялись в клубе, то только в сопровождении мужчин, а их «услуги» стоили гораздо больше годовой зарплаты обычного российского служащего.
Дронго и Кружков приехали в клуб к семи часам вечера, когда обычные клиенты только собирались. На входе их остановили двое охранников. Гости любезно сообщили, что являются друзьями Павла Головина и хотят увидеться с руководителем клуба. Дронго уже узнал от Кружкова, что директором-распорядителем клуба был некто Юрий Мальгасаров, который работал в «Орфее» уже больше четырех лет.
Имя Головина подействовало, и гостей пропустили в здание клуба. Охранник провел их в кабинет директора. Мальгасаров оказался мужчиной невысокого роста с непропорционально большой головой и длинными, вытянутыми руками. Ему было чуть больше пятидесяти. Одетый в светло-синий костюм, он носил широкие, весьма элегантные галстуки фирмы «Леонардо», которые стоили около двухсот долларов и отличались буйной расцветкой. Энергично пожав руки гостям, он пригласил их разместиться на синем кожаном диване, стоявшем в его кабинете, а сам уселся в другое кресло, которое было немного выше дивана. И таким образом Мальгасаров был на одном уровне со своими гостями.
Попросив секретаря принести гостям кофе, он любезно улыбнулся. За годы, проведенные в клубе, он научился радоваться появлению любых гостей, понимая, как важно поддерживать имидж респектабельного заведения, в котором бывают политики, бизнесмены, журналисты и звезды шоу-бизнеса и где не должно быть обычных бандитских разборок, продажи наркотиков и дешевых проституток. Хотя вообще-то все это было, но в закамуфлированной форме. «Орфей» часто посещали и некоторые руководители правоохранительных органов, в том числе один заместитель министра обороны и один заместитель генерального прокурора страны. А имея столь влиятельных клиентов, клуб мог работать, не опасаясь милицейских проверок и облав. К тому же в местном управлении милиции прекрасно знали, кто составляет основную массу клиентов клуба, и поэтому не старались проявлять ретивость в отношении именно «Орфея».
Секретарем Мальгасарова оказалась девушка лет двадцати. Высокого роста, с широко расставленными голубыми глазами, она была похожа на фотомодель. Дронго уже давно обратил внимание на эту особенность. Чем ниже и некрасивее был начальник, тем выше и симпатичнее у него была секретарь. Недостатки руководителя подсознательно компенсировались очевидными достоинствами его секретаря.
– Мне сказали, что вы были другом Паши, – переспросил Мальгасаров, – но мы, кажется, не были с вами знакомы.
– Да, – согласился Дронго, – я только недавно с ним подружился. Мы были знакомы и с Аллой.
– Бедная Аллочка, – вздохнул Мальгасаров, – она была такой простодушной, такой доверчивой. Всем верила, абсолютно всем. Как могло так получиться, что ее убили, сам не понимаю. Как вас зовут? Она мне не говорила, что у нее был такой друг.
– Мы бывали у нее дома, – сообщил Дронго, – это мой друг Леонид Кружков, а я Дронго.
– Не может быть, – радостно воскликнул Мальгасаров, – вы тот самый Дронго, о котором мне говорил Паша? Конечно, я о вас слышал. Он мне рассказывал, что вы приходили к Аллочке. У него, кажется, даже были неприятности из-за вас.
«Этот Головин вдобавок к своим недостаткам еще и болтун», – недовольно подумал Дронго.
– Были, – кивнул Дронго, – но мне кажется, что сейчас у него еще более крупные неприятности.
– Как ужасно, – вздохнул Мальгасаров, и его крупные глаза изобразили скорбь, – его арестовали за убийство Аллочки. Это такая глупость. Они были друзьями столько лет.
– Откуда вы знаете, что его арестовали?
– У нас в клубе знают все городские новости еще до того, как они попадают в центральные газеты, – гордо заявил Мальгасаров, – я уже днем знал, что его арестовали. Причем арестовали ни за что. Он не мог убить Аллочку, это всем ясно. Всем, кто его знал.
– В таком случае почему вы не идете к следователю и не рассказываете ему обо всем? – Вы думаете, что они мне поверят? Да и потом, наши следователи не любят, когда в их дела суют нос непрошеные гости. Зачем им мешать? Они сами во всем разберутся. Я думаю, что любой следователь поймет, что такой человек, как Паша Головин, не мог убить Аллочку.
– А если не поймет?
Секретарь Мальгасарова внесла три чашечки кофе.
– Не нужно плохо думать о наших славных сыщиках, – улыбнулся Мальгасаров. Улыбка у него была словно приклеенная. Вообще рот и глаза существовали на лице автономно друг от друга. Дронго обратил внимание на руки директора. Крупные узловатые пальцы и непропорционально большие руки на небольшом теле. Такие руки вполне могли сломать шейные позвонки молодой женщины.
– Вы один из владельцев клуба? – поинтересовался Дронго.
– Ну что вы, – усмехнулся Мальгасаров, – я всего лишь директор, нанятый служащий. Живу на зарплату. Владельцы клуба у нас совсем другие люди. – Мальгасаров взял свою чашечку двумя пальцами. Непонятно было, как он ухитряется держать эту чашечку в своих ручищах. Она должна была сломаться.
– Вы бывали в доме у погибшей? – спросил Дронго.
– Конечно, бывал. Мы все были друзьями Аллочки. И я так сожалею, что все это случилось. Она была такой жизнерадостной, такой веселой.
– Вы давно ее знаете?
– Уже лет десять. Я помню ее совсем молодой, когда она только приехала в Москву. И провернула такую фантастическую карьеру. Вы знаете, что ее муж был сложным человеком. Кавказцы вообще ревнивы по натуре, а тут он стал обладателем такой красивой женщины. И соответственно вел себя как владелец. Я ему много раз говорил, что не нужно так нервничать, когда Аллочка встречает своих прежних знакомых. Они часто бывали у нас в клубе.
Мальгасаров сделал глоток из чашки. Кружков внимательно следил за беседой, не решаясь вмешиваться или задавать какие-нибудь вопросы.
– Она стала богатой женщиной, – в тон высказываниям своего собеседника кивнул Дронго.
– Очень богатой, – усмехнулся Мальгасаров.
– И одним из акционеров вашего клуба? – вдруг спросил Дронго.
Мальгасаров не поперхнулся. Но он задержал во рту глоток кофе и через секунду, сделав усилие, пропустил жидкость в горло. Глаза его при этом недобро блеснули. Затем он осторожно поставил чашечку на блюдце. Убрал руку, словно опасаясь неловким движением сломать остальные чашки. И ответил тихим вопросом:
– Почему вы так думаете?
– Мне так показалось, – уклонился от ответа Дронго, – так это неправда? Или правда?
– Я не спрашиваю отчета у наших гостей, – сдержанно сказал Мальгасаров, – сюда приходят очень богатые люди, и я не знаю, у кого из них акции каких компаний, в том числе кто владеет нашим клубом. Мне известно имя только одного владельца, который и является президентом нашего клуба, имея семьдесят процентов всех акций. А мелкие акционеры меня мало волнуют. Президент всегда может заблокировать любое решение всех остальных акционеров.
– А вы говорили, что знали убитую много лет, – напомнил Дронго, – я думал, что вы были с ней достаточно близки.
Мальгасаров нахмурился. Он действительно сказал об этом несколько минут назад. Отрицать подобное было бессмысленно. Он понимал, что узнать имена акционеров не так сложно. И поэтому мрачно молчал. Врать не имело смысла, а говорить правду он не хотел.
– Как вы думаете, кто мог ее убить? – спросил Дронго. – Вы ведь ее давно знали. И всех ее друзей.
– Люди меняются, – мрачно выдавил из себя Мальгасаров, – сегодня он один, а завтра другой. Большие деньги меняют людей. Я не знаю, кто мог желать ее смерти. Она ни с кем не враждовала, никому не мешала. Вы же не знаете, кто избил Пашу и кто угрожал вам.
– Не знаю, – согласился Дронго, – но делаю все, чтобы узнать.
– Желаю удачи, – пробормотал Мальгасаров, – только учтите, что Аллу мы уже не вернем. Может, если бы вы послушались их, она была бы жива.
– Даже так, – Дронго взглянул на Кружкова, – значит, вы все-таки считаете, что убийство Аллы связано с коммерческой деятельностью ее мужа?
– Я ничего не считаю, – осторожно заметил Мальгасаров, – но сами подумайте, кому это было нужно. Вас ведь предупреждали. Сначала убили ее мужа, потом его друга. Кстати, этот друг тоже бывал у нас частенько. А потом убивают жену Мурсаева. И вы думаете, что все это случайно? Я точно знаю, что Паша не мог убить Аллу. Но кто ее убил, я вам сказать не могу. Вообще, вокруг этой компании, которую возглавлял ее муж, много каких-то слухов, сплетен, инсинуаций. У них там, кажется, Ивашов остался. Он мне говорил, что компания нуждается во внешнем менеджменте. Но что там будет, никто не знает.
Дронго взглянул на Кружкова, разрешая ему задать свой вопрос. И молодой человек сразу ринулся в бой.
– Когда вы в последний раз были у нее? – спросил Леонид.
Мальгасаров смерил его презрительным взглядом. Потом вздохнул и сказал:
– Не нужно таким тоном, молодой человек. Я же вижу, как вы на меня смотрите. И ваши вопросы... Я был у нее давно, когда у Аллы погиб муж и я считал себя обязанным пойти к ней и выразить соболезнование. Больше я у нее не был.
– А Головина вы знали хорошо?
– Почему знал? Мы и сейчас друзья. Я этого никогда не скрывал. Паша у нас часто бывал, он любил к нам приезжать, рассказывал о своих делах. Его незаконно арестовали, и я могу сказать это где угодно.
– Давайте откровенно, – вмешался Дронго, – вы ведь умный человек, господин Мальгасаров. И опытный. Вы уже знаете, что мы эксперты, проводим частное расследование по факту убийства Салима Мурсаева. И мы хотим, чтобы вы нам помогли. Возможно, что оба убийства супругов каким-то образом связаны, и тогда опасность может угрожать не только Головину, но и всякому, кто близко знал обоих супругов.
– Что вы от меня хотите? – Мальгасаров не скрывал своего нетерпения. Его губы кривились в усмешке, но глаза внимательно наблюдали за собеседником.
– Ваш президент владеет семьюдесятью процентами акций, – напомнил Дронго, – по нашим сведениям, среди акционеров была и погибшая. Сколько процентов акций клуба у нее было?