– Значит, – сказала Катя, – когда вы так резко хлопнули дверью авто там, посреди дороги, у вас при всем этом не возникло впечатления, что это полный разрыв отношений?
– Да нет же, ну я же говорю, – Чайкин покачал головой, – мы оба просто вспылили, так уже бывало. Я знал, что она скоро отойдет. Она вообще не могла на меня долго злиться. Такой уж характер был. Порох! Поэтому я и решил пешком топать и искать эту проклятую гостиницу. Знал бы, что нарвусь на вас с вашими вопросами, – в жизни бы не стал. Пешком бы до Калининграда топал!
Допрос, видимо, подошел к концу. Это ясно почувствовали все. Катюшин что-то мурлыкал себе под нос. Катя прислушалась.
– «Летела пу-уля и чье-то сердце повстречала…» – Он достал из кармана кителя ключи. – «Спросила пуля: отчего ты так стучишь?» Мда… Ладно, хоть и туманно. В Кениг наш родной тебе, Чайкин, возвращаться сегодня я бы не советовал. И завтра тоже. И про стрип-шоу твое тоже, видно, забыть придется до тех пор, пока с муженьком, что рогами тебе ветвистыми обязан, все как-нибудь само собой не рассосется.
– Только не говори, что ты его посадишь, – презрительно хмыкнул Чайкин, – посадил один такой… Он с тобой и говорить-то не стал. Не счел даже нужным.
– Пусть Преториус с прокурором о грехах своей жены калякает, если хочет. – Катюшин протянул Чайкину ключи. – А тебе надо пока отсидеться, а то и правда отправит тебя бравая преториусовская гвардия на корм рыбам. Держи.
– Что это? – спросил Чайкин, беря ключи.
– Что-что, ключи от квартиры, от хатки моей родной. Эх, «летела пу-уля и чье-то сердце повстречала…» Найдешь легко – четвертый дом по улице Баграмяна – сразу от площади будет переулок, дом такой двухэтажный с синим забором. Хозяйке скажешь, что ты мой школьный приятель, а то нипочем в комнату не пустит. Поживешь эти дни у меня, раз тебя камера наша так насекомыми пугает.
Чайкин недоверчиво смотрел на ключи.
– Что, не по вкусу такая программа защиты свидетеля? – спросил Катюшин насмешливо. – Ну, дело твое. Я не настаиваю. Топай, Боря, в Кениг пешочком. Не рискуешь? Ну ладно. Вот что значит умный человек. В холодильнике что-нибудь поесть отыщешь. Чувствуй себя у меня как дома. Да, еще… если мой сосед по квартире, Дергачев, раньше меня явится, счеты с ним за вчерашнее не вздумай сводить. Во-первых, там у меня вся мебель хозяйкина, а во-вторых, Ваня все равно сильнее тебя.
Чайкин все еще колебался. На его лице Катя читала: «Эх, это ж надо так опуститься. Мне, самому Борису Чайкину!» Но выхода не было. И топать пешком в город на расправу местной мафии, видно, тоже не хотелось. Чайкин забрал ключи окончательно и бесповоротно.
– Ну и компашка у вас там сегодня к ночи соберется, – заметила Катя, когда Чайкин ушел.
– Сегодня футбол по российскому каналу показывают: «Спартак» – «Зенит». – Катюшин закурил. – А мы тут, на далекой западной границе, москвичей не сильно-то любим, детка. На этом, думаю, сегодня вечером за футболом все и поладим.
– И долго ты намереваешься его прятать?
– Пока прокуратура не решит, кому обвинение предъявлять в ее убийстве – мужу или любовнику. Ну зачем, скажи, мне этот Чайкин в бегах, в федеральном розыске? Нет уж, дудки, пусть он тут у меня под боком коптится, под моим присмотром, на моем участке. Поближе посадишь, радость моя, скорее возьмешь.
– А с допросом Преториуса, что, радость моя, ничего не вышло? – съязвила Катя.
Катюшин сразу поник.
– Я с ним как с человеком сначала хотел; то-се, примите наши соболезнования. А он сразу бульдозером попер – сунул мне в зубы разрешение от прокуратуры тело из морга забрать и машину. Я ему говорю: «Погодите, уважаемый, мне вас надо еще допросить, выяснить кое-какие детали. Вот, для начала, с молодым человеком ознакомьтесь, который с вашей женой был, говорит – ваш личный шофер». Как Преториус «чайку» эту нашу увидал – ты, Катя, не поверишь, – аж глаза у него на лоб полезли. Позеленел весь прямо. И мне так нагло: «Вы допрашивать меня тут не имеете никакого права, вы не следователь. Я только с прокурором говорить буду». Ну и все. Что, я его силой, что ли, должен был принуждать? А тут охрана его еще поднаперла. Барбосы! Я прям за «чайку» нашу даже испугался: замочат еще у меня в кабинете. Отвечай потом за него.
– А хвалился-то вчера, – поддела Катя. – Я да я, да я им очную ставку, да мужу в его честные глаза гляну… Что, поглядел? Так-то, не хвались, – она вздохнула. – И теперь, конечно, у нас нет никакой возможности проверить, где находился Преториус в момент убийства. Кстати, а что ваш патологоанатом говорит? Установил он точное время смерти Ирины Преториус?
– По заключению смерть наступила в промежутке между половиной первого и половиной третьего.
– Но это слишком расплывчатое определение.
– А других нет. Мы ее как раз с тобой в полтретьего и обнаружили. А зачем тебе такая точность до минуты?
Катя помолчала секунду, собираясь с мыслями.
– Тебе не кажется, Клим, – сказала она, – что версия, изложенная Чайкиным, во многом расходится с версией Марты и ее жениха?
– Конечно, расходится. А как же? Так и должно быть. Где ты видела свидетелей, чтобы тютелька в тютельку все показывали одинаково? А что ты конкретно имеешь в виду?
– Чайкин только что все нам так представил, словно это была обычная пылкая любовная ссора, замешенная на ревности и раздражении. Марта же, помнится, говорила, что, когда они встретились с Ириной Преториус в ресторане, она была в ужасном, я хорошо запомнила – Марта несколько раз повторила это слово, – в ужасном настроении.
– Ну, переживала, наверное, тетка. Тарзан-то этот – мальчик-картинка. Досадно такую игрушку потерять на дороге.
– И все же даже если она так сильно переживала… Нет, тут что-то не стыкуется. Если честно, я больше склонна верить вашей Марте, – сказала Катя. – А это значит, Чайкин снова нам лжет или говорит не все, что было. Обычная ссора не могла довести Преториус, женщину с ее-то характером и положением, до такого состояния. Помнишь, Марта сказала: «Она была как в лихорадке». Куда-то сразу сорвалась из ресторана, никого не предупредив, по существу, наплевав и на Марту, и на ее спутника. А ведь они приехали специально, чтобы ее встретить. Такое невежливое, странное поведение говорит только об одном – о сильном душевном волнении, о потере контроля над собой.
– Ну, может, она так из-за Чайкина испереживалась. Даже назад в Зеленоградск кинулась искать его, мириться. Он-то, видишь, тоже по ее следу как гончая кинулся. Конечно! Кто от своего счастья бегает? Преториус – баба богатая была, он при ней, разведись она с этим своим колобком на ножках, жил бы припеваючи. Чайкин, конечно, ее боялся потерять, хоть и выпендривается сейчас. Для таких, как он, женщины вроде Ирины – находка, подарок судьбы, независимо от их возраста.
– Ну, допустим, возможно, она и хотела вернуться к Чайкину, но где бы она его искала? На дороге? Ну, и это допустим. Тогда почему ее нашли спустя несколько часов в совершенно ином месте, на пустынном берегу? Как она вообще туда попала? Ведь мы там вроде все осмотрели, да? – Катя вздохнула. – Песок сыпучий, гад, следы не хранит, но все равно было ясно с первого взгляда – она приехала туда сама. Но зачем? Как она, чужая, приезжая, вообще смогла сориентироваться в этих местах?
– Ты так говоришь, словно тут – тайга. Место, где мы ее нашли, найти и ей самой было проще пареной репы. Тут шоссе одно. И если бы кто-то, например, с ней уславливался об этом месте, сказал бы просто – езжай прямо по дороге до церкви, а потом первый же поворот к пляжу. Господи, да чего тут искать-то, это ведь рукой подать от поселка. Она и сама могла с дороги увидеть поворот и свернуть.
– Зачем? – спросила Катя. – Воздухом подышать, на море полюбоваться? С кем-то встретиться на берегу? Но, кроме Марты, тут у нее знакомых нет и не было. С женихом Марты, этим Сукноваловым вашим, она всего за пять минут до своего бегства из ресторана познакомилась. А на пляже тогда вообще не было ни души, кроме одной экскурсантки – это я про себя, чокнутого рокера на своем мотоцикле и старика Баркасова.
– Еще был убийца, – сказал Катюшин, – которого никто из нас не видел. Увы.
– И все же это очень, очень скверно, что ваш неуч-патологоанатом даже не может определить точное время ее смерти, – возмутилась Катя. – Я бы на месте вашего следователя с этим не мирилась, назначила повторную экспертизу.
– Чего? Теперь и трупа-то уже нет. Аукнулся трупешник. А чего ты так к этому времени пристала, не пойму? – Катюшин нахмурился. – А? Радость моя, ты того, давай… карты на стол. Я тут всей обстановкой владею, поняла? Я тут следствием руковожу. Это мой участок. Так что давай, говори все, не скрытничай.
– От церкви до места, где мы нашли Преториус, пять минут быстрым шагом через дюны, – сказала Катя, – а в церкви в это самое время были еще двое – Линк и Дергачев.
– Но вы же Ваньку всей компанией с колокольни стаскивали, когда он, пьяный, в колокол вдарить хотел!
– Кто это тебе сказал?
– Кто? Линк, и потом сам Ванька признался. Я ему пять суток хотел, алкашу, вкатить, да пожалел что-то. Вид у него наутро не того был…
– Линк тебе сказал не всю правду. Мой муж и его товарищ Мещерский действительно лазили на колокольню за Дергачевым. Он пытался выпрыгнуть из окна в пруд – покончить с собой. Я это видела собственными глазами. Линк нам сказал, что это вроде все из-за Марты, что она отказала ему.
Катюшин тихонько свистнул.
– Возможно, Линк просто не хотел, чтобы слухи о попытке самоубийства по поселку разгуливали, – продолжила Катя, – но к чему все это я веду? Эти двое тоже находились недалеко от места убийства, и это факт. А так как все, происходящее возле церкви в те мгновения, было слишком нелепым и непонятным, я бы хотела, чтобы мы с тобой располагали максимально точными данными насчет времени смерти Ирины Преториус, чтобы… Ну, чтобы сопоставлять…
– Но ни Линк, ни Дергачев с этой дамочкой даже знакомы не были, – хмыкнул Катюшин. – Это тогда получается, что и Баркасов ее мог ножом ударить, и я, и ты.
– А я и не собираюсь замыкаться на версии, что эту женщину убил непременно кто-то из числа ее знакомых – муж или любовник, – отрезала Катя. – Разве не могла она встретиться на вашем диком пляже с кем-то… Ну, скажем, с человеком не совсем нормальным психически… – Катя взглянула на Катюшина. – Кстати, я вчера наблюдала одну любопытную сцену. Ты вечером после дискотеки вызвался проводить местных подростков до автобуса. Ведь это не просто от скуки, правда?
Катюшин снова закурил.
– У вас тут что-то происходит, – сказала Катя, – здесь, в поселке. И об этом все знают. Только вслух не говорят. Особенно не любят вопросов приезжих.
– Это к убийству Преториус не имеет никакого отношения. Это другое дело, совсем другое.
– Какое же это дело?
Но тут, как назло, зазвонил телефон. И Катюшин схватился за телефонную трубку. Кате даже показалось – с явным облегчением.
– Да, да, есть, товарищ майор… Да, да, все рапорты и объяснение у меня… Все понял, есть… А какие там новые данные? Нет, у меня пока нет, ответ на запрос еще не приходил… Хорошо, записываю…
Катюшин сделал вид, что с головой погружается в бумаги. И Кате стал ясен намек Юлии Медовниковой, что в некоторые моменты дозвониться участковому по телефону – напрасный труд.
Когда Катюшин, истощив весь свой природный запас изобретательности, наконец-то оторвался от своих «рапортов» и «данных», Кати уже не было в его кабинете.
Глава 14
«МЕРСЕДЕС РОДСТЕР»
Возвращение с рыбного промысла было зрелищем грустным и поучительным. Катя ждала на причале, напряженно вглядываясь в морскую даль – не мелькнет ли среди бурных волн утлый челн надежды. И челн наконец мелькнул. Моторка, уже однажды тонувшая у берегов Антарктиды, и на этот раз шла к берегу на веслах. Как выяснилось, мотор заглох ровно через час в нескольких километрах от берега. Греб Кравченко. Мещерский, как-то подозрительно притихнув, сидел на корме. Его тошнило от качки, и, едва лишь лодка ткнулась в причал, он с проворством белки вскарабкался на мол и стремглав кинулся мимо ошеломленной Кати в неизвестном направлении, скроив трагическую гримасу и зажимая рот рукой.
Кравченко на его жалком фоне выглядел чуть-чуть лучше. У него еще хватило сил привязать лодку, вытащить весла из уключин, выгрузить снасти и рюкзак.
– А где же улов? – бессердечно спросила Катя.
Кравченко царским жестом бросил к ее ногам черный пластиковый пакет, Катя с опаской заглянула внутрь, ожидая увидеть что угодно, только не рыбу. Но рыба была, плескалась – одна-единственная, правда, на вид довольно жирная и крупная, с серебряной спинкой. Катя решила, что это сайра. Просто ей так показалось, хотя сайру она прежде встречала только в консервных банках, и то фрагментарно.
На твердой земле Драгоценный В.А. двигался как шкипер после пьянки – его постоянно вело в стороны.
– Волна и правда дрянь, – поделился он с Катей, – зря мы с Серегой его не послушали.
– Кого вы не послушали? – спросила Катя.
Но Кравченко сделал свой фирменный жест: ах, оставьте вы это, ради бога! В результате нести улов и снасти в гостиницу пришлось именно Кате.
От обеда оба рыбака отказались наотрез. Мещерский из своего номера, не отпирая двери, жалким голосом пролепетал, что «большое, конечно, Катюша, спасибо за предложение, но об этом сейчас даже страшно подумать». Кравченко сбросил в ванной дождевик и бухнулся на кровать, попросив «пять минут – прийти в норму». Через секунду он уже спал, и разбудить его можно было лишь из пушки.
Катя разобрала рюкзак, повесила мокрую одежду сушиться, брезгливо поставила удочки в угол, точно это они были во всем виноваты. Забрала пакет с «сайрой» и спустилась в кафе. Их стол – единственный на весь зал – был накрыт к обеду на троих. Появилась Юлия с дымящейся супницей. Катя вручила ей «сайру».
– Ой, рыба! А что мне с ней делать! – спросила Юлия. Катя извинилась за Кравченко и Мещерского. Юлия лицемерно посочувствовала: конечно, с непривычки в первый раз на море трудно. Но затем, когда Катя отвернулась, что-то лукавое и невнятное буркнула насчет москвичей. В результате Катя вяло, без всякого аппетита пообедала в кромешном одиночестве. И отправилась в автомастерскую. Туда ее привлекли шум запущенного на полную мощность мотора и громкие восторженные вопли «ура!».
В автомастерской Ильи Базиса собралась явно теплая, сплоченная компания, а именно теплоты и общения не хватало Кате после пережитых утром волнений и страхов.
Кроме самого Базиса, в гараже находились Линк, Сукновалов и четверо совсем молодых ребят лет шестнадцати-семнадцати. В одном из них Катя узнала ту самую бритую, похожую на мальчишку девочку Риту, которую допрашивал Катюшин. На лице девушки был написан немой восторг. И немудрено.
Посреди гаража стоял чудо-автомобиль. Такие Катя видела только в кино в довоенных хрониках: сияющий открытый лимузин, черный с белыми широкими крыльями и откидным белым верхом. С белыми кожаными сиденьями и с сияющим хромированным колесом-запаской, притороченным сбоку. Машина была старой, как история автомобилизма, и одновременно новой, как игрушка. Базис тряпкой любовно полировал выпуклый багажник. Григорий Сукновалов стоял, опершись ладонями на длинный капот, украшенный знаком «Мерседеса». Он щупал капот, как врач щупает живот пациента. На лице его тоже сияли восторг, радость, удивление, облегчение. Катя на секунду даже залюбовалась этим человеком. Сукновалов в этот миг излучал абсолютное счастье, как лампочка излучает свет.
– Работает, Илюха! – прошептал он, словно сам себе не веря. – Елки-палки, работает! Ну, ты… просто гений. Вундеркинд!
Лицо Базиса выражало не менее сложную гамму самых противоречивых чувств. Оно было взволнованным, бледным, покрытым бисеринками пота и тоже ужасно счастливым.
– Ну что? – Он круто повернулся к застывшим в восхищении вокруг машины подросткам. – Что, взяли? А вы не верили, сомневались!
– Не сомневались мы… Мы вообще… верили, надеялись, как и ты… Слушай, Илья, а когда первый раз поедешь на нем, возьмешь и нас прокатиться? – спросил один из парней, тоже уже виденный однажды Катей в опорном пункте.