– Я вас про Линка спрашивала, – сказала Катя. – А еще какие-нибудь мысли у вас по этому поводу есть, Семен Семенович?
– Как не быть. – Баркасов покосился на окна гостиницы. – Вас, я слыхал, вчера вечером наши-то все сообща байками пичкали…
– Нам легенду про Водяного рассказывали. Очень любопытно.
– Любопытно! Ты в корень зри.
– А где тут корень?
– Корень-то в том, кто это вам рассказывал. Наши – Юлька с Ильей. Илья-то, хозяин наш, вконец на историях этих помешался. То все на пару с Сукноваловым мозги всем парили, что та рухлядь, что тут, в гараже, самому рейхсмаршалу Герингу принадлежала, то потом…
– А я видела «Мерседес». Зря вы про него так, очень даже роскошная машина.
– Да откуда он это знает, сопляк приезжий? Откуда ему знать, чей это был автомобиль? Я тут сорок лет живу, воевал тут, работал. А рухлядь эта сорок лет в песках гнила, и вот в один прекрасный день, нате, является этакий Лева из Тулы. Пару раз он молотком своим тюкнул и теперь сорок тыщ за этот свой металлолом требует! И все так у него, о чем с ним говорить не начнешь – все он на немцев разговор сворачивает. И то тут у них раньше было хорошо, и се… А сам в мастерской малолеток по углам лапает! Это как? Хорошо? Юлька сколько раз с ним из-за этого скандалила, даже из дома было выгоняла.
Катя посмотрела на окна гостиницы.
– Я тоже заметила, что Юлия ревнует мужа, – сказала она тихо.
– Ревнует! По щекам раз при мне так его отходила, разводом грозила. Тут у него в гараже вечно парней полно, ну и девчонки тоже вокруг них вьются. Илья-то ведь, кроме машин своих, еще и мотоциклы, мопеды чинит, перелицовывает. Участковому-то это он сделал его тарахтелку. Ну и школярам тоже. Они тут табунами крутятся. А он этим и пользуется: то одну девчонку в углу прижмет, то другую. Ну, вроде все в шутку. Вроде игрушки это все у него. На вид-то он, Илья, тюлень рыжий, но внешность в этаких делах, милая, ой как обманчива.
– Да, но Юля настоящая красавица. Казалось бы, это он ее ревновать должен, а не она его.
– Ее-то не к кому ревновать. Съела бы кошка мясо, да где взять? Клиентов у них нет почти, и в прошлом году не было. А к своим ревновать – к кому тут, господи? Тут у нас старики, вот как я, остались, кому деваться больше некуда, алкаши да молодежь недозрелая. Вон как Дергачев тут у нас появился, она, Юлька, сразу перья-то распустила. Он мужик с виду ничего, и все при нем, на месте. Только на нее-то он, спасатель наш горемычный, ноль внимания. Он все за Мартой, как нитка за иголкой. А та на него – ноль внимания. А он пить. А пьяный он дурной, вообще ни черта не соображает. В марте как приехал, веришь, напился и на спор на ящик водки, чтобы местных наших обалдуев уесть, заплыв решил сделать. Насилу участковый-то его спеленал, дурака. Нет, когда Иван выпьет, делается… как…
– Как кто? – спросила Катя.
– Ну, мертвяк-то ходячий… тьфу ты пропасть, ну как это… Зомби, во!
– У Марты жених есть. И, судя по ее виду, она вроде бы с ним совершенно счастлива. И вообще, Семен Семеныч, ну куда вашему Дергачеву до Сукновалова?
– Ой, тоже мне олигарх нашелся, – презрительно фыркнул старичок. – На машинах все разъезжает – то на одной, то на другой. Пыль всем тут в глаза пускает. Деньги-то на все откуда? То-то. Он прежде-то, перед тем как тут у нас дом купить, фабрику приватизировать, как люди болтают, тоже все машинами торговал. В Польшу поедет – тут у нас через границу-то раз плюнуть – пригонит фуры с запчастями и разных развалюх своим ходом оттуда, из Европы-то, и потом гонит дальше, в Питер, и еще дальше. А поди разберись, что за машины, чьи? Куплены или угнаны там-то. Полякам-то в таких делах последнее дело верить, наловчились номера перебивать. Так что вот как. А теперь, конечно, капитал ляжку жжет. А дому хозяйка нужна. Только подумал бы он головой своей лысой – пятый уж десяток на носу, а девку берет совсем молодую. На вид-то Марта – так, фитюлька, прям школьница-отличница. Ну, потерпит она с ним годок, ну второй, через деньги его, заботу, а потом что? Потом скучно ей с ним станет. Заведет себе любовника. Если вот Иван дотерпит, может, и ему еще раз фортуна улыбнется. И что? Будет благодетель наш, консервный фабрикант Григорий Петрович, валидол горстями глотать, начнет сыщиков нанимать за женой следить. Тьфу ты… А потом как-нибудь не выдержит да хлопнет их обоих… Мужик-то он тяжелый, смурной. Ты не гляди, что на вид улыбчивый да добродушный, вроде ленивый даже. Нет, ленивый да добрый, милая, денег бы таких не огреб. Кипучий он, въедливый, настырный, а сердце и у него того…
– Что? – снова спросила Катя с искренним любопытством.
– Не камень, вот что. Я все вижу, Марта, как они сюда в гараж приедут, «Мерседес»-то свой глядеть, только вот этак бровью-то поведет в чью сторону, так у Григория Петровича шея-то прям как клюква наливается. Так бы и съел сам девку-то, никому бы не уступил, как яблочко наливное схрупал. А силы-то нет. Не те силы-то, возраст, ничего не попишешь.
– Да он не такой старый еще, – возразила Катя.
– Силу мужики свою не годами мерят, а… ну, была б ты парнем, я б тебе сказал чем. – Баркасов вздохнул. – А годы-то прожитые – они не только виски серебрят, но и сердце студят. Ну, еще какие вопросы будут?
– Ой, будут, Семен Семеныч, вы так интересно, так мудро рассуждаете. Но я все же к этой вашей легенде знаменитой хочу вернуться. Как я правильно поняла, вы ее серьезно не воспринимаете, нет?
– Воспринимаю я, милая, так, как эту вот лотерею, – Баркасов покосился на скомканную газету. – Пудрят мозги все кому не лень. Думаешь, не говорил я с Михелем-то нашим об этом? Да сколько раз говорил, стыдил его: «Зачем тебе-то это все? Что ты тут у нас все мутишь? Ведь все равно прошлого не вернешь. И если таким макаром молодежь хочешь к себе, к церкви своей сектантской привлечь – ну, байками-то этими заинтересовать, так это грех». Молодые-то вы ведь стали сейчас падкие на все такое. В церкву просто так не пойдете, нет, скука вам все да лень-тоска. А вот поставь возле церкви телевизор или этот, как его… видюшник, или автомат игральный, или еще лучше – пусти байку о том, что в церкви кажну ночь на полу следы мокрые являются, когда Водяной из пруда своего вылезает детей своих искать, так вы ведь все как один туда кинетесь. Как же без вас-то такое, а? Ведь отбоя сразу не станет. Разве я не прав? То-то прав. Я и говорил Линку: «Ну, зачем ты это все начинаешь-то?» Ведь был бы он пастырь настоящий, пастырь добрый, разве стал бы такими фокусами молодежь смущать, привлекать? А вот цэрэушник-то, резидент засланный, он как раз ничем таким и не побрезгует. Наоборот! Специально у них там и метода такая в их центрах разработана, работа с вами, воронами доверчивыми, молодыми. Упор на эту, как ее… на мистику. На колдовство!
– Да, я уловила вашу мысль, – сказала Катя. – Очень тонкая мысль. И очень даже может быть. Вы, наверное, как всегда, зрите в самый корень, не то что я. Ну, тогда самый-самый последний вопрос. Вы слова Ирины Преториус предсмертные помните?
– Про руку-то? Как же… До смерти не забуду.
– И как, по-вашему, бред это был у нее или же…
– Я порой думаю: уж не почудилось мне это в горячке? – Баркасов кашлянул. – Потом вспоминаю все от слова до слова. Как шептала-хрипела она, бедняжка, как глядела на меня… Аж жутко станет… Нет, явь все была, и слова эти самые она говорила, я уверен – что-то еще сказать хотела, да не успела, не смогла.
– Значит, она не бредила?
– Нет, – Баркасов покачал головой, – она хотела что-то сказать. А лицо у нее при этом такое было, что… Словно черта морского она вдруг в волнах увидала, вот какое лицо. – Он посмотрел на Катю и тихо закончил, словно не хотел произносить того, что вертелось у него на языке: – Вот и болтай после этого что хошь, вот и куражься над этой вашей… ну, как ее… над мистикой-то!
Глава 22
МОКРЫЙ СЛЕД
«Век живи – век учись», – так ответила Катя на совершенно праздный вопрос Мещерского, удалось ли ей побеседовать с Баркасовым. Оба: и Мещерский, и Кравченко – проснулись только к завтраку. Кравченко казался почти прежним. Завтракал с отменным аппетитом, за троих, однако…
– Хочешь, сон свой расскажу? – спросил он вдруг Катю.
Это было что-то невероятное. Катя не могла припомнить, чтобы Драгоценный В.А. когда-нибудь рассказывал сны. Скорее всего, ему вообще ничего никогда не снилось, потому что спал он обычно, по его же собственному признанию, «как бревно».
– Мне приснилось, что я вдруг проснулся среди ночи, – сказал Кравченко, – где-то в комнате в темноте гудел комар. Тошненько так: пи-пи… Ты крепко спала. А я встал и выглянул в окно. Ночь была лунная, светлая, и там, за окном, оглушительно квакали лягушки. И вода в пруду блестела, как лак.
– Из окна нашего номера пруд не виден, – заметила Катя, – тебе, значит, приснилось, что ты не в гостинице, а где-то еще.
– Нет, номер был наш. Ну-ка, сделай мне еще бутерброд с сыром. И джема потолще сверху, не жадничай. – Кравченко с одобрением следил, как Катя хлопочет за столом. – И окно тоже было наше, только на нем не было жалюзи, а были такие белые занавески. И они колыхались от сквозняка, потому что окно было открыто. И тут я услышал такой гул и скрежет, будто трактор по улице гремит. Выглянул в окно и увидел, как с дюны прямо к пруду съезжает танк. Здоровый такой, как в «Балладе о солдате» показывают – немецкий, с крестом. «Тигр»! Его гусеницы зарывались в песок, лязгали и грохотали. Я подумал: «Он же всех в поселке перебудит». Наверное, это какие-нибудь поисковики местные громадину эту здесь, в песках, отыскали, отрыли и теперь перегоняют куда-нибудь на продажу.
– Это ты прямо во сне решил про поисковиков? – спросил Мещерский.
– Ну да. И я захлопнул окно.
– И что дальше? – спросила Катя.
– Ничего. Грохот стих, а я проснулся, – ответил Кравченко.
– Помнишь, я вам про танки в дюнах говорил? – сказал Мещерский. – И потом об этом же разговоры были. Этот твой сон, Вадик, просто некий психологический трансформер. Скажи спасибо, что тебе это приснилось, а не та утопленница из пруда к тебе в окошко во сне заглянула. М-да… Это я, кажется, не слишком удачно пошутил. – Он виновато глянул на рассерженную Катю. – Да, о чем бы мы с вами ни говорили, разговор непременно к этой теме свернет… Ну ладно. Катюша, ну как дела, удалось поговорить с Баркасовым?
Вот тут Катя и ответила той самой сентенцией и пояснила:
– Знаете, у этого старичка весьма оригинальный взгляд на многие вещи. Например, он мне объяснял, кем может оказаться Линк.
– И кем же? – спросил Мещерский.
– Шпионом-резидентом. Баркасов склоняется к тому, что непременно из ЦРУ, потому что название немецкой разведки мы так и не вспомнили. Абвер вроде бы устарело, а?
– И-эх, когда я был шифровальщиком в ставке фюрера, – Кравченко мечтательно вздохнул, – впрочем, все может быть. В таком месте, в такое время, с такими мозгами, да… Герр Поппельбаум, – он обернулся к Мещерскому, – а сколько на ваших швейцарских?
– Ровно десять, – Мещерский глянул на часы.
– Ну что сегодня делать будем? Чем займемся? Завтра, вы как хотите, говорите, что хотите, а я на рыбалку, в море. А сегодня…
– Насчет завтра с тобой никто и не спорит, а сегодня можем съездить на маяк, – предложил Мещерский. – И все же, Катя, ты уклонилась, чем разговор со стариком закончился. Только без шуток?
– Да трудно сказать. – Катя пожала плечами. – Вроде бы ничем, или мне так показалось?
До маяка пришлось добираться автобусом. Потому что машину, по словам Юлии, с самого утра забрал Базис – ему надо было съездить в Зеленоградск по делам и заодно оплатить счета за электричество, газ и воду.
А в автобусе, как всегда, была полна коробочка. И на удивление, много отдыхающих. Их сразу можно было опознать по беспечному виду, джинсам, шортам, кроссовкам, рюкзакам и болтавшимся на груди сумочкам-кошелькам, носившим умилявшее Катю название «нора». Туристы ехали из Юодокранте в Калининград. А на остановке возле маяка сошли лишь Кравченко, Катя и Мещерский. Маяк находился на песчаной отмели и был со всех сторон огорожен высокой металлической сеткой. Ограду облепили голуби и чайки. Чаек было больше, они вели себя крикливо и агрессивно.
Кроме галдящих птиц и унылой серой башни маяка, смотреть было, собственно, не на что. Издали маяк казался таким важным и загадочным сооружением, а вблизи выглядел каким-то ветхим и вроде совсем даже невысоким. Однако, как все прилежные отдыхающие, Катя, Кравченко и Мещерский осмотрели башню со всех сторон, сфотографировались на ее фоне и погуляли по отмели. Катя искала крабов. И ни одного не нашла. Мещерский воображал себя гидом, разглагольствовал о том, что отмель, как и все кругом, имеет богатую древнюю историю – здесь, мол, на месте маяка, высадился один из первых десантов рыцарей-крестоносцев, посланных Орденом на завоевание непокорных пруссов. А Кравченко меланхолично швырял в море камешки. И у него даже получалось, что брошенный голыш трижды отскакивал от воды, как резиновый мячик на тротуаре.
А на автобусной остановке всех страшно огорчило расписание: ближайший автобус до Морского был только через два часа.
– Эдак мы и с голоду околеем, – испугался Кравченко. – Тут есть бар или кафе какое-нибудь?
– Да полно всего, пошли, нечего ждать. – Мещерский, как Сусанин, указал на дорогу. – Автобусы тут не очень, конечно, часто, но… повезет – частника словим.
И частник остановился почти сразу же. Они не прошли и полукилометра и даже не успели проголосовать, как вдруг рядом на пустынном шоссе, взвизгнув тормозами, остановилась старенькая темно-зеленая машина. «Опель», уже знакомый Мещерскому. Оттуда им приветливо замахал Линк. А за рулем сидела Марта.
– Здравствуйте. – Линк улыбался, точно у него был день рождения. – Фройляйн, пожалста, садится.
– Только фройляйн? – усмехнулся Кравченко. – Добрый день. А мы как же? У нас тоже ноги не казенные.
– Не казенный? – удивился Линк. – А почему?
Марта прыснула:
– Вас тоже подвезти? Садитесь, так и быть. Миха еще во-он откуда вас увидел. Вы что – на маяке были?
– Вот решили посмотреть. – Мещерский следом за Катей и Кравченко уселся на заднее сиденье. – Думали наверх подняться, а там забор.
– А мы в магазин оргтехники ездили, – охотно сообщила Марта. – Михелю вон что-то срочно потребовалось для компьютера. А там распродажа сегодня. Народу…
– А вы, Михель, наверное, ярый сторонник абсолютной христианизации Интернет-пространства? – важно спросил Мещерский.
Линк поднял брови, Марта снова засмеялась.
Она была в нарядном белом платье, которое удивительно шло к ее синим глазам, загорелой коже и светлым волосам.
– Наверное, дел перед свадьбой куча? И все надо успеть? – невольно вырвалось у Кати. Замечание совершенно не вязалось с «интернетпространством». Катя поймала взгляд Марты в зеркале.
– И не говорите. Такая морока, – Марта лукаво прищурилась, – такая морока… Миха, запоминай слово – мо-ро-ка, ты просил неизвестные слова выделять. Я и выделяю. Григорий торопит меня ужасно, – сказала она уже Кате, – хотел даже все перенести на две недели раньше. У него в делах внезапно образовалось окно – мы ведь сразу хотим за границу поехать. Но все уже заказано – и ресторан, и вообще, приглашения разосланы на то число… И я как-то уже настроилась. И оказалось, что с визами все равно придется ждать.
– Ну, нетерпение жениха надо понять, – засмеялась в ответ Катя, – но все же с такой вещью, как собственная свадьба, делать все на скорую руку не советую. Только на то, чтобы себя как следует побаловать, платье выбрать, – уйма времени уйдет.
– Я купила уже. – Марта ловко обогнала тарахтящий впереди грузовик. – В Питер специально на пять дней летала. Все магазины объездила. У нас тут особо приличного-то ничего не найдешь. Вот похвастаться хотела, Ирине показать… Ой, ну кто же знал, что…